— Знаешь, Луи… Мы с Жеромом в первое время не знали, что и думать, когда ты заговаривал об итальянцах, о Маэстро…
— Вы никогда не видели мое имя в титрах и спрашивали себя, не старый ли я бездарь, выдумывающий свою фильмографию?
— …
— В то время итальянцы поняли, что фильм — это сопряжение талантов. Как в доброй семейной перепалке, где каждый подливает масла в огонь. Когда Марио работал с Дино, к ним заглядывал Этторе, чтобы прочитать отрывок из сценария, Гвидо подбрасывал идею и звал Джузеппе, чтобы послушать его мнение. Перезванивались от Сицилии до Пьемонта: «Вытащи меня из этого дерьма, эта проклятая история меня уже доканала, клянусь Мадонной!» А я тогда только приехал — зачарованный, полный образов, куча реплик в голове — и тут же угодил в эту ватагу. Они меня сразу же приняли, мерзавцы. Я стал ü Francese, их амулетом, я приносил им удачу, как они говорили, и превратился в бессменного консультанта, в парня, который одновременно везде и нигде. Иногда я проводил утро при доброй классической комедии, днем перепрыгивал, как блоха, в какой-нибудь детектив, а вечером, часов в девять-десять, ужинал за фарсом. Мне платили со всего, что только снималось в Риме, хватало просто быть там — иногда чтобы сварить эспрессо, иногда чтобы целиком написать диалог или рассказать сон, приснившийся прошлой ночью. Мне говорили: «Луиджи, следующий — твой, это будет ТВОИ фильм, мы все тебе поможем». Но этот момент так и не настал. Вот ведь засранцы! Как же я любил эти годы…
— Ты должен был нам рассказать, Луи.
— Я бы не смог сказать, что моего во всех этих фильмах, но одно несомненно: я там повсюду. Образ, реплика, идея — я оставил свой след в целых двадцати годах итальянского кино.
Лицо горит от стыда, должно быть, я красен, как пион.
— А потом я встретил Маэстро, и мы образовали дуэт. Но для продюсеров, для публики, да и для самого Маэстро фильм Маэстро был фильмом Маэстро. Его тень должна витать над всем, от едва зародившейся отправной идеи до окончательного монтажа, даже над афишей, а порой даже над музыкой. И речи не может быть о соавторстве с кем бы то ни было, если его святейшество приложил свою печать. Но в конечном счете так даже лучше.
— Ты должен был нам рассказать, Луи…
— Мне незачем было вам это рассказывать. И знаешь почему? Потому что сообщничество и энтузиазм той поры я вновь обрел с вами тремя, работая над «Сагой». Я благодарю Бога, что Он сделал меня вечным «бывшим», иначе я не пережил бы это прекрасное приключение.
Он сам подает мне на блюдечке вожделенный повод раскрыть подлинную причину моего визита.
— …Тсс!
Он застывает, словно охотничий пес, услышавший отдаленное рычание зверя, и показывает пальцем на окно Маэстро.
— Пойду взгляну, не нужно ли ему чего.
Я иду за ним следом, мы поднимаемся по лестнице, словно воры. Он тихонько приоткрывает хозяйскую дверь и через мгновение закрывает.
— Спит.
— Дай мне на него взглянуть, Луи. Хоть одним глазком. Подари мне это воспоминание. Если когда-нибудь у меня будут дети, я им расскажу об этом. А они расскажут своим, и так у меня будет шанс остаться в чьей-то памяти.
Он расплывается в улыбке и снова приоткрывает дверь. Просовываю голову вовнутрь.
Маэстро там.
Уткнувшийся щекой в подушку.
Спокойный.
Блуждающий в мире снов.
Тех самых снов, которые так долго были и нашими.
— Спасибо…
Он провожает меня до моей комнаты.
— Луи, я хочу попросить тебя еще кое о чем. Я должен сказать это прямо сейчас, иначе буду мучиться всю ночь.
Ни малейшего проблеска удивления на его лице. Он входит, становится спиной к окну и скрещивает руки с вызовом.
— Ты мне нужен в Париже, чтобы исправить нашу глупость с «Сагой».
— Вот дерьмо…
— Мы не имеем права оставить ее в таком состоянии.
— Это Маэстро я не могу оставить в таком состоянии.
— Он поймет, Луи. У тебя нет выбора.
— Ты можешь обо всем меня просить, но только не о том, чтобы я оставил его сейчас. Не хочу бросать его в этой последней безумной затее. Даже если потом он сам меня бросит.
Вижу из окна конторы две машины без опознавательных знаков, стоящие по обе стороны улицы, и двоих бедняг, которые маются в них, ожидая смены. Я приметил также пару полицейских в штатском, одного на террасе кафе, а другого на скамейке, напротив киоска. Не знаю, все ли они из одной лавочки или разным ведомствам просто не хватает согласованности. Одно несомненно: они не отстанут от нас ни на шаг, пока мы не закончим эту последнюю серию.
— Чувак, ты нас уже достал, кончай все время пялиться в окошко. Еще не хватало их жалеть!
С тех пор как мы снова взялись за работу, Луи, Матильда и Жером не упускают случая намекнуть мне, что в другом месте им было бы гораздо лучше. Но в самом ли деле мне пришлось уговаривать их закончить то, что мы начали? Теперь, когда они у меня перед глазами, сидят за своими компьютерами, я уже сомневаюсь. Вернулись ли они потому, что я их об этом умолял, или же потому, что их позвала сама «Сага» и они не смогли устоять?
Матильда при малейшей возможности звонит на свой остров. Ее команда дает ей полный отчет о том, что произошло за день, а она в ответ дает указания на следующий. Я-то думал, что бизнес поглощает все ее умственные способности, но ничего подобного. Она полностью сосредоточена на последней серии «Саги», на все сто процентов.
Жером не без некоторой спеси показал нам факс от Клинта Иствуда, пришедший сегодня утром. Тому очень понравился сценарий «Вечной любви», который наш дорогой собрат передал ему, перед тем как сбежать в Париж. Через десять дней они должны встретиться в Нью-Порке, чтобы переговорить о нем. При том ритме, который мы себе задали, он его не подведет.
Маэстро уехал на отсмотр натуры, на Сардинию, а заодно понежится там на солнышке, рисуя декорации будущего фильма. У Луи душа спокойна. «Чинечитта» ждет их обоих в ближайшие недели.
— Слушайте, вы трое, сегодня ведь двадцать девятое сентября? Вам это ничего не напоминает?
— Двадцать девятого сентября прошлого года мы впервые собрались в этой чертовой конторе.
Мы коротко переглядываемся и продолжаем работу как ни в чем не бывало. Нам сейчас не до памятных дат и воспоминаний. Главное будет завтра, в следующем эпизоде нашей жизни, где нас всех ждет наш долг — кого где, но лишь после того, как мы сдадим последнюю серию «Саги».
И эта серия должна рассказать только об одном.
В первые дни мы выслушивали соображения всех окружающих, пытались понять, чего больше всего не хватает тем, кто так любил «Сагу». Высказался каждый, либо сердцем, либо глоткой, и никто из персонажей не был забыт. Какое будущее ждет Милдред и Существо? Что стало с вакциной от страха, которую нам обещал Фред? Педро хороший или плохой? Воскреснет ли Камилла? И тысячи других вопросов — самых непредсказуемых, самых настоятельных. Нам пришлось подытожить все эти ожидания, чтобы признать очевидное и принять то, что мы и без того уже знали. Что такое Камилла, Фред и Милдред, Мари и остальные в глазах двадцати миллионов человек, которые обеспечили существование «Саги»? Чего ради доводить до конца судьбу каждого из этих незначительных персонажей, которые этого, в общем-то, и не заслуживают? Не их «Сага» нас интересует, а наша собственная, та, что принадлежит улице, та, что мы все несем в себе. Последняя серия должна вдохновить двадцать миллионов «Саг». И для этого нам понадобятся двадцать миллионов сценаристов.
Тот, кто смеялся и плакал над сериалом, тот, кто любил и ненавидел, нес в своем воображении, в памяти и сердце то хорошее, что «Сага» могла ему дать. Теперь ему самому предстоит писать свою собственную «Сагу», день за днем.
Мы дали ему достаточно орудий, чтобы он справился один. Он знает, что еще ничто не написано и что нет непреложных реплик. Он не найдет никого лучше себя самого, чтобы отточить свой собственный диалог и сделать выбор из тысячи развилок, которые предлагает ему его жизнь.
В этой последней серии Матильда, Жером, Луи и я раскрыли наши производственные секреты.
Теперь воспользоваться ими предстоит другим.
К великому удивлению Сегюре, мы отказались от пышных декораций, от фараоновского бюджета, от трюковых съемок и прочей роскоши суперпроектов. «Сага» должна закончиться, как и началась, скромными средствами, чтобы быть ближе к тем, кто был в ней с самого начала, и к тем, кто потерялся по дороге. Действие последней серии будет разворачиваться в гостиной Френелей, каждый из главных героев замкнет свой круг, и «Сага» станет частью Истории.
Возврат к истокам порой полон испытаний: мы потребовали, чтобы серия была показана между четырьмя и пятью часами утра. Мысль о том, что вся Франция будет бодрствовать в это время, показалась нам столь же справедливой, сколь и забавной. Никто и через двадцать лет не забудет эту бессонную ночь перед телевизором.
А потом мы расстанемся по-настоящему. Каждый из моих партнеров снова упорхнет подальше от Парижа.
А я?
Для меня все закрутилось очень быстро с того вечера, как я услышал голос Жюльетты на своем автоответчике.
«Шарлотта в Париже. В той квартирке, которую снимала студенткой. Я тебе ничего не говорила. Не будь дураком».
Дверь приоткрылась. Она сразу же, еще даже не впустив меня, потребовала говорить тише.
— Не знаю, стоит ли тебя впускать.
— …
— Это Жюльетта проболталась?
— Ты не одна?
Она смущенно оглядывается назад.
— …Входи.
Я сразу же начинаю искать следы третьего. Дверь в комнату закрыта.
— А тут почти ничего не изменилось.
— Можешь присесть вон там.
— …
— Хочешь выпить чего-нибудь?
— А что у тебя есть?
— «Бейлис».
— По крайней мере, чувство юмора ты не потеряла. Ишь ведь, «Бейлис»…
— Очень хороший ликер.
— …
— Наверное, еще пиво осталось.
Она всегда терпеть не могла пиво. Откуда оно взялось в ее холодильнике?