— …
— Впрочем, я не жалею. Это очень чувственный жест и великолепная парабола одиночества.
— …
Я подождал в холле ее гостиницы, пока она примет душ и наденет что-нибудь, «в чем меньше похожа на скво». Прежде чем отправиться на съемочную площадку для встречи с Сегюре и режиссером, я попросил ее заглянуть к сценаристам. Если ей это не скучно, разумеется.
— Почему бы и нет? В конце концов, они знают о Дюне больше, чем все остальные.
— Особенно Жером, это он придумал вашу героиню.
— Вы думаете, что я… как это по-французски… подойду?
— …
Матильда и Старик ждали нас, умирая от любопытства прямо как ребятишки. Увидев ее, Тристан шепнул мне потихоньку, что брат не устоит. Мы и сами все так думали.
А потом вошел он с охапкой бумажных пакетов в руках, с двухдневной щетиной, в своих дырявых теннисках и до жути потертых джинсах.
— Этот полячишка совсем оборзел. Двадцать франков за «Веселую буренку», а литр кагора по цене марго.
Он, ворча, положил пакеты, даже не взглянув на нас.
— Так «Веселая буренка» и во Франции есть? — искренне удивилась Оона.
И Жером обернулся.
К ней.
Наступило молчание.
Брюнетка. Волосы длинные и прямые, как проволока.
— Оона, позвольте вам представить последнего члена нашей прекрасной команды: Жером.
— Очень приятно, — говорит она, протянув ему руку. — Если я правильно поняла, то именно благодаря вам существует Дюна, а я сегодня оказалась здесь.
— ?..
Глаза у нее должны быть ярко-голубые, а кожа матовая, с медным отливом, как у индианки племени зуни, и еще…
— Ты не поздороваешься с Ооной?
— Оона?
Улыбка неуловимая, как у гейши. Ноги длиннющие, а грудь поскромнее. Но тоже с медным отливом.
— Я гожусь для вашей Дюны?
— ?..
— Скажи, что она будет потрясающей Дюной, Жером.
— …
Малейший из ее жестов создает впечатление безмятежности, она вся как открытая книга, а смех льется ручейком.
— Кто-нибудь может дать мне сценарий? Я еще не читала.
— Сегодня вы только покажетесь, у вас еще весь вечер впереди, чтобы выучить завтрашний диалог.
— Подумать только, еще вчера я корпела над переводом хайку и подавала гамбургеры, а сегодня уже в Париже, строю из себя Катрин Денев! Мы и впрямь сотканы из наших грез!
В ее французском чувствуется легчайший акцент. В особых случаях она непонятно почему переходит на японский. Иногда цитирует Шекспира в подлиннике. И кроме всего прочего, умеет метать бумеранг…
— Я провожу вас на студию, — сказала Матильда.
Оона двинулась за ней следом, не переставая улыбаться, а на пороге обернулась к нам.
— Не бросайте меня одну в Париже! Если никто не хочет возиться с Ооной, позаботьтесь хотя бы о Дюне.
Потом они обе ушли.
Но она же не существует…
Жером сел на диван.
— Сколько нас на этой долбаной планете?
— Шесть миллиардов.
— У нас лучшее в мире ремесло.
Кроме истории про друга, который встретил женщину своей мечты, я вряд ли что-нибудь запомню из этих двух месяцев. А кто бы не потерял представление о времени, как только ему включат обратный отсчет? Чтобы никто не забывал о сроке, Старик отмечает мелом на двери количество дней, которые отделяют нас от 21 июня. Съемки восьмидесятой серии закончились на отметке «18 дн.», а я прихожу в себя только сегодня, на «3 дн.».
Несмотря на поздний час, Луи и Сегюре еще на монтаже из-за последних разногласий по поводу двадцать первого эпизода, где Брюно должен отдать концы. Сегюре не хочет, чтобы кто-нибудь умирал, он полагает, что «Сага» запятнает себя этим. Дубина забывает, правда, сказать, что со всеми актерами уже заключен договор на второй сезон, а Брюно станет ключевым персонажем.
Три часа утра, и я вижу силуэт Сегюре, пробегающего по коридору, даже не заглянув в нашу комнату. За ним следом появляются Старик с Уильямом и присоединяются к нам. Вымотанный Луи потягивается и сует лицо под струю воды. Уильям испускает усталый вздох и закуривает.
— Две недели он изводил нас этой восьмидесятой серией, — говорит Старик. — Маэстро был великодушнее. Ровно шестнадцать дней! И из всех вариантов сцен он выбирает самый скучный, самый бессмысленный, самый приличный.
— Монтаж закончен?
— Эфирная копия почти готова, — говорит Уильям.
— А что это такое, эфирная копия?
— Просто большая видеокассета. В следующий четверг в восемь сорок ее вставят куда надо и — держись, малыш…
— Это будет конец путешествия, — говорит Луи. — И, как говорят итальянцы, non vede l’ora[3].
Конец путешествия. Мы часто о нем думали, но впервые эти два слова так отягощены реальностью.
Матильда уже ушла домой. Жером набивает большие спортивные сумки своими вещами. Сегодня вечером он уходит отсюда, чтобы поместить своего брата в более уютное место, пока не подготовит их великое отбытие туда. Мне уже начинает не хватать братьев Дюрьец.
— У нас с Уильямом еще осталась кое-какая работа, — говорит Луи. — Завтра воспользуйтесь этим, чтобы отдохнуть.
Мы договорились встретиться здесь послезавтра, как и предполагалось, в четверг 21 июня, в час дня, чтобы взглянуть, на что похожа эта восьмидесятая серия, до того как ее покажут вечером.
Старик с Уильямом возвращаются в монтажную. Мы с Жеромом немного прибираемся, чтобы привести все в божеский вид. Никогда мы не двигались так быстро, никогда не были так молчаливы. Мы уже никогда не вернемся сюда ночью. Никогда больше не достанем водку из морозилки и не высунемся из окна со стаканом в руке, в ночной тиши. Никогда. Я подметаю, он вытряхивает пепельницы и завязывает мусорный мешок. Я не хочу встречаться с ним взглядом, он тоже.
Помогаю Жерому поставить полусонного Тристана на ноги. Он спрашивает, куда его тащат, и брат отвечает:
— В отель «Георг V».
Прежде чем выйти в коридор, Тристан в последний раз бросает взгляд на свой диван и потрескивающий телевизор с сеткой на экране.
Четверг, 21 июня, половина третьего дня.
Контора совершенно пуста. Ни компьютеров, ни столов, ни дивана, ни стульев, ни кофеварки — ничего. Осталась только видеоаппаратура. Пахнет дезинфекцией и фиалковой водой.
Полтора часа восьмидесятой серии прошли в полном молчании, никто из нас не проронил ни слова. Жером в одиночку аплодирует, чтобы заглушить музыку на финальных титрах. Матильда, сидя на полу, смахивает слезинку с уголка глаза. Старик спрашивает, что мы об этом думаем, но никто не осмеливается сказать. Серия очень близка к тому, что мы задумали вчетвером на наших тайных сборищах. Так что незачем высказывать что бы то ни было после столь ужасного зрелища.
Мы решили встретиться около половины девятого в нашем привычном кафе перед самым показом, чтобы попрощаться. По-настоящему. А сейчас моим партнерам предстоит уладить свои счеты. Итог не одной недели упорных мозговых штурмов. Затем они уйдут с легким сердцем. Поскольку я единственный, кому нечего делать днем, предлагаю Матильде проводить ее или даже подождать в кафе напротив.
— Вы очень любезны, Марко, но мне лучше пойти одной. Я вам расскажу вечером, как все прошло.
— Не позволяйте охмурить себя, — говорит Жером. — Вы еще слабовато на ногах держитесь, я чувствую.
— Не беспокойтесь, Жером. Моя партия не идет ни в какое сравнение с вашей.
— Мне-то самому больше нечего делать, это Мистер Мститель выходит на сцену.
Сколько раз мы его писали, этот безумный сценарий, который осуществится в ближайшие часы. Я бы дорого заплатил, чтобы при этом присутствовать. Жаль, что нельзя. Жером, как и Матильда, хочет завершить свою историю в одиночку.
Выйдя на улицу, все расходимся, каждый в свою сторону, но я еще остаюсь некоторое время с Луи, чтобы пройтись в сторону Дома инвалидов. Спрашиваю, когда у него поезд. Он достает билет, чтобы проверить.
— В двадцать один пятнадцать. Завтра утром, в десять, буду уже в Риме.
Мне хочется сойти с корабля до того, как он подойдет к причалу. Из его кармана торчит еще один билет; спрашиваю, едет ли он один.
— Ах это… Это билет в театр.
— В театр?
— Начало в полвосьмого. Я едва успею посмотреть десять первых минут, перед тем как мы встретимся в кафе.
В молчании переходим через эспланаду и расстаемся перед Палатой депутатов.
— До вечера, Марко.
— Не будь с ним слишком суров!
Он идет дальше, уже не слыша меня.
Я оказываюсь в одиночестве на берегу Сены. Не зная, что мне делать до вечера. Если удастся отыскать Шарлотту до завтрашнего утра, я уверен, что последующие дни будут не так мучительны. Мне остается надеяться только на случай. А я ненавижу случай. Профессиональный сдвиг.
Как бумеранг
Жером
Сколько дают парковщику «Рица»? Вот какие вопросы еще задает себе Совегрэн, хотя и сам находит это нелепым, с тех пор как разжился на четыре миллиона долларов. Он с сомнением сует пятьдесят франков типу в ливрее, входит в отель и направляется к дежурному администратору.
— Апартаменты господина Сталлоне.
Тот снимает телефонную трубку с учтивой улыбкой на устах.
— К господину Сталлоне посетитель… Кто?..
— Ивон Совегрэн.
— Вас ожидают, — говорит администратор, кладя трубку. — Я велю вас проводить.
Он делает знак одному из дежурных по этажу. Совегрэн следует за ним в лифт, потом по коридору второго этажа. Через две секунды он впервые окажется перед ним. Его принимает с широкой улыбкой какой-то человек лет шестидесяти.
— Присаживайтесь, я секретарь Слая, он будет через минуту.
Совегрэн узнает его голос, они несколько раз общались по телефону. Тот звонил ему в Париж из Лос-Анджелеса, чтобы договориться о предстоящей встрече. Он хвалит его безупречный французский.
— Я говорю на нем не так хорошо, как хотелось бы. Всегда обожал Париж и все бы отдал, лишь бы почаще здесь бывать. Слай ни слова не знает по-французски, вы в курсе?