Если и Миша от меня отвернется – мне конец. Поэтому я попыталась все перевести в шутку:
– Миша, тебе бы на нудистский пляж. И красив, и нудеть любишь.
– Не уходи от темы! – возмутился астролог.
– Ты мне поможешь или нет? – спросила сквозь зубы, не сдержав накопившегося за последние дни раздражения и отчаяния.
Миша закрыл рот, передумав говорить, что собирался, и внимательно и как-то грустно на меня посмотрел.
– Конечно, я помогу. Показывай, – сказал со вздохом через несколько секунд.
Через десять минут астролог наткнулся на тот самый возврат, который проводил сам.
– Это же я проводил, а не ты, – сказал он хмуро. – Элла, когда ты уже о себе будешь думать? Я-то не претендую на повышение, мне подозрения в воровстве ничего не сделают, но ты-то головой могла подумать?
– Ты сейчас обвиняешь меня в доброте? Ты? – сказала усмехнувшись.
– Будто бы я тебя плохо знаю.
Миша махнул на меня рукой. Я, конечно, ничего не поняла, но он хотя бы перестал нудеть, а просто в задумчивости смотрел на документ, явно пытаясь вспомнить тот день. У него прекраснейшая память. Лучшая, что я встречала у кого-либо. Я, конечно, понимала, что, как у топ-продавца, у него было клиентов больше, чем у кого-либо, но надежда была. И я, кажется, сейчас даже начала молиться.
– Александр… – со вздохом сказал Миша.
С таким сожалеющим и отчаянным, что я поняла, первого вора мы нашли. Когда дело касалось чего-то действительно серьезного, Миша умел говорить лаконично.
– …и не он один, Элла. Явно не один, – продолжил, медленно и с силой потирая глаза, как будто сидел за компьютером не десять минут, а уже сутки.
А я сделала шаг от него и компьютера назад, впервые поняв, какую ношу взвалила на Мишу. Это я-то не привязываюсь к человеку, даже переспав с ним, а с коллегами и вовсе не общаюсь. А Миша – другой. Он глубоко чувствующий человек, наверное, потому ему так нравится заниматься астрологией. И с коллегами своими он дружит. Со всеми! Знает, сколько у кого детей, какие проблемы со здоровьем, их любимые хобби и даже ежемесячный размер оплаты ипотек. Даже про меня он знал больше, чем кто-либо в моей жизни, так легко он умел втекать внутрь чужих, даже самых холодных душ.
Для него то, что он сейчас узнал, – гораздо более серьезный удар, чем для меня. И я предчувствовала это, изменив инициатора того возврата, но не в ту степь полезла со своей помощью. Это для меня работа, карьера и чистота репутации – самое важное. Миша другой. Для него самое ценное – это люди и отношения с ними. Пусть и словесно у него это плохо получалось выразить, но действия раскрывали правду. Он берег все мамины подарки, всегда брал на работу то, что она приготовила, да и вообще продолжал с ней жить, заботясь о ее самочувствии. На дни рождения коллег сам выбирал, что купить, ориентируясь на предпочтения именинника, – и никогда не ошибался.
– Надо притвориться, что я тоже хочу в этом участвовать. Нет, что я участвую! – неожиданно заявил Миша, вырвавшись из меланхолии.
– Нет, не стоит, – сказала настолько вежливо, насколько могла. Этот болезненный энтузиазм не выглядел нормальным и вряд ли окажется полезным.
– Я справлюсь! Я же чуть не ушел в актеры!
– Хорошо, что не ушел, – сказала со смешком. – Может, ты и считаешь, что я вся такая честная и прямолинейная, но, поверь, врать и хитрить в нашем тандеме я умею точно лучше, – постаралась успокоить разбушевавшегося плюшевого Мишку, положив ему руку на плечо и надавив, насколько хватало моих тщедушных сил. Был бы явный перебор, если бы мой топ-продавец немедленно подорвался и побежал становиться еще одним вором этого магазина.
Нет, этот бой – только мой. А Мишу допущу максимум до роли информатора.
Глава 11. Дочки
Очень хотелось выплеснуть все накопившееся на Галину. Но, во-первых, такого хорошего кладовщика терять не хотелось. Особенно учитывая, что только ее и Мишу я могла бы с уверенностью назвать непричастными к мошенничеству. Во-вторых, странно ругаться на сотрудника за то, что он слишком хорошо, качественно и своевременно выполняет свою работу, пусть мне ее отчет и вышел боком.
Александра тоже сейчас не могла вызвать «на ковер» и уволить. Не было известно, с кем он проделывал эту воровскую схему. Стоило за ним еще понаблюдать. Даже если из-за частой инвентарки не решится на новое воровство, то хотя бы прослежу за его взаимодействием и дружбой с коллегами. Если бы сказала об этом Мише, то он наверняка начал бы нудеть, что лучше бы сразу попыталась найти общей язык с коллегами и постоянно с ними общалась, а не очнулась, когда делать это уже поздно.
Наверное, именно невозможность с кем-либо поговорить и притащила меня в больницу. А еще то, что я уже неделю не видела Алю. Больничные стены, как ничто иное, смогли меня отвлечь от собственных проблем, погрузив в запахи лекарств, необходимых тем, кому хуже, чем мне. И, возможно, я даже смогла бы полностью избавиться от злости и раздражения, если бы перед входом в палату не встретила отца.
– Элла, – сказал он, в удивлении приподняв брови.
– Вениамин, – холодно ответила я, кивнув вместо приветствия.
Я должна была постараться быть вежливой, так как Аля его любит, а отец хотя бы нисходит до того, чтобы ее навестить.
– Нам надо поговорить.
Я снова кивнула, и мы отошли от палаты сестры как можно дальше, но не заходя в соседнее отделение, так как туда просто бы не пустили посетителей. Здесь и так редко кого пускали, просто я оплачивала платную палату, вот и были у Али и ее посетителей небольшие поблажки.
– Элла, ты что опять удумала? У тебя денег куры не клюют, что ли? – сказал отец, поморщившись.
Злость и раздражение, практически ушедшие, тут же вернулись. Но я привыкла к тому, что всегда их ощущаю, когда мой отец начинает что-то вещать, поэтому я смогла сдержаться, позволив себе только сжать кулаки.
– Я помочь тебе не смогу с оплатой этой операции.
– А тебя никто и не просит! – вырвалось у меня.
Я скрипнула зубами, понимая, что уже начала слишком часто дышать от накатывающей красной пелены злости на глаза. Огромные светлые глаза неопределенного цвета, какие были у меня и Али, смотрели с таким участием и заботой, что их хотелось выцарапать. Как можно в словах и мимике быть таким добрым и участливым, а в действиях – такой скотиной?
Я резко отвернулась к окну, сделала пару шагов и оперлась ладонями о подоконник, так как из-за учащенного дыхания начала терять чувство равновесия. Под пальцами скрипнула старая покраска подоконника. Окно выходило видом на небольшой сквер для прогулки больных. На нескольких лавочках сидели старушки, а вдоль одной из аллей шли две женщины-пациентки, о чем-то болтая. Кажется, кому-то было хорошо даже в больнице.
– Но зачем тратиться? Ведь все может оплатить ОМС! А ты вечно лезешь, отчего я кажусь ужасным отцом, не готовым оплатить лечение своей дочери.
«“Кажусь”? Только кажется? Он действительно не осознает, какой он ужасный отец? Бросил меня и мою мать, которая вскоре заболела и медленно загнулась в больнице. И только я бегала ее навещать, работала, где и как могла, чтобы ей помогать. А он ее только один раз навестил, и то наверняка мама умоляла его, поняв, что не выживет. Вот только как жаль, что тогда у меня не было средств на платное лечение. А сейчас есть, точнее, скоро будут. Кажется, стоит признать, что даже повышение не даст мне нужной суммы, придется продать квартиру. Часть отдам за неоплаченный остаток по ипотеке, а оставшихся денег как раз хватит на операцию. И никакой его помощи не потребуется, более того, стоит предупредить врача, чтобы тот больше не распространялся с отцом по поводу планов на платное лечение.
Приняв решение, я почувствовала себя легче и даже нашла в себе силы объяснить отцу очевидное:
– У Али рак поджелудочной железы. От него сгорают очень-очень быстро. Любое промедление, которое тратится на сбор бумажек, сдачу анализов и обход врачей по ОМС, – это ухудшение ситуации. Мы же смогли все сделать быстро, – сказала максимально спокойно, что даже собой загордилась. Но все равно не сдержалась и ехидно добавила: – Благодаря деньгам, которых у меня куры не клюют, твоя дочь еще жива.
Обернулась и посмотрела ему в глаза. Не понял, не осознал. Он уже, похоже, Алю похоронил. Что ж, по крайней мере, я могу быть благодарна, что он однажды озаботился диабетом дочери и постоянно отправлял ее на сдачу анализов, а при первых странных симптомах сразу отправил к врачу. Таким образом, отец тоже повлиял на довольно раннюю диагностику рака поджелудочной. Поэтому я смогла успокоиться окончательно и даже вежливо попрощаться, уйдя из больницы. Навещать Алю настроение пропало, да и наверняка отец принес ей книг, чтобы она отвлеклась.
Дома я усидеть не смогла, нервно расхаживая по пустому коридору. Здесь все было отремонтировано, чтобы после ремиссии Аля сюда переехала. А она здесь толком и не пожила даже, большей частью обитая в больницах или у себя дома. Я еще раз глянула на то, как пусто и ново выглядит моя квартира. Неудивительно, что Аля предпочитала жить с родителями, а не со мной. Я своей попыткой заманить к себе жить, наверное, только создавала ей лишние сложности. Продать квартиру не будет проблемой, да и Але не придется разрываться между домами, когда она выздоровеет.
Ничего, будем встречаться на нейтральной территории или даже у нее дома. Вон сегодня как стойко я выдержала присутствие отца, смогу и в будущем. Ради Али.
Поняв, что ноги сегодня уже не дадут мне покоя, а я так и не смогу присесть и успокоиться в этой квартире, которая так и осталась мне чужой, я, схватив куртку, выскользнула в ночную прохладу.
Дядя Гриша был все так же на своем посту. И снова чистый и выбритый. С бывшей женой, что ли, помирился? Хотя она у него добрая баба, хоть и взрывная. Я бы даже сказала, что Григорий Павлович откровенно привирает, что его выгнали из дома. Он и в лучшие свои годы предпочитал гараж дому, в основном, конечно, прибухивая. Но пока работал водителем скорой, все же пил не так часто, только по выходным. А потом совсем скатился, вот жена и подала на развод на старости лет. Или только пригрозила подать, я, должна п