ло, рассказывал. Есть фотографии, между прочим.
А после этого мы решили, что надо Лешеньке отдохнуть и нам тоже, и мы маханули в Ереван. Лешке показали Армению и поехали в Батуми, а потом в Кобулети.
ЮР А где там жили?
ЕБ И в Армении, и в Батуми жили в гостинице. У нас так было: или Андрей получал как герой, или я как инвалид войны гостиницу. А в Кобулети никакой гостиницы не было, мы у какой-то женщины сняли комнату. А вообще в поездках мы все были неприхотливы. И жили где попадется, и с едой обходились в любом месте.
ЮР У Андрея Дмитриевича с Алешей были хорошие отношения?
ЕБ Вначале у Алеши было такое отстраненное поведение, но очень быстро стали очень хорошие, дружеские, я бы сказала, отношения, и Андрей говорил всегда: из всех пяти детей Алеша самый надежный. Это понятная характеристика?
ЮР Ну, я думаю, вначале у него было: все-таки взрослый человек пришел в семью, отец в Ленинграде, наверное какая-то была мальчуковая ревность. Наверняка и оправданная.
ЕБ Да. И я думаю, может быть, и у Тани это было бы, но Таня, во-первых, девочка и во-вторых, она меньше чем за год до этого вышла замуж, она была занята этим полностью. А Андрея она встретила очень хорошо, потому что какая-то предыстория знакомства была, и потом для ее мужа Ремки Андрей был почти как икона.
ЮР Ну, потом она молодая женщина, и для нее совершенно другое понимание того, что происходило. То есть она воспринимала и мать как женщину, и сама она понимала, что это такое. И мужчина у матери вроде не последний получается. Тут и гордость, наверное, какая-то была.
В Тбилиси, на балконе гостиницы над Курой они стояли нарядные и счастливые, словно молодожены. Сахаров был необыкновенно элегантен. Всё в тон. А на ногах вельветовые туфли. Потому что удобно.
ЕБ А с Таней все просто было. Но Леша очень быстро подружился, и они оба, Андрей не меньше Леши, обожали эти задачи из «Кванта» или какие-то книги математические, они оба наравне играли в эти игры. Единственное, что мне странно: ребята Андрюшины говорят, что Андрей с Клавой играли в шахматы, и даже есть фотография – они оба за шахматной доской. А у нас как шахматный клуб по вечерам был. Ремка, Лешка и какие-то Лешкины парни школьные, а Андрей никогда не играл с ними.
ЮР И в карты он тоже не играл?
ЕБ В карты не играл, пасьянс в Горьком я начала раскладывать, он мне помогал.
А у Алеши уже к этому времени в десятом классе объявилась Оля[93]. И из Еревана Леша вечером звонит Оле. И она ему говорит: а вы газеты там читаете? Мы, в общем, от Оли узнаем, что началась эта газетная кампания. Вначале она была просто антисахаровская, а Солженицын стал фигурировать потом. Мы ничего не знаем. Оля говорит, прочтите «Известия» вчерашние. Мы послали Лешку по всем ларькам, а нету вчерашних «Известий»[94] нигде. А нам утром уезжать в Батуми, и мы считаем, кампания – не кампания, в Батуми едем! Устроились в номере и пошли на пляж. Леша с Андреем кувыркаются, плавать учатся.
ЮР Но он уже умел?
ЕБ Нет, вот это были настоящие уроки плавания. Раньше там где-то у берега плескались, а здесь Алеша заплывал и кричал: Андрей Дмитриевич, плывите на меня. А Андрей Дмитриевич намеревался только вдоль. А я вижу, сидит какой-то мужик и читает «Известия» и все время говорит: Сахаров, Сахаров – слышно. Я подошла.
ЮР А в лицо никто не знает?
ЕБ Абсолютно, ни одной фотографии не было. Я подошла и говорю – а вы не дадите мне газетку почитать? Он – с удовольствием. И это как раз оказалось, что из рук в руки передают позавчерашние «Известия», где первые академики – 40 академиков выступают против него. Андрей вылез из воды, прочел. Я говорю, что будем делать? Андрей говорит…
ЮР Настроение испортилось?
ЕБ Я думаю, что нет. Что делать? Учиться плавать – он сказал. А занятия где-то после 3-го начинались, есть еще время Алешке поплескаться. Ну вот, побыли в Батуми, в Кобулети я была первый раз в жизни, там роскошный пляж и как-то не так было много народу там. Это конец августа, уже с детьми разъехались. И вернулись домой. Андрей очень злился на Солженицына, который про эту эпопею и написал, что раз Андрей не приехал, то он не может достать билеты. У Солженицына в «Теленке» такая чушь про Андрея написана.
ЮР Про билеты объясните, не понял.
ЕБ Билеты мы всегда доставали, или Андрей, или я, я инвалид второй группы ОВ, у меня всякие преимущества были. Солженицын думал, что Сахаров сразу прилетит в Москву разбираться с советской властью.
ЮР Зачем?
ЕБ Я не знаю, зачем.
ЮР Подавать заявление?
ЕБ Вот наверное. Еще одна деталь, связанная с этим. Перед тем как ехать на юг, мы брали заказ, чтобы маме оставить здесь всякую еду про запас в холодильнике. И в дверях Андрей Дмитриевич столкнулся с этим человеком. Тот жал ему руку и все время говорил: Андрей Дмитриевич, вы наша совесть. И когда они перестали жать друг другу руки, и мы пошли по улице, я спрашиваю: Андрей, а кто это был? Он говорит: это был академик Вул[95]. И что-то мне стал рассказывать о его физических работах. Андрей всегда, если про кого я спрашивала, не говорил так – «хороший человек», «плохой человек» или еще что-нибудь, а вот о физике. Все хорошо. Но когда мы приехали в Батуми и посмотрели – это 73-й год, август – список академиков, которые подписали письмо против Сахарова, там был академик Вул.
ЮР Человек по фамилии Вул говорит: вы наша совесть. Это значит, что у него своей собственной нет?
ЕБ Не знаю. Я тебе скажу, что в результате я не помню ни одной фамилии ни первый раз, ни второй раз, кто подписал против Сахарова письма. Чтобы назвать фамилии, мне надо обязательно посмотреть в газету. Единственная фамилия, которую я всю жизнь помню, – это Вул.
ЮР Насколько я помню, там были письма, сначала академики, потом писатели.
ЕБ Потом пошел рабочий класс и все на свете, кого там только не было. Легче вспомнить кого не было: не было Капицы, он не подписал.
ЮР Это была такая мощная кампания антисахаровская.
ЕБ Это реакция была на это интервью первоначальное, а потом на пресс-конференцию. И вот тут – 73-й год, что тут еще было, вернулись мы в Москву. И очень вскоре меня начали таскать на допросы по поводу «Дневников» Кузнецова, которые дошли до Запада.
ЮР Он сидел в это время?
ЕБ Он сидел. С дневниками Кузнецова была такая накладка, их передала нам женщина одна, которая со свидания из лагеря ехала. Пришла к нам домой, меня и мамы не было. Был дома Андрей. Он открыл ей дверь. Она отдала и сразу исчезла. Я пришла, распаковывала это я.
ЮР А эти дневники были на каких-то листочках?
ЕБ Это из магнето или из маленького моторчика. Там бывает такая пленка, которая раскручивается, как бы изоляционно-прозрачная пленочка. Пишется ручкой. Очень мелко. Копии расшифровок я переправила Маше в Италию, и они должны были там публиковаться.
ЮР Маша кто?
ЕБ Мария Олсуфьева. И вот меня вызывали по дневникам Кузнецова на допрос. Следователь по фамилии Сыщиков. Я имела однажды глупость спросить – это у вас псевдоним или фамилия?
Очень смешные были моменты допроса. Например, такой момент. Следователь мне говорит: вот вы говорите, «ничего не знаю, ничего не знаю», а Кузнецов сказал, что вам переданы дневники. Я говорю: ничего не знаю, мало ли чего там Кузнецов говорит. А он еще много о вас сказал. Я говорю: интересно, что? А вот что академик у вас посуду моет, а вы в это время по ресторанам ходите, пьете. Я говорю: ну, что академик посуду моет, Эдик мог сказать, потому как он сам у меня тоже посуду мыл. А насчет ресторанов – это вы загнули, ведь знает, что я непьющая.
ЮР Вас провожал Андрей Дмитриевич на допросы и встречал?
ЕБ Да, сидел в Лефортово внизу, ждал.
И это длилось несколько дней. А потом я сказала: знаете, я больше не приду. И пришла домой, и Андрею сказала, что я заявила Сыщикову. И все хорошо. На следующий день Андрей идет домой, его на лестнице встречает какой-то лейтенант, всучает ему повестку, и Андрюша ее берет. А до этого я не открыла дверь и не взяла. И я говорю, что же ты меня подводишь, это как-то неудобно, невежливо по отношению ко мне. Он очень расстроился. Я не пошла по этой повестке. По-моему, с этого момента больше вызовов не было.
Но тут во время допросов был такой момент.
ЮР А о Сахарове они не спрашивали вас?
ЕБ Абсолютно, как будто не существующий. Полностью не существовал. Так как я отказывалась беседовать с этим Сыщиковым, я ничего не понимала, что, кроме дневников, от меня может потребоваться, и Паша Литвинов[96] сказал, что я не права, что надо что-нибудь отвечать, завязать разговор, чтобы понять, к чему они ведут. А я ему сказала – я это глубоко по сей день так и ощущаю: если ты такой умный, иди и сам с ними разговаривай. А я понимаю, что при любом разговоре они меня переиграют.
ЮР Конечно, они профессионалы.
ЕБ Я и сказала – они профессионалы. Я не гожусь для разговора, который из ничего что-либо вытянет. Но вот прошло недели две, а у меня именно в это время, даже раньше, еще с юга, началось сердцебиение, щитовидка увеличилась. И в академической поликлинике об операции не думали, но они считали, что надо обследование. А Андрею полагается как академику раз в два года клиническое обследование.
ЮР То есть это диспансеризация полная?
ЕБ Да, диспансеризация. Где-то в конце ноября или в начале декабря мы легли в больницу оба вместе. Нас поселили в академическом номере, как там называется – это такая палата с предбанником – маленькая комната, которая как бы столовая. Люкс. Мы взяли с собой машинку и за две недели написали автобиографию Сахарова для предисловия к сборнику «Сахаров говорит». Очень хорошо.