Красавец Южный
Позади седьмой класс, каникулы. Мы всем классом едем на экскурсию в Южно-Сахалинск! Впервые еду. Остров маленький, а вот те… Съездить куда-либо — это событие. Сперва сорок минут на рейсовом автобусе в Алесксандровск-Сахалинский, потом на другом автобусе два часа до Тымовска. А там на поезд и ещё 12 часов по японской узкоколейке. Вот и Южный: ну прям такой город-город-город, со Мгачами не сравнить! Музеи не помню. Помню холодное Охотское море с большими камушками на берегу вместо ласкового песочка. И вода сразу уводит на глубину. Не, купаться невозможно! Побултыхались в тёплых озёрах да в их водорослях — что для меня тоже в новинку.
Но самое удивительное — это корейцы. Их много! А женщины кореянки даже на самой главной улице продают пянсе, манты и кимчи. Ничего вкуснее я в жизни не ела!
А назад я ехала с десятилитровым аквариумом, в нём лежали пять вафельных тортов, а в руках банка с рыбками.
Судьба рыбок оказалась печальна: половина заболели и сдохли, а вторую половину выловила наша кошка Маруська. Ну ничего! Отец вырезал мне стекло в качестве крышки, а рыбок мы регулярно докупали у местных рыборазводчиков.
Спасибо тебе, Южный, за всё! А за аквариум особенно.
«Танцор диско», Поронайск и корейцы
1984 год, лето, впереди у меня восемь походов в кино на «Танцор диско», где в главной роли Митхун Чакраборти. При первых трёх просмотрах, я конечно роняла на пол скупые слёзы, но потом уже не могла плакать. Но тут Ирка Бурганова и её мама надумали ехать в Поронайск к их родственникам, ну и меня с собой взяли. Так последние пять раз мы уже там ходили на этот фильм. Не видели его? Ай и не надо.
Так чем меня поразил маленький городишко Поронайск, что расположился на противоположной стороне острова? Во-первых, своей вонью. Там у них бумажный завод стоял. Это ж надо как они воняют, эти бумзаводы! Во-вторых, холодным и грязным морем. Да я и не видела, чтобы там кто-то купался. Небось, подальше от города на пляж выезжают. В третьих, своей серостью. А ещё там много корейцев — мне сиё в диковинку! Зашли как-то мы с Иркой в гости к девочке кореянке. Обстановка у них в доме была победнее, ни то что у нас — шахтёров. Но тут она при нас в шкаф полезла, переодеться ей надо было. И что поразило: движения у неё были плавные, медленные, а вещи сложены идеально, шовчик к шовчику, до глянца отглаженными стопочками. Не, корейцы — это точно инопланетяне. У них в домах ни пылинки. Да я даже двигаться, как они, не могу, вот хоть убейте меня! И ведь плакала эта девчуха по Митхуну даже тогда, когда мы уже при просмотре просто-напросто веселились.
А когда я стала взрослой тётей и переехала жить в Южно-Сахалинск, то корейцы перестали мне казаться инопланетянами. Ай, они такие же косолапые, как и мы! А те, кто родились на Сахалине, так те и вовсе… В общем, не любят наших корейцев в Южной Корее. За что? А это я вам лишь на ушко и шепну, ну если добежите до меня.
Привет, Чакраборти, до скорой встречи! Где? Да уже токо, поди, на небушке. Ага.
Поход до Виахту
Летом, после окончания восьмого класса я сходила в свой первый и последний поход до села Виахту (108 км севернее Мгач). Повела нас мама моей одноклассницы. Виахту находится на берегу Татарского пролива, и в переводе с нивхского означает «залив морских пиявок». Шли мы по берегу: пешком, на Камазе, поблевали до зелени на катере, опять пешком… Вот на берег выбросило корюшку. Два медвежонка и медведица ели её, пока мы их ни шугнули. Косолапые нехотя убежали. Где-то рядышком, в лесочке нам пришлось разбивать палатки. Это была самая настоящая ночь кошмаров! Мальчишки жги костры, девчонки пытались уснуть, а непрекращающийся треск веток означал только одно: вокруг ходили медведи, много медведей. Жуть!
Само Виахту встретило мгачинскую детвору гостеприимным народом — нивхами. В богатой ягелем тундре они пасут оленей, занимаются выделкой шкур, шьют национальную одежду и обувь, мастерят удивительные сувенирные вещи. А нивсхие дети — прирождённые художники, которые шикарно рисуют с рождения, это у них в генах.
Бабушка-нивха предложила нам купить у неё тапочки ручной работы, я в таких всё детство проходила, они у нас в магазинах продаются. А сама бабушка жила в русской избе, но внутри всё было как в юрте — на полу половик и серая, грязная пустота кругом. Тоскливый домик.
Оленеводы покатали нас на оленях — жалких остатках некогда многочисленного стада. Оленевод:
— Как зовут тебя, девка?
— Инна.
— А я сейчас увезу тебя далеко-далеко на север, в свою юрту и возьму замуж.
И он действительно меня куда-то повёз, а вокруг лишь моховая тундра и кедровый стланик.
«Куда ж ещё севернее?» — подумала я, а вслух очень грустно сказала:
— Мне пятнадцать лет, тебя посадят. У нас во Мгачах всех таких посадили, а ещё тех, кто жену свою топором забил, мать и тёщу.
— И много у вас таких? — испугался нивх.
— Много! А как выйдут, так снова за топор или за нож…
— Да что вы за народ такой?
— Не знаю. Но вот вы медведей не боитесь, а мы друг друга, хотя нам друг друга боятся и следует.
Оленевод с опаской покосился на меня, развернул оленя и пошёл обратно. В походы я больше не ходила. Устала.
Ты плыви, мой плот, плыви
Поход на Виахту. Берег у северного сахалинского посёлка Виахту пустынный. Дети нивхи да эвенки где-то там — с оленями копошатся. Или рисуют. А наш класс сгрудился у воды — купаемся. Одинокий плот зовуще манит к себе. Мальчишки не устояли:
— Айда кататься по очереди!
Ну и плавают. Чёрт дёрнул и меня. Уселась, оттолкнулась, плыву. Всё дальше и дальше от берега. Доплыла до вне зоны видимости. И только тут деточку охватила паника. Вёсел то у меня нет. Гребу своей палкой, гребу… Уж до тёмных океанских вод догребла. Настроение хорошее: сижу, с жизнью прощаюсь. Припомнила все обиды, которые мне мгачинские люди причинили (учителя в особинку) и пришла к выводу, что умереть не жалко, а вовсе даже желательно. Потом отца с матерью вспомнила: рыдать ведь будут. И решила позвать на помощь. Кричу! А про меня оказывается забыли, орут в ответ:
— Ты чё, дура, греби!
А чем грести? Палка и та из рук выскочила. Мальчишки плыли ко мне, наверное, вечность.
— Спасибо, что не бросили, — буркнула я, пока как королева сидела на плоту, а они его толкали, бултыхаясь по горло в воде
Мальчики очень странно на меня посмотрели:
— Ты чё, Зубчиха, мы ж могли и не доплыть! Надо было с плота прыгать и вразмашку к берегу.
Я потупилась:
— Ну не смогла я чужое имущество бросить на произвол судьбы!
С этих пор пацаны в моём классе шушукались:
— Бабы и вправду дуры!
Самогонщики
Самогонный аппарат у нас был. Но токо для нужд семьи. Не, никто не знал о том, что он у нас есть. Соседи, правда, знали, он у них тоже был. И знали наши близкие друзья. А родня не знала (дабы не поощрять отдельных индивидов в их и без того нелёгкой алкогольной зависимости). Аппарат мы купили у местного умельца. Сначала мать ставила томатную бражку в бидоне, а когда она созревала, они с отцом гнали самогон на летней кухне. И жутко боялись, что в этот момент нагрянет кто-нибудь чужой, и их сдаст. Но как-то пронесло. А проверяли жидкость спичкой: если горела, значит, хороша зараза! Кстати, во Мгачах пить при детях — легко, а наливать детям не принято. С этим строго!
Но когда я выросла, то было дело, общалась с сибиряками моего возраста. Вот они то говорили иное, мол, в их отдельно взятых деревнях, с детских лет слыть пьяницей было не так уж и зазорно. Хм… Народ, однако.
Самогонный аппарат очень нужен,
патамушта нам из космоса велят:
«Чтобы хрень изобрести
на которой полетим,
нада вдуматься покрепше
в загогуль змеевика…»
Там и кроется секрет —
полетим мы али нет?
Бумажный кораблик
Всё было уже неважно, потому что кораблик бумажный запускается молча. Песня вдали не смолкла. Дети на суше рыдали, их с корабля вроде звали, но звали совсем недолго. Так и ушёл надолго тот теплоход бумажный. Но кто-то самый отважный
пойдет в дом, оторвёт бумаги сложит корабль и отваги ему будет не занимать: «Плыви, тебя не догнать!»
Вот так мы и жили: кораблики молча плыли, сверкала в небе луна, пропащая такая сама. И всё уже было неважно, был бы рот у матери напомажен, а в руках у отца лопата. Жизнь как жизнь, но горбата. И весёлые игры у Иннки — родительские вечеринки.
А ты, мой кораблик, плыви, у тебя ведь всё впереди, в отличие от меня. Всю жизнь промолчала я.
Комсомол и выродки
В комсомол я вступала в 1985 году. ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодежи) — очередная ступень на пути в КПСС. В комсомол принимали с 14 лет. Для подачи заявления нужна была рекомендация одного коммуниста или двух комсомольцев. После этого заявление принимали к рассмотрению в школьной комсомольской организации, но могли и не принять, если ты хулиган и двоечник. Тем, чье заявление приняли, назначали подготовку, которая включала в себя заучивание устава ВЛКСМ, имена всевозможных предводителей комсомола и партии, важных дат. Если кандидат проходил собеседование, ему вручали комсомольский билет с последующей уплатой взносов. Школьники и студенты платили 2 копейки в месяц, а работающие — один процент от зарплаты. До 1989 года членство в ВЛКСМ было необходимо для поступления в ВУЗы, в престижные училища и техникумы. Но в моё время уже не требовались рекомендации, перешел в 8 класс и вперед! В заявлении о приёме в комсомол я написал коротко: «Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма».
На собеседование собралась большая комиссия, они задавали мне каверзные вопросы:
— Сколько комсомольцев принимало участие в штурме Зимнего в 1917 году?