ЮР Это где вы были?
ЕБ В больнице на Ленинском проспекте, за «Москвой». Так, по-моему, больше никаких особых событий не случилось, мы вышли к Новому году из больницы. Мне начали вводить какой-то препарат внутримышечно, от которого лучше не стало. И не врачи, а я сказала Андрею: надо оперироваться. Давай поедем в Ленинград, и я там у своих врачей обследуюсь. И после Нового года мы поехали в Ленинград. Я лежала у Саши Раскина в Мечниковской больнице, и Саша Раскин (очень хороший эндокринолог и мой приятель юности) считал, что надо как можно быстрее оперировать.
И я договорилась с хирургом, вот мы приехали 24-го февраля, а этот хирург передал через знакомых, что он не может меня оперировать, потому что ему сказали, что не утвердят докторскую диссертацию. И я пошла к Стучинскому, это наш бывший профессор, старый человек, который уже почти не оперировал никого. И он меня оперировал. Андрюша, как последний хулиган, лазил на лестницу, там с лестницы, если влезть куда-то, видно операционную через стенку стеклянную.
ЮР По внешней что ли стороне лестницы?
ЕБ Нет, не по внешней, а по внутренней, какая-то там специальная. Он глядел в стекло, как я там лежу, его оттуда прогоняли. Он был первые дни просто круглосуточно около меня. Очень милые у меня были соседи по палате, они мне не мешали крутить радио по ночам, слушать «Свободу» и даже слушали вместе со мной и напоминали, что времечко.
Тогда было много интересного, что пересекается с Солженицыным.
ЮР Мы не торопимся, давайте поговорим об этом.
ЕБ Значит, я кручу радио, и как раз в эту ночь читают «Письмо вождям»[97] Солженицына. Я лежу и думаю, если Андрей на него не ответит, то будет скандал серьезней, чем с настольной лампой. Потому что с момента вот этой газетной истории имена Сахаров и Солженицын шли вместе, в паре. И утром приходит Андрюша, приносит в кармане тепленькие вареные яички в мешочек, как я люблю. Пришел, и первое что он сделал – выложил мне эти яйца, чтобы я поела, а потом достал пачечку листов и сказал: вот я всю ночь не спал, я писал ответ Солженицыну.
ЮР А что о «Письме вождям», просто чтобы сориентироваться, потому что я уже забыл, что там было.
ЕБ Что надо отказаться от коммунистической идеологии, надо осваивать Север, надо жертвы, прочее разное – долой прогресс, который портит русский народ. Это начало истории «Как нам обустроить Россию». Так что никакого моего влияния. Другое дело, что потом это все перепечатывалось и соответственно в редактуре я участвовала, но идейно – это он сам.
ЮР Вы мне говорили, что если он что-то придумал, то уже поздно было его подвинуть?
ЕБ Да. Но с другой стороны – если ему дать идею, и он ее принимал, то он ее воплощал. И ответ Сахарова, по-моему, Солженицына ранил. Но то, что Андрей написал Солженицыну, как раз сегодня очень актуально. Андрей пишет, что там нет антисемитизма непосредственного и непосредственного шовинизма. Но из истории известно, что вслед за теоретическими рассуждениями идут практические политики, и идут гораздо дальше. Понимаешь? И сейчас, когда у нас на улице «Бей жидов!», это очень сильно звучит.
ЮР Не только «жидов», но и «черножопых» всяких.
ЕБ А государственная идеология становится абсолютно четко: «самодержавие, православие, народность», и это просто подтверждение актуальности того, что писал Сахаров полвека назад.
Вернулись мы после этой моей операции числа 14–15 марта, и как раз Паша Литвинов уезжал, и много всяких было каких-то таких событий не очень радостных. Но жизнь продолжалась. Алеша собрался жениться на Оле. Таня подала заявление о восстановлении, и ее восстановили. Один экзамен ей надо было сдать, я не знаю, как у них на факультете назывался. По-школьному это обществоведение. И Андрей ее готовил к этому экзамену. И он ей говорил: прежде всего, забудь все, что я писал.
ЮР То есть на уровне семьи он проявлял жуткую беспринципность?
ЕБ Абсолютно. Прежде всего, забудь все, что я писал.
ЕБ А со мной получилось плохо, у меня резко обострилась глаукома. И так, что я просто катастрофически стала терять зрение. Оказывается, это так бывает с глаукомой после удаления щитовидки. Началась новая эпопея – с моими глазами. И надо было оперировать глаукому. Это было лето 74-го года.
ЮР Вы в институте были у Краснова?
ЕБ Нет. С Красновым возникла интересная ситуация. Первый раз с глазами меня оперировал Краснов в Кремлевке. А в этот раз он от меня как от больной, вообще отказался. И я пошла в глазную. Почему туда? Хорошо, близко, на улице Горького. И там заведовала отделением моя институтская подружка.
У меня милые соседки были, мы очень сдружились, ели вместе наши передачи. Июнь месяц, все очень хорошо. А в мае Андрей болел, у него был сердечный приступ, и Академия решила, что это инфаркт. Академия несколько раз решала, что у него инфаркт, а на вскрытии оказалось, что никогда ни одного инфаркта не было, все это была лажа, а было то, что было всю жизнь – миокардиопатия.
Я тебе забыла сказать одну интимную деталь. Когда я один раз ночевала на Щукинской – первый раз, когда Андрей постелил новое белье, – то ухом я услышала его сердцебиение, и я сказала: вот интересно, какая у тебя экстрасистолия, откуда она у тебя? И я его в первую ночь расспрашивала, был ли у него в детстве миокардит – это же по моей специальности, это идет с детства.
ЮР Ну да, вы просто ухом услышали?
ЕБ Положила голову на грудь любимому, может быть, тогда еще не любимому. И услышала, и все тут. Я говорю: ну когда-нибудь тебе что-нибудь говорили? И он вдруг мне сказал: вот только когда я был в университете и когда началась война, то меня тоже послали на медкомиссию. И как только терапевт меня послушал, сказал: иди, негоден. И все.
В общем, Андрюша лежал на даче.
ЮР Это май?
ЕБ Да. Оклемался и встал.
ЮР То есть он вышел из болезни?
ЕБ А я вошла. То есть я уже полгода была в этом состоянии. Все неопределенно, а дни стоят такие, что в Москву приезжает Никсон[98], а у нас Брежнева выбирают, и в больнице избирательный участок. Приходит ко мне 3оя Разживина, которая моя подружка тамошняя, в этой больнице, и она в счетной комиссии, вызывает меня покурить и говорит – это ты голосовала против? Я говорю: а ты откуда знаешь? А все были за, все больные, кроме одного. Я узнала, как люди голосуют: все за, а я против.
ЮР Это вроде в Верховный Совет выборы?
ЕБ А черт его знает, я забыла, какие выборы, но были выборы[99]. И Галич[100] уезжал в эти дни. И он все время бегал по городу, визы выкупать, что-то, наоборот, продать. И он каждый день ко мне забегал. Мы с ним встречались в садике, а окна моей палаты выходили в садик, и он приходил, мы целовались, и он уходил. И бабы моей палаты решили, что муж мужем, но кроме того, у нее этот – усатый. И потом они меня допрашивали на эту тему. Мне очень смешно, но факт.
Когда уже в последний раз он зашел утром в день, когда улетал, и я вернулась зареванная в палату, они обсуждали: то ли он ее бросает, то ли еще чего-то?
ЮР Но у Андрея Дмитриевича хорошие были отношения с Галичем?
ЕБ Очень. Это даже редкостно, очень странно: Галич – выпивоха, бонвиван, бабник.
ЮР Как вы любовно сказали «бабник» слово.
ЕБ А что плохо? Ничего худого нет. И Андрюша – не пьющий, не гулящий, не курящий. Две женщины в жизни. Ну, теперь можно сказать – обе законные. Кошмар.
ЮР Но они с Галичем разговаривали?
ЕБ Очень много разговаривали об истории павловского периода. Галич Павла любил вроде, и Андрей очень этим увлекся. И я помню, однажды мы вышли из «Елисеевского», купили эдамский сыр, еще какие-то покупки были. Эдамский сыр любил Галич. И троллейбус идет прямо по Тверской к Аэропорту до Галича. И Андрей говорит с грустью: а к Саше поехать нельзя. Уехал он.
И в эти же дни Андрей объявил голодовку с требованием амнистировать женщин мордовских из политического лагеря и еще небольшой список – там был Буковский, остальных я не помню.
ЮР А как вы решали, это он сам решал или вы обсуждали?
ЕБ Всегда обсуждали.
ЮР И как вы пришли к этому – объявить голодовку?
ЕБ Ну, думаешь, думаешь, а потом – пожалуй, да. Не с ходу как-то это так обсуждалось, и на бумажке, и где-нибудь, подальше гуляя.
ЮР Это ведь такая ситуация, я понимаю, что это не сухая голодовка была? Она срочная была?
ЕБ Она была объявлена бессрочная, но он ее довольно быстро кончил – через шесть дней. Вера Федоровна Ливчак, наш домашний доктор была, она считала, что хватит ему. Может быть, в связи с перенесенной болезнью. А она была чем вызвана – тем, что Никсон приезжал, и это как бы демонстрация для Никсона была. Я почти каждый день из больницы прибегала домой.
ЮР То есть он голодал, пока вы были в больнице? А как это выглядело?
ЕБ Он лежал в маминой первой комнате на кровати, принимал душ, каждый вечер ходил гулять на полчаса, больше никаких особенностей. И каждый день какие-то были корреспонденты.
ЮР Но не ел ничего?
ЕБ Нет, конечно, ничего не ел и пил только «Боржом». Соки начинали после голодовки в первые дни выхода, а раньше – только вода. У меня был такой халат, который на платье похож. Я выходила в скверик, потом за скверик, ловила такси и ехала домой, проверяла как тут жизнь. И возвращалась спокойно назад. Бабы, по-моему, думали, что я к усатому езжу. Они даже рассуждали при мне, кто интересней. У этого лысого рост хороший. А этот усатый, пожалуй, привлекательней, они считали. А в курилке мужики обсуждали голодовку Сахарова. Да не может быть, да это лажа, он небось ест все. Что я – жена Сахарова, они не знали. И эти мои соседки по палате не знали, что он Сахаров.