ЮР А какой костюм вы сшили, брючный?
ЕБ Нет, платье черное из черного шифона, очень простое, длинное, как полагается, вечернее. Застежка на молнии и большой воротник. Второе было синее с белым, тоже закрытое, тем паче зима. Потому что меня предупредили, что будет обед после Нобелевской церемонии, а потом обед с какими-то государственными и общественными деятелями. Оба обеда предполагают вечерний туалет. Как я понимаю, в одном и том же не стоит. Так что я оба платья делала во Флоренции.
В Норвегии что я купила? Вот этот приемник. Тогда это был самый лучший класс, и себе – мне было холодно просто – такую полудлинную жакетку дубленую. В общем, я в Норвегии не имела времени чего-то там покупать, посмотреть. Было некогда. Это же в общем безумно напряженная работа, тем паче что мне пришлось заново написать Нобелевское выступление. Это единственный случай, когда я меняю текст, не советуясь с Андреем! Я получила выступление во Флоренции в канун отъезда в Осло. Оно меня совершенно убило, такое оно было плоское, не эмоциональное, такое неинтересное, а телефон мне не дают.
Я пошла к Ирине Алексеевне буквально с раннего утра.
ЮР Это к кому?
ЕБ Ирина Алексеевна Альберти[109] – в Риме это уже было. Пошла к ней, потому что у нее была русская машинка. Все время накручивала с одной стороны телефон, а другой рукой писала.
И я переписала вечером перед отлетом его выступление. Андрей пригласил на церемонию арестованных, это было как жест для ГБ: Ковалёва, Твердохлебова и еще кого-то.
ЮР То есть он официально их пригласил туда в Норвегию?
ЕБ Да, это все в печати было. Тим Греве мне сказал, что я на церемонию могу пригласить друзей. И я пригласила Галича и Максимова, и Франтишека Яноуха[110], своего врача, доктора Фреззотти с женой, Нину Харкевич и Машу Олсуфьеву, и Эда Клайна и Боба Бернстайна[111].
ЮР То есть они их за свой счет пускают?
ЕБ Нина и Маша за мой счет летели, а все остальные за свой счет. Я не помню, надо было им платить в гостиницу или я платила, кажется я. А банкет и сама церемония – все они участники. Вот такое дело было. Да, и Максимов был. Галич так придирчиво меня осматривал, те ли я бусы нацепила, и вообще придирался – хотел, чтобы я достойно выглядела.
Андрей Дмитриевич грел любую еду. Однажды я сказал ему, что понимаю, почему он так делает. Вы рациональны – не хотите, чтобы организм тратил энергию на согрев пищи до тридцати шести градусов.
– Вам нравится такое объяснение? Пожалуйста. Но просто я люблю все теплое.
Боннэр в процесс не вмешивалась.
ЮР Из Норвегии вы куда двинулись?
ЕБ Я еще должна же доехать до Норвегии в нашем рассказе. Там же в октябре присуждают, а вручают в декабре.
ЕБ Потом Андрей в этих самых левых почтах прислал мне Нобелевское выступление, я его получила за сутки до того, как улетать в Норвегию. И вот я его все переделала, я уже тебе об этом говорила. Потому что связи уже не было с Андреем, а оно меня очень огорчило, и я пыталась прозвониться.
ЮР Там какой объем?
ЕБ Полторы-две страницы, пять минут. Выступление очень короткое, а Нобелевская лекция большая – часовая. Нобелевской лекции я еще не получила, я ее получила в Норвегии. Просто в канун выступления.
ЮР То есть переписали вы выступление именно?
ЕБ Да, выступление. У меня уже деньги появились, я купила себе теплое пальто.
ЮР Шиковали уже?
ЕБ Не то чтобы шиковала, но хотела на Нобелевской церемонии хорошо выглядеть. Я же Андрюшу представляла, а не какого-нибудь проходимца. И была такая смешная деталь. В то время на «Свободе» работал такой Юра Шлиппе. И как-то мы с ним легко и быстро подружились. После Нобеля он приезжал и много кантовался во Флоренции, какие-то передачи делал, не только про меня.
А он был на церемонии, когда в 74-м году Солженицыны покинули Советский Союз, им устроили церемонию Нобелевскую через три или через четыре года после присуждения. И я спросила Юру: ты был на той церемонии, расскажи мне, в чем была Наташа. И Юра с таким серьезным видом думал-думал и сказал: ты знаешь, в чем-то она была. Я сказала: прекрасная консультация, исчерпывающая.
ЮР Вам тогда надо было узнать, в чем надо быть?
ЕБ В чем надо было быть, я знала по бумажке, я получила от Тима Греве полное расписание церемонии. Указано было, в какой момент и какой длины туалет должен быть. И все я это заготовила. И перед отъездом из Рима, вечером я всех своих дам и кавалеров, которые там были, пригласила на прощальный ужин – есть фотография. Отужинали мы и утром полетели в Осло. Была пересадка у нас в Копенгагене, я купила Андрею часы. Это его любимые часы до самого конца его жизни. Хотя были не на батарейках, не современные, а с обычным заводом, добрые швейцарские часы.
Ну, приехала в Осло, дальше как-то рассказывать трудно, потому что мне кажется, что Нобелевская церемония – выступление, пресс-конференция – все прошло, как говорят, на высоком идейном уровне. И я за собой, что редко бывает, не заметила никакого ляпа. Конечно, выступление у меня было написано. Нобелевскую лекцию мне принесли – Андрюшин текст – большой пакет вечером. В отличие от Нобелевского выступления, лекция мне очень понравилась. И я ее за ночь – несколько раз просыпалась – и снова читала; когда выступала, почти говорила наизусть.
Но самым трудным вообще является не выступление, не лекция, а пресс-конференция. Причем, как говорил Тим Греве, у меня она была гораздо более тяжелая, чем обычно у лауреатов, потому что, во-первых, я заместитель лауреата, а во-вторых, уж очень это скандальное присуждение было. Правительство не очень довольно было Нобелевским комитетом, как и Парламент. И она была довольно длинная, почти два часа. Полностью она была по-русски опубликована в «Русской мысли» и во всех европейских газетах. Телевидения было – безумное количество со всего мира.
За нобелевские дни я очень много общалась и с Галичем, и с Володей Максимовым и прямо с ходу подружилась с Эдом Клайном, Джил и Бобом Бернстайном. Хорошо было в Осло, холодно, но внутренне тепло.
В это время я жила в «Гранд-отеле», в роскошном номере, который стандартно всегда дают Нобелевскому лауреату.
ЮР В тот раз, когда вас награждали, там кроме Андрея Дмитриевича были лауреаты?
ЕБ Лауреат мира один. Дают в Норвегии. Все остальные в Швеции – их там много. А здесь был один, и всегда – это традиция – лауреат живет в «Гранд-отеле» в этом номере. Ну и я жила в этом номере, как будто заправдашный лауреат. Все мои друзья тоже жили в этом отеле в разных номерах. Там шведский стол, все вместе обычно завтракали приблизительно в одно время, а дальше весь день у меня был расписан: с кем ланч, с кем обед. А в это время Андрюша, Рема и ряд наших друзей были в Вильнюсе, стояли около суда, мерзли на улице – судили Сережу Ковалёва в эти же дни.
ЮР Прямо в то время, когда вы купались в роскоши?
ЕБ Да. Я купалась в роскоши, на одном из обедов, остальные не помню, я ела лося, почему-то это в Норвегии считается большим деликатесом. И единственный перерыв, когда Андрей, Рема и еще кто-то из друзей не стояли около суда, был час Нобелевской церемонии. Там, в Прибалтике они умели ловить не только радио «Свобода», и Андрей слушал церемонию. Это у него описано. Он очень волновался и ему очень нравилось.
Такой получился в нашей семейной жизни контрапункт – я там, а он на улице в Вильнюсе. И когда я приехала, Андрей мне подарил экземпляр Нобелевской лекции с дарственной надписью. И там написано, что «в дни, когда мы были далеко, в дни, когда мы были так вместе».
И я оставалась еще на три дня после всех этих торжеств Нобеля, был еще торжественный поход в банк. Этот чек надо было положить.
ЮР Они что, дают чеками сразу в конверте?
ЕБ Мне на церемонии вручили диплом, медаль золотую и конверт с чеком – 90 с чем-то тысяч. Тогда она была небольшая – Нобелевская.
ЮР Там же год на год не приходится.
ЕБ Нет, дело в том, что как раз потом Нобелевская премия стала очень быстро расти. Именно тогда в Норвегии в шельфе морском нашли нефть, и Нобелевский фонд стал вкладывать деньги очень удачно. И сегодня она несколько больше миллиона. А когда ее получал Михаил Сергеевич[112], она была 750 тысяч.
ЮР Эта премия мира или все?
ЕБ А премии каждый год одинаковы для всех лауреатов. И обычно лауреат этот чек берет и кладет в любой банк, где он захочет, чаще всего в своей стране. А я сказала – нет. Эти деньги я получила за Андрея в Норвегии, я хочу, чтобы они лежали в Норвегии. Это, в общем, вложение в Норвегию получается. Но это было мое самостоятельное решение, и когда я о нем сказала Андрею, он сказал: какая ты умная, я бы никогда не догадался.
ЮР Но вы же могли снимать оттуда?
ЕБ Да. И еще как снимала! Для начала я чуть часть этой премии не потеряла. То есть не для начала, а для конца. Но это расскажу. Мы положили деньги, какие-то покупки я сделала.
ЮР Что вы Андрею Дмитриевичу купили кроме часов? Подарок вы ему какой-нибудь купили или нет?
ЕБ Я купила Андрею, и это не случайно, он говорил, что всегда мечтал о булавке для галстука, и я купила уже потом в Париже в «Картье» очень дорогую такую заколку. А так каких-то специальных подарков я не помню. Я купила в Норвегии приемник.
ЮР Приемник – это вы себе. Вы же слушали?
ЕБ Нет, не себе, именно ему. Потому что у меня с 68-го года был маленький «Панасоник», который мне подарил мой дядя, когда я ездила во Францию. И этот «Панасоник» у меня жил до Горького. А в Горьком его на обыске забрали и сломали, сволочи. И он ловил лучше всех на свете. А Андрюша не умел им пользоваться. Надо медленно и аккуратно крутить колесико, чтобы найти свою волну, а он как двинет – все не туда. Все мимо. А здесь очень легко.