И, видимо, я была слишком зла даже для нормальной себя, так как собрать все заявления труда не составило. Когда всех отпустила и села их отправлять в отдел кадров, долго сдерживала себя от того, чтобы отправить и свое заявление тоже. Но это было бы слишком малодушно, мне еще операцию сестры оплачивать, а с отсутствием еды еще неизвестно сколько протяну.
– Хватит изводить себя, сходи в больницу. Хотя бы ради нас, мы же тоже волнуемся, – сказала Галина, видимо, имея в виду «нас» – это и подозрительно молчаливого в последнее время Мишу.
Хотя я подозреваю, почему он перестал так много вещать, работы навалилось немерено. А когда клиентов слишком много, я сама прошу видеть во мне не человека, а дерево и не говорить со мной. И это при том, что у меня, кроме работы, другого общения и нет. А Миша, я так поняла, живет с мамой. Интересно, она такая же душная, как и он? Хотя Мишиного нудежа мне сейчас не хватало, так как отвлечься уже не получалось совершенно. Будний день – клиентов слишком мало с учетом энтузиазма всех сотрудников. Видимо, их напугало массовое увольнение. Про то, что в магазине была махинация, до них информация могла и не доползти, так как это все-таки команда Вениамина, а не моя, а вот о том, что мои бывшие «детки» пропустили свой рабочий день всем скопом, – в курсе. Вот и боятся меня, особенно с учетом отсутствия своего непосредственного начальника.
– Лучше сами идите, – ответила кладовщице. – Меня вряд ли будут рады видеть. Я им никто.
То ли Галя, то ли Миша издали смешок, и я обернулась. Миша, увидев мой гневный взгляд, закатил глаза и, бросив недоеденные кабачки, между прочим, его любимые – маминого приготовления, вышел из подсобки, хлопнув дверью. Кажется, кое-кто решил, что я безнадежна и со мной бесполезно даже разговаривать. Хотя, возможно, просто и он теперь меня ненавидит, я же уволила всех его друзей-коллег скопом, без лишних разбирательств, кто и насколько виноват в краже.
– Дорогая моя, для мальчиков ты теперь родная, хочешь ты того или нет, – Галина не унималась.
– Родная, конечно! – сказала с сарказмом. – Мы не родственники, чтобы быть родными. Кровь не одна, – дополнила, чтобы она от меня отвязалась и хотя бы не называла нас родными.
– Тогда, получается, по твоей логике у меня нет родных.
– Я, конечно, не лезу в чужие дела, но и у вас речь не самая тихая. И я слышала ваши рассказы про детей и внуков.
– Это не мои, а мужа. Ребенок, которого родила я сама, был только один. Дочка. Я ее выносила в себе, родила в муках. О, это было ужасно, настолько, что я поняла – больше на подобное не решусь. Может, и зря, конечно. Но дочка была поздним ребенком, к тому моменту, когда она доросла до возраста, при котором я начала получать удовольствие от материнства, кончилось уже мое время. Затем школа, вуз, авария. У нее был молодой человек и огромные планы на будущее. Она успевала и учиться, и работать, и любимого своего повидать. Мне так жаль, что мы редко виделись.
А мне жаль, что я с Алей редко виделась? Что из-за своей боязни больниц и большого количества работы редко ее навещала? Трудно сказать. Аля и так совершила невозможное, согрев меня настолько, что мое сердце практически стало теплым. Просто однажды в моей жизни появился хвостик. Уже девушка, но еще подросток. Она так радовалась, что нашла свою сестру: постоянно приходила на мои работы, ждала завершения смены и шла рядом, рассказывая обо всем. Затем не стеснялась заходить в мою съемную квартиру, хотя я никогда ее туда не приглашала. Она в моем жилище хозяйничала, наливая мне чай и продолжая болтать. О жизни, о маме, о любимых книжках… Только об отце не говорила. То ли не хотела затрагивать неприятную мне тему, то ли он занимал слишком малую часть ее жизни, как и моей.
Я снова повернулась к компьютеру, отвернувшись от кладовщицы. Мысли в кучку не собирались, а в глазах двоились данные с экрана. И так уже несколько часов. Вообще Галина права, на работе мне делать нечего, я совершенно слаба и непродуктивна.
– Я сегодня уже не приду.
– Я сама магазин закрою, – сказала Галина, счастливо разулыбавшись.
Она-то думает, что я к Вениамину поеду. Но я даже не знала, в какой он больнице: никому информация об этом не поступала, и мне в том числе. То, что Саша мне не писал, пугало больше всего. Сколько я ни звонила, абонент вне зоны доступа. И я уже несколько дней как не гордая, позвонила бы и Вениамину, и даже их чертовой бабушке, если бы знала их телефон. У Вени, наверное, средство связи сломано еще с момента аварии, он, по-моему, когда пришел, упоминал, что не мог ни с кем связаться.
Я достала ключи от Вениной Kia и поехала к Але. Не знаю, почему все еще пользовалась чужим автомобилем. Наверное, дело в том, что мне казалось, наличие у меня в заложниках его машины – основание со мной хотя бы раз связаться.
Правда, скоро поставлю в гараж к дяде Грише, ну или, точнее, к одному из его собутыльников, потому что гараж старика уже забит полностью двумя машинами: старенькой скорой и моей раздолбанной.
Кинула быстрый взгляд на уровень бензина, зная, что у меня нет денег на пополнение бака. Совсем немного мне кататься осталось на Венином авто. Внутри этой такой знакомой машины, но с двумя детскими креслами позади я чувствовала себя действительно почти, как сказала Галина, «родной» семье Вениамина.
У Али я долго не пробыла, так как та постоянно говорила, что я выгляжу больной и осунувшейся. Я что-то ей соврала и ушла, не испытав ни привычной скупой радости от того, что увидела сестру, ни панического страха от нахождения внутри больницы.
А что ей сказать? Что это неудивительно, когда не ешь несколько дней. И не то чтобы дело было только в финансах, мне в принципе есть не хотелось. Когда такое в последний раз было? Кажется, после смерти мамы.
Я завела мотор и начала выезжать с парковки, но резко остановилась, услышав пиликанье телефона. Мой новый номер знала только Аля, ее доктор, Миша и… Саша.
Я схватила смартфон дрожащими руками, от чего он выскользнул из моих пальцев и упал под сиденье. Сверкнула фарами въезжающая на парковку машина. Нет уж, машину и Вениамина тоже я не угроблю. Сдала назад, вернувшись на парковочное место, и только затем достала из-под сиденья телефон. В этот раз уже совершенно спокойно наверняка Миша не выдержал долгой молчанки и что-то написал.
Но на экране горела СМС от «сын», как я обозвала свой собственный номер, сразу как сделала карту. А что? Они сами меня мамой назвали, я просто соответствую роли.
Сердце билось где-то в горле, и я открыла сообщение, чтобы увидеть: «Мня палажили в бальницу. Я ни хачу!» Сердце теперь вместо бешеного стука как будто резко остановилось. Спросила, почему-то так же сообщением: «Тебя-то почему?»
Неужели с Сашей тоже что-то случилось? Они чем-то заразились с Пашей? У меня? У дяди Гриши? На работе? Любой из вариантов говорил о моей халатности и недосмотре. До того как я успела окончательно себя накрутить, пиликнуло новое сообщение:
«Папа с пашей ложат, а меня нескем аставить».
Гадство! Их бабушка еще не вернулась из командировки, что ли? Как мне уговорить Вениамина поверить мне и оставить меня с Сашей? Да и где оставить, моя квартира все еще не подходит.
«Я бы с удовольствием, Саш. Но твой папа не разрешит…» – начала писать, но не дописала, удалила и только спросила: «В какой ты больнице?»
Что, мне впервые детей, что ли, красть? Получилось в прошлый раз, получится и сейчас.
Пришел ответ: «Беленкой».
Беленькой. Ахахахах. Пора обыскивать все белые больницы Московской области, а то и Москвы.
Но тут пришел вдруг гораздо более грамотно написанный и четкий ответ:
«Больница 3».
Уже проще. Вбила адрес в навигаторе, не жалея даже трафика интернета, который я себе нынче не позволяла. Она оказалась неподалеку, это детская больница номер 3. И действительно Беленькая.
Я зашла в приемное отделение, где меня проинформировали, что внутрь нельзя, но можно передачку отправить или подождать в зале, когда придут на место встречи, то есть сюда, к этим обшарпанным скамейкам. И как мне с такими препонами украсть Сашку? Не выдадут же мне его передачкой. А самостоятельно они, скорее всего, не выйдут. Дай бог, один Веня придет, чтобы меня выпроводить, ну или о работе узнать, что да как в магазине.
Да, точно, мы же коллеги, я попросила передать, что Герасимова Вениамина ждет коллега. Может, он на Галину подумает и придет. Только как его задержать, чтобы он, увидев мою рыжую макушку, тут же не развернулся? От переживаний затошнило, хотя обычно у меня крепкий желудок. Да и отчего меня так тошнит, если я ничего не ела?
Больничные звуки вдруг стали отдаляться, я только успела расслышать: «Девушка, вам плохо?» – как померкла и картинка, медленно заполнившись чернотой.
Когда я открыла глаза, то увидела Вениамина. Взволнованного. Виновато отвела от него глаза и увидела медсестру, измеряющую мне давление. Судя по тому, что я не стояла, а лежала на полу, – был обморок. А раз Веня еще здесь, то этот обморок был очень вовремя. Где только взять силы встать и попросить оставить меня с Сашей? Стоп, а разве в таком состоянии меня оставят с ребенком? Тут скорее саму в больничку положат.
Я тут же постаралась встать, но медсестра меня удерживала, что-то говоря, но у меня шумело в ушах, и я не слышала. Или просто все силы ушли на то, чтобы подняться.
– Со мной все в порядке, – сказала, а ощущение, как будто прокричала. Но нет, кажется, тихо, судя по тому, как Вениамин наклонился, пытаясь разобрать, что я говорю. И я сообщила громче: – Все в порядке!
Неожиданно звуки резко все вернулись, от чего слова медсестры побежали эхом по черепушке:
– Где же нормально?
«Нормально» – «Нормально» – «Нормально» – стучало в черепе от стенки к стенке.
– Вы в положении? – задала вопрос медсестра.
Вениамин как будто еще сильнее побледнел.
– Нет. Я просто давно не ела, – сказала правду, чтобы отстали.
– У вас диабет?