Ishin!), но все же игра приобрела новый динамизм и свежесть. Игроку необходимо научиться владеть стойками, парировать и использовать различные виды оружия в своем распоряжении; здесь даже есть кузница, благодаря которой спин-офф еще сильнее углубляется в ролевые элементы. В целом смена обстановки привела к всплеску креативности разработчиков. Масаёси Ёкояма, убежденный поклонник дзидайгэки, особенно увлекся созданием материала о традиционной исторической эпохе, поэтому Kenzan! не испытывает недостатка в драматических поединках на фоне солнца, заходящего за высокую траву перед тории (ворота цвета киновари у синтоистских святилищ), или перед ревущими волнами океана, как в величайших шедеврах тямбара.
Интересно, что Kenzan! вышла примерно в то же время, что и самая первая часть серии Assassin’s Creed, и оказалась весьма похожим проектом, хотя и исключительно японским. Как и в игре от Ubisoft, в спин-оффе франшизы Yakuza авторы представили захватывающую историческую реконструкцию, где через фривольные развлечения и свободное исследование локаций скрупулезно передается культурная перспектива. Так, во время диалогов у игрока есть доступ к энциклопедическим заметкам, которые разъясняют некоторые термины эпохи или определенные факты, упомянутые персонажами. Образовательная Kenzan! весело представляет все популярные грани старой столицы в начале XVII века и постоянно придерживается событий, сотрясавших страну в этот бурный период. Кроме того, разработчики продолжили развивать туристическую сторону серии Yakuza, на этот раз обратившись к культурной столице Японии, самому живописному из всех городов страны – Киото.
В игре отметились достопримечательности столицы, такие как храм Киёмидзу с широким балконом, с которого открывается вид на город, или Сандзюсангэн-до, самое длинное деревянное здание в Японии, – среди них проходят запоминающиеся схватки во время наших прогулок по все еще диким берегам реки Камо и через бамбуковые рощи на окраине города. Впервые в серии появилась сельская местность, из-за чего игра приобрела особый деревенский шарм. Однако самым впечатляющим элементом сеттинга стал роскошный район Гион с его фестивалями, домами гейш и уличной музыкой, создающих атмосферу постоянного праздника. Японские игроки способны отправиться в тот самый сказочный Киото из гравюр и исторических рассказов, вид которого с трудом можно себе представить, взглянув на старый город в наши дни (разве что можно посетить реконструкции в виде декораций киностудии Toei, где прогуливаются статисты, одетые как самураи и куртизанки). Несмотря на отказ от современной обстановки, Kenzan! осталась верной дорогому для Yakuza реализму окружающей среды. С переходом на PlayStation 3 и улицы, и лесные тропинки были смоделированы с потрясающим вниманием к деталям: у кромки воды поют птицы, на рисовых полях работают фермеры, а количество японской хурмы на террасах аллей Гиона меняется в зависимости от времени суток.
Структура Kenzan! выполнена по образцу обычных эпизодов Yakuza, особенно по части побочных заданий. Многочисленные игровые подсюжеты основаны на народных верованиях и моде раннего периода Эдо: мы встречаем пьяных самураев, помогаем бедняку, который принимает свою сварливую жену за они (демона), покупаем вагаси (сладости) для беспризорников и становимся свидетелями духа времени, общаясь с историческими личностями. В одном из заданий Кирю встречает Идзумо-но Окуни, основательницу театра кабуки. Наблюдая за тем, как наш герой сражается на сцене, она вдруг придумывает новое хореографическое искусство, с помощью которого можно было бы рассказывать истории. Сам того не зная и вопреки своим намерениям, Кирю изобретает танец кабуки!
Не обошлось и без мини-игр, где снова появились весьма уместные находки: стрельба из лука верхом на лошади, питейные забавы в компании куртизанок Гиона и, как мы уже упоминали (см. главу 3), подавление нечистых помыслов под потоком холодной воды. Тренировка под водопадом [405] вновь отсылает к скабрезному юмору франшизы – хоть добродетельному Мусаси и удается вычеркнуть из своего сознания распутных нимф, размахивающих деревянными шампурами с данго (подслащенные шарики из рисового теста) и вторгающихся в его воображение, то нам, бедным игрокам, предстоит еще долго хранить в памяти эти гротескные образы. Тот факт, что Yakuza в этот раз вписывается в исторический контекст, не означает, что серия отказывается от своей эксцентричности, скорее наоборот. Мы даже наблюдаем традиционную сцену в колизее во время короткой поездки в Нару, где Кирю участвует в турнире боевых искусств, более близком к сверхчеловеческим поединкам из серии Dragon Ball, чем к историческому реализму произведений дзидайгэки.
Одна из главных особенностей Kenzan! заключается в том, что игре удалось изобретательно перенести фигуры и правила Yakuza в реконструкцию другой эпохи. Здесь самые известные герои франшизы становятся действующими лицами феодального полотна, и нас ожидают уже знакомые люди, воплощающие известных персонажей японского фольклора. Так, в роли Хонъами Коэцу, известного художника, гончара и каллиграфа из Киото, мы видим извечного тайного осведомителя «Флориста» (в Kenzan! в его доме находится подземная тренировочная площадка для армии ниндзя). Мадзима изображает разбойника Сисидо, эксперта в использовании кусаригамы (серпа на цепи) – Мусаси, как говорят, победил его в поединке при жизни. И хотя Кирю/ Мусаси больше не Дракон Додзимы, его знаменитый рисунок с татуировки можно обнаружить на шелковом кимоно, которое он носит на протяжении всей игры! Подобно тому, как канонические эпизоды Yakuza приукрашивают современную реальность, переход серии в эпоху Эдо зачастую сопровождается изрядной долей вымысла, призванного романтизировать великую японскую историю.
Однако именно перенесение Харуки в мир куртизанок кажется наиболее интригующим элементом Kenzan!. Девочка здесь «играет» сироту, приехавшую в Гион, чтобы отомстить за убийство своих родителей (благодаря чему сюжет игры принимает диккенсовский оттенок). Харука нанимается на работу в бордель, разделяя судьбу юдзё – девушек из сельской местности, которых отрывали от семьи и заставляли заниматься проституцией до тех пор, пока они не покроют долги (в частности, с помощью практики миукэ, когда клиенту дозволялось выкупить их свободу, как показано в игре). Работая в престижном борделе «Цуруя», Харука получает имя О-Хару, отсылающее к шедевру Кэндзи Мидзогути «Жизнь О-Хару, куртизанки» (1952) – элегантной мелодраме, посвященной трагической судьбе проститутки XVII века. Жизнь ребенка позволяет авторам углубиться в кодифицированный и безжалостный мир, предназначенный женщинам. Нас знакомят с различными кастами куртизанок, от простой замарашки до высококлассной проститутки-ойран [406] Ёсино Таю, звезды всего Гиона в сверкающем платье. Эта Ёсино, своего рода верховная куртизанка, действительно существовала в Симабаре, районе старой столицы, в XVII веке. Она была талантливой и красивой женщиной, овладевшей традиционными искусствами до такой степени, что ее чтут и по сей день, ежегодно проводя в Киото памятную церемонию. Элегантная Ёсино придает Kenzan! романтическую нотку, когда почитаемая куртизанка влюбляется в Кирю. Кроме того, сила характера этого замечательного персонажа говорит в пользу всех занятых на подобных работах женщин того времени. Обращение к миру куртизанок через присутствие Харуки также позволило затронуть вечный вопрос отцов и детей: бордели Гиона – это, в своем роде, детские дома. Как ни удивительно, в конце игры мы встречаем Иэясу Токугаву, первого сёгуна Японии, который рассказывает нам, что Харука на самом деле его тайная внучка! В Yakuza герои часто оказываются потомками княжеских родов, но по трагической прихоти судьбы не знают этого и живут среди изгоев.
В каноне Yakuza героизм Кирю определяется его неподчинением сильным мира сего, отказом действовать из корыстных побуждений и непоколебимой верностью личным моральным ценностям, из-за чего он становится глашатаем свободы воли. Все эти черты отражены в характере Миямото Мусаси, изображенном в Kenzan!. Исторически известно, что Мусаси принял следующее наставление: «Следует почитать Будд и божеств, но не полагаться на них». Ничего не ожидать от богов, не позволять себе пускать все на самотек, оставаться хозяином своей судьбы – такие иконоборческие для феодальной Японии идеи превратили его в поборника доблестной независимости. «Будучи самураем, Мусаси никогда не служил господину, – рассказывает историк кино Стивен Принс. – Он никогда не получал регулярную зарплату, никогда не находился в интимных отношениях с женщиной, никогда не учился боевым или изобразительным искусствам у мастера. Он презирал материальные блага, советовал не полагаться на божеств и критиковал привязанность к определенному оружию. Он часто сражался деревянным, а не стальным мечом, и одевался необычным образом. Склонность к нарушению условностей, подкрепленная выдающимися физическими способностями и сочетающаяся со строгими духовными поисками, помогает объяснить тот невероятный эффект, который этот эксцентричный персонаж оказал на культуру, где конформизм остается столь распространенным» [407].
Миямото Мусаси стал выдающимся образом независимости в японской истории и художественных произведениях, символизируя героя, следующего своему собственному пути, идеал свободного самурая, и, следовательно, естественного предка Кадзумы Кирю. В Kenzan! фехтовальщик Ито Иттосай (роль которого исполнил Сусуму Тэрадзима) объясняет Кирю/Мусаси, что миру нужны такие, как он, – люди, которые остаются верными идеалам и противостоят высокомерию так называемых самураев, ослепленных своим благородным статусом. В эпоху Эдо самураи и правда редко занимали воинские должности: да, они тренировались и иногда участвовали в военных действиях, но большинство из них превращались в деспотичных бюрократов, опирающихся на устаревший романтический героизм в целях утверждения собственной легитимности. В отличие от таких узурпаторов, Мусаси выглядит настоящим человеком чести, увековечившим путь праведного бойца. Он – большая редкость в эпоху Эдо, ведь период полнился циничными и склонными к заговорам самураями, извратившими идеалы своего призвания. Подобно Кирю по отношению к якудза в Японии XXI века, Мусаси в XVII веке выступает в роли последнего блюстителя нравственности среди некогда добродетельного сообщества людей. Таким образом,