На втором этаже у них находилась большая родительская спальня. У Сьюзен спальня оказалась очень маленькой, с простой деревянной кроватью, накрытой лоскутным одеялом.
На стене висела полка с игрушечными зверями Сьюзен – слонами, жирафами, крокодилами и кроликами. А еще одна, средней величины, спальня была личным кабинетом самой Сьюзен. Здесь у нее был свой рабочий стол, и компьютер, и картотечный шкафчик, и масса книг на полках, а по всем стенам висели приклеенные липкой лентой рисунки, плакаты и карты.
– Ой, как здорово, Сьюзен, – сказала я, осторожно обходя комнату и то и дело останавливаясь, чтобы рассмотреть какую-нибудь книгу или картинку. – И до чего же много у тебя разных вещей!
– Я хотела спросить… Может, построим опять что-нибудь из книг, как тогда, в школьной библиотеке? – спросила Сьюзен.
– О, конечно, – кивнула я.
Сьюзен принялась торопливо стаскивать с полок книги и с громким стуком вываливать их на паркетный пол.
– А твоя мама не будет нас ругать за этот беспорядок? – спросила я.
– Нет конечно, поскольку мы будем заниматься креативом.
– Креативом?
– Ну, это когда люди что-то придумывают… Творят, одним словом.
– Ну, это я умею, – сказала я.
Итак, почти все утро мы занимались креативом – создавали страну для животных Сьюзен.
Мы сделали из книг гору и заставили слонов карабкаться по ее склону вслед за маленьким римским солдатиком, которого Сьюзен называла Ганнибалом. Мы сделали реку из книг в синих и зеленых обложках и посадили по ее берегам папоротник и плющ в горшках, которые притащили с кухонного подоконника. В реке прятались два крокодила с раскрытыми зубастыми пастями. Мы заставили Ганнибала переплывать реку, и он у нас, крича, удирал от крокодилов. На берег реки пришли жирафы и стали есть вкусные сэндвичи из папоротника с салатом из плюща. Сюда же прискакали розовые и голубые кролики. А огромного зеленого кролика мы посадили на вершину горы, он у нас был памятником.
– Людей не хватает, – сказала я. – Сьюзен, у тебя есть пластилин?
– Нет, но у меня есть глина для лепки. Подойдет? – ответила Сьюзен.
Глина подошла, прекрасно подошла. Мы слепили для Ганнибала целую римскую армию и еще несколько паломников, которые пришли поклониться Великому Зеленому Кролику. Слепили двух детенышей жирафа для большого жирафа, и целую кучу маленьких крольчат для мистера Розового Кролика и миссис Голубой Крольчихи. Еще мы слепили верхнюю половинку кричащего пловца, а его откушенные ноги сунули в пасть крокодилам.
Нам было очень весело, но все-таки я волновалась за тот беспорядок, который мы устроили, особенно за кусочки глины, которые размазались по всему паркету. Однако когда мама Сьюзен заглянула посмотреть, чем мы заняты, она пришла в восторг от нашей страны и сказала, что ее необходимо сфотографировать. И она сфотографировала нас со Сьюзен, стоящих в обнимку на фоне нашей страны, и обещала, что передаст мне копии всех снимков.
Потом мы отправились на кухню смотреть, как мама Сьюзен будет готовить ланч.
– Я, конечно, не такой искусный повар, как твой папа, Флосс, – сказала миссис Поттс. – Сьюзен была в восторге от его сэндвичей с картошкой.
– Бутербродов, мам, – поправила ее Сьюзен.
– Да, мой папа славится своими бутербродами, – сказала я и начала, не подумав, рассказывать о нашем кафе, а потом резко замолчала. Мне стало ужасно жаль, что нашего кафе больше нет. Ведь оно было моим родным домом с того дня, когда я появилась на свет.
Они не просто закрыли его. Когда папа вез меня мимо него в школу, мы видели, как кто-то снимает вывеску «Кафе … арли». А еще там были рабочие, они как раз обдирали нашу кухню, выбрасывали из нее все подряд. У меня было чувство, будто они обдирают не кухню, а все мои самые счастливые воспоминания. Я ничего не сказала папе, папа ничего не сказал мне, но на следующий день мы поехали в школу объездным путем.
Мама Сьюзен заметила, как я погрустнела, и спросила:
– Девочки, не хотите ли мне помочь? Флосс, ты готовила когда-нибудь?
– Я варила с мамой тянучки, делала воздушную кукурузу и пекла шоколадный бисквит, – ответила я. На слове «мама» мой голос печально дрогнул, а сама я выглядела, очевидно, еще печальнее, потому что миссис Поттс обняла меня.
– Сомневаюсь, что ты когда-нибудь пекла хлеб, – сказала она.
Печь самим хлеб оказалось увлекательнейшим занятием! Сначала я разводила дрожжи, а миссис Поттс тем временем объясняла, как они действуют. Потом Сьюзен помогла мне точно отмерить муку. Но интереснее всего было месить тесто. Я залезала в него по локоть, а когда вытаскивала руки, то казалось, что на них надеты длинные толстые белые перчатки.
Я замесила одну буханку, Сьюзен другую. Миссис Поттс поставила их в духовку, и вскоре по всей кухне разлился божественный аромат свежеиспеченного хлеба. Когда буханки достали из печи, они и на вид оказались превосходными – пышные, с золотисто-коричневой хрустящей корочкой. Одна буханка поднялась чуть-чуть выше над краем формы и сама была чуть более блестящей и золотистой. Сьюзен и миссис Поттс сказали, что это моя буханка. Я охотно им поверила.
– У тебя просто настоящий талант пекаря, Флосс, – сказала миссис Поттс. – В следующий раз, когда ты придешь, мы попробуем с тобой испечь роллы.
– Если бы у нас по-прежнему было кафе, я могла бы печь роллы для папиной жареной картошки и мы с ним на пару делали бы замечательные бутерброды, – сказала я.
Сделать это в прицепе Билли было невозможно, просто места не хватило бы. Да и чипсы у папы все равно получались там не такими, как в кафе, хотя он использовал тот же сорт картошки и тот же жир. Дело в том, что фритюрница у Билли была очень уж старой и непредсказуемой. Она то моментально пережигала картошку чуть ли не в угольки, то целую вечность оставляла ее сырой, похожей на плавающую в море жира белую рыбу.
Папа старался изо всех сил, но гордиться своей работой не мог. Не слишком нравилось ему также готовить бургеры и сосиски, хотя при этом на их качество никто из посетителей не жаловался. Большим парням, которые толпами вываливались из пивных, хотелось просто съесть чего-нибудь горячего и острого, не вникая в тонкости. Тем более что они все равно покрывали любую еду толстым слоем кроваво-красного кетчупа или ярко-желтой горчицы.
– Папа говорит, что теперь его бутерброды стали уже не те, – грустно сказала я.
– Ничего, те его бутерброды я буду помнить всегда как свое самое возвышенное кулинарное восприятие, – сказала Сьюзен.
Я ни слова не поняла из того, что сказала Сьюзен, но догадалась, что она имеет в виду, и благодарно улыбнулась ей.
За ланчем мы ели испеченный нами хлеб с сыром, помидорами и салатом, а на десерт был греческий йогурт с медом. Мама Сьюзен объясняла нам все-все о протеинах, углеводах и витаминах, а мистер Поттс рассказывал о Греции и о том, как пчелы делают мед.
Я пыталась, подражая Сьюзен, задавать умные вопросы, но закончилось это тем, что у меня началась икота.
Миссис Поттс тут же объяснила, в какой маленькой штучке внутри меня произошел спазм и почему. Папа Сьюзен рассказал нам об одном несчастном шотландце, который икал без остановки целых два года. Я начала беспокоиться, не стану ли еще более несчастной английской девочкой, чем тот шотландец, и не придется ли мне теперь безостановочно икать до конца жизни, но тут Сьюзен неожиданно наклонилась ко мне через стол и завопила:
– Бууу!!!
Я подскочила от неожиданности.
– Ну вот, готова спорить, что ты больше не будешь икать, – сказала Сьюзен. И оказалась права.
Потом мы с удовольствием вернулись бы в комнату Сьюзен и поиграли еще, но мистер и миссис Поттс сказали, что мы все вместе едем на прогулку. Они повезли нас во дворец Хэмптон-Корт, потому что в нем когда-то жил король Генрих Восьмой, а мы со Сьюзен как раз проходили по истории эпоху правления Тюдоров.
У Генриха Восьмого было шесть жен. Папа Сьюзен перечислил нам их имена и рассказал о том, что случилось с каждой из них. Со своей первой женой, Екатериной, Генрих развелся. Мой папа тоже развелся с моей мамой. Я представила, каково папе было бы выдержать после этого еще пять жен.
Внутри дворца Хэмптон-Корт были актеры, одетые в костюмы елизаветинской эпохи. Они разговаривали с посетителями, и им можно было задавать любые вопросы. Сьюзен интересовалась тем, как тогда рубили головы, какой религии придерживались в то время и какая тогда была музыка. Мистер и миссис Поттс старались не подавать виду, но я заметила, что они сияют от гордости за Сьюзен.
– Ты тоже можешь задать вопрос, Флосс, – шепнула мне миссис Поттс.
Но я никак не могла придумать, что бы мне спросить такое умное.
– Давай, дорогая, не стесняйся, – сказал мистер Поттс.
Кончилось тем, что я спросила одну леди о том, почему ее юбка все время остается раздутой.
– Это называется «фижмы», Флосс, – прошипел мистер Поттс.
Я подумала, что он испугался, что меня тоже примут за его дочь. Но леди не сочла мой вопрос таким уж глупым. Она задрала юбки, и я увидела под ними странную конструкцию из колец.
Мы прошлись по всему дворцу, и по дороге мистер и миссис Поттс рассказали нам уйму всяких вещей про Тюдоров. Сьюзен млела от восторга, а меня тянуло зевать, слишком уж все это было утомительно. Зевала я с закрытым ртом, разумеется, но от этого у меня на глаза наворачивались слезы. Вероятно, миссис Поттс решила, что я плачу. Она обняла меня за плечи и сказала:
– О, я знаю, что тебе понравится, Флосси. Тюдоровская кухня! Пойдемте посмотрим.
Кухня действительно оказалась интересным местом, но, если честно, мне хотелось бы послоняться по ней только вдвоем со Сьюзен.
Больше всего мне понравился лабиринт перед Хэмптон-Кортом. Папа Сьюзен рассказал нам историю об одном монстре, которого звали Минотавр, и, войдя в лабиринт, мы со Сьюзен стали изображать, что убегаем от этого Минотавра. Мы с криками «Минотавр! Минотавр!» неслись по узким дорожкам между высокими живыми изгородями, но каждый раз утыкались в тупик и должны были поворачивать назад. При этом мы играли, будто проскальзываем между когтистыми лапами чудовища или перепрыгиваем через его покрытую чешуей спину.