– Хоссподи! – радостно засмеявшись, Саша подставила под патрубок граненый стакан.
Сепаратор выдавил полстакана сметаны и отключился.
– Ну, молодец, ну, умничка!
Она поцеловала полукруглый металлический верх сепаратора, включила «сброс». По прозрачному шлангу, тянущемуся к двери, зажурчал мутноватый отцык. Саша взяла пистолет, запечатала шесть стаканчиков серебристо-голубой фольгой, закрыла крышками, подхватила и, прижав к груди, понесла в чулан:
– Вот и ладно.
В чулане на бочке с кислой капустой лежала пластиковая доска, на доске стоял ящик с точно такой же подмигивающей коровой сбоку. Саша открыла ящик. В нем тесно стояли стаканчики со сметаной. Не хватало ровно шести. Саша вложила их в ящик, закрыла его, запечатала широкой липкой лентой, набила код, поставила дату: 19.03.2028.
– Все! – Саша вернулась в избу, взяла со стола дальнеговоруху, включила, набрала.
Дальнеговоруха пискнула, вспыхнула крошечной нечеткой голограммой: парень с заспанным лицом поднял голову с подушки:
– Чаво?
– Спишь? – спросила Саша.
– Саш… – парень улыбнулся, зевнул, потянулся. – А я это… вчерась с Аникиными загулял.
– Хорошо живешь. В город когда поедешь?
– Сегодня надобно…
– Правда?
– Угу.
– Возьмешь у меня ящик?
– Ящик? Ну.
– Когда заедешь?
– Ну… А который час-то? Ой, девять, ёптеть…
– Девять.
– А мне к десяти. Щас заеду, Саш.
– Давай.
Саша погасила голограмму, выключила дальнеговоруху. Заглянула в печь, поворошила кочергой угли, подгребла к чугункам. В оранжевых углях упорно горела одна непрогоревшая головешка.
– А ну, ползи-ка сюда, змея… – Саша выгребла головешку из печи на загнетку, закрыла печной зев жестяной заставкой, потянулась вверх, задвинула заслонку в трубе.
Скинув полуваленки, надела сапоги, коваными щипцами схватила все еще горящую и чадящую головешку, вышла в сени, прошла, повернула направо, вышла на крыльцо и сразу же швырнула головешку в палисадник, в осевший грязный снег:
– Пошла…
Головешка зашипела.
Саша посмотрела с крыльца на редкие избы деревни. Людей не было видно. У Копыловых, у Сотника, у Мухи и у Петуха топились печи. Возле покосившейся избы Гудилихи ходили куры и свинья. Над ближним лесом кружила стая ворон.
Саша сошла с крыльца, пошла по дощечкам мимо палисадника к кладне. Обошла кладню, зашла в нужник. Здесь было сумрачно и пахло оттаявшим говном. Подняв юбку, Саша приспустила рейтузы, спустила шерстяные трусы. Струя ее мочи брызнула вниз, зажурчала. Саша стянула с гвоздя разрезанную на четвертушки газету «Русь», поднесла к лицу, прочитала обрывок заголовка: «…ДЕНИЕ ВЕЛИКИХ ИТОГОВ». Под заголовком было лицо министра Недр с аккуратной бородкой. Газета печаталась в уезде, все картинки не были живыми, как в такой же газете, но отпечатанной в столице.
Помочившись, Саша промокнула промежность бумажкой с министром, кинула ее вниз, встала, подтянула трусы с рейтузами, вышла из нужника. Над ее головой неровно пролетела сорока. Саша набрала в кладне охапку дров, понесла к избе, осторожно ступая по тонущим в грязи дощечкам. Взошла на крыльцо, толкнула дверь правым боком, прошла сени, вошла в избу и сразу свалила дрова к печи, выбрала три полена потоньше, сунула на печь посушиться. Отряхнула кофту, переобулась в полуваленки, глянула на телят. Напившись молока, те лежали на соломе, пожевывая маленькими смешными ртами. Саша взяла стакан с остатком только что сбитой сметаны, большую ложку, села на лавку к окну. И поглядывая в заросшее геранью окно, съела сметану.
В окне за это время ничего не произошло.
Саша поставила пустой стакан на край стола, облизала ложку, сунула в стакан. Кошка стала тереться о ногу.
– Да ты ж наелася токмо что! – отпихнула ее Саша.
На заднем дворе залаял Дружок. Послышалось ворчание мотоцикла, и Саша разглядела сквозь герань подъехавшего Ваню.
Она встала с лавки, вышла на крыльцо. Притулившись, как всегда, у забора палисадника, Ваня заглушил мотор, слез с трехколесного мотоцикла с объемистым серебристым кузовом с надписью «КУРИНЫЙ МИР».
– Быстро собрался-то! – усмехнулась Саша, ежась от внезапного порыва мокрого ветра и обнимая себя за локти.
– Нам собраться – токмо подпоясаться, – Ваня улыбнулся ей мелкими прокуренными зубами.
Открыл дверцу кузова, вразвалку двинулся к Саше, чавкая грязью.
– А я-то думала, ты в понедельник поедешь.
– Не поеду. Не заставят, – он взошел на крыльцо, встал рядом с Сашей и, не переставая улыбаться, посмотрел ей в глаза.
– Подвезло мне, стало быть, – отведя глаза, Саша открыла дверь, пропуская его в сени.
– Подвезло, эт точно.
Ваня вошел в сени, по-деловому открыл дверцу чулана, взял запечатанный ящик, понес к мотоциклу. Саша пошла за ним:
– Думала, не наберу, да набрала, слава тебе, хоссподи.
– Чаво, телята обсосали?
– Да пустое молоко-то, вясна ведь.
– Вясна, знамо дело.
Ваня задвинул ящик в кузов, закрыл забрызганную грязью дверцу. Вытер руки о ватник, глянул Саше в глаза:
– Чаю стакан нальешь?
– Чаю? – улыбнулась Саша.
– Мать печку ыщо не стопила, а генератор сдох, соляра нет.
– Налью.
Саша пошла к крыльцу, оглянулась по сторонам.
Ваня двинулся следом. Войдя за Сашей в избу, он снял кепку, перекрестился на иконы, повесил кепку на крюк, пригладил редкие всклокоченные волосы. Пока Саша наливала в кипятильник воды, присел к столу, положил перед собой смуглые, полусжатые в кулаки руки с большими выпуклыми ногтями, огляделся:
– Неделю тому прявез две канистры. А утром – чих, чих, и ни пролика.
– Кучеряво живете, – Саша поставила перед ним кружку, сунула в нее пакетик чая, села напротив.
– Да мать все пузырь глядит, про сиротку.
– «Алевтину»?
– Ага.
Иван смотрел на Сашу. Она вздохнула, глянула в окно:
– А я токмо новостя гляну, да и то не кажный дён.
– А я его и вовсе не смотрю.
– И правильна.
Саша снова глянула в окно. Ходики про-пискнули 9.30.
– Не опоздаешь? – Саша глянула на часы.
– А! – махнул кулаком Ваня. – Подождут. Нашли ишака.
Кипятильник закипел. Саша встала, принесла, налила кипятку в кружку.
– А ты попьешь? – Иван вынул из кармана бумажный сверток, стал разворачивать.
– Да я уж пила.
– Я вот, гостинчик табе прявез.
Ваня развернул бумагу. В ней была Кутафья башня от сахарного Кремля.
– Во как, – Саша поставила кипятильник на стол, взяла башню. – Откудова?
– Свояк привез.
– Хорошенькая.
– Умеют, – Ваня смотрел на Сашу. – Дай нож.
Саша выдвинула из стола узкий ящик, вынула и протянула Ивану большой кухонный нож с деревянной истертой ручкой. Иван забрал у нее башенку, уложил на свою левую ладонь, размахнулся ножом и расколол башню пополам. Протянул половинку Саше, сахарные крошки ссыпал себе в рот:
– Садись, попей.
Саша налила себе кипятку, положила чайный пакетик, села, помешивая ложечкой. Ваня обмакнул свою половинку башни в чай, пососал, откусил. Запил чаем. Саша обмакнула свою половинку в чай, пососала, запила. Глянула в окно. Ваня грыз сахар, глядя на Сашу.
– Свояк у Медыни байку новую про государеву нявестку слыхал, – проговорил он, громко прихлебывая чай.
– Про Настёну?
– Ага. Значит, у Кремле есть красавица, три пуда говна на ей таскается, как поклонится – полпуда отломится, как павой пройдет…
– Два нарастет.
– Слыхала уж? – засмеялся Ваня.
– Слыхала.
– Павой, а? – смеялся Ваня, подмигивая.
– Чаво ей павой-то не ходить? Чай, коров ня доять.
– Не доять, точно. За нее подоят.
– И подоят и все сделают.
– Точно.
Помолчали, прихлебывая чай. Вдруг зазвонила лежащая на столе дальнеговоруха. Возникла крошечная, нечеткая голограмма: лицо старухи в платке.
– Эт хто это? – спросила старуха, прищуриваясь.
– Дед Пихто! – насмешливо ответила Саша, прихлебывая чай. – Вы куда звоните?
– Настя?
– Я не Настя, – усмехнулась Саша.
– Настя у Кремле! – добавил Ваня.
Они с Сашей засмеялись. Старуха исчезла.
– А чего ты себе «Радугу» не поставишь? – спросил Ваня.
– На пролика она мне сдалася?
– Ну, как… большое все. И видать лучше.
– И так сойдет.
Саша смотрела в окно, посасывая сахар и запивая чаем. Ваня поглядывал на Сашу. На деревне залаяли две собаки. Дружок заворчал, потом залаял. Собаки, налаявшись, смолкли. Дружок поскулил, взвизгивая. Потом тоже смолк. Пролетел самолет.
Молча допили чай и съели башню.
– Ну, ладно, – Ваня потер свое колено. – Пора мне.
– Поедешь? – встала Саша.
– Поеду, – усмехнулся он. – Спасибо за чай.
– Пожалста.
Ваня встал, пошел к двери, снял с крюка кепку, надел, сдвинув на затылок. Открыл дверь, шагнул в сени. Саша вышла следом. В полутемных сенях Ваня вдруг обернулся, неловко обнял Сашу. Саша стояла неподвижно.
– Ты думаешь, что я кобель? – спросил он.
– Ничаво я не думаю, – Саша вздохнула.
Ваня попытался ее поцеловать, но она отвела губы.
– Обиделася? – спросил Ваня, беря ее за щеку.
– Ничаво я не обиделася.
– А чаво?
– Ничаво.
Постояли. Ваня держал Сашу за щеку. На заднем дворе заворчал Дружок.
– Саш.
– Чаво?
– Можно я сегодня приду?
– Как хочешь.
Ваня снова попытался ее поцеловать. Саша снова отстранилась.
– Чаво-то ты… это… – он гладил ее щеку. – Чаво ты?
– Ничаво.
– Может, с Федором чаво?
– Ничаво.
– Звонит?
– Звонит.
Ваня вздохнул.
– Езжай. А то опоздаешь, – проговорила Саша.
Он гладил ее щеку:
– Ну, я приду?
– Как хочешь.
Он улыбнулся в полумраке, отстранился, поправил кепку:
– Ладно.
Повернулся, вышел из сеней на крыльцо. Дверь за ним закрылась. Саша осталась стоять в сенях. Подошла к дверце чулана, потрогала деревянную щеколду-вертушку. Было слышно, как Ваня, кашляя, подошел к мотоциклу, завел. Дружок залаял. Саша повернула щеколду вверх. Мотоцикл уехал. Дружок перестал лаять. Саша повернула щеколду влево.