ЮР А за что его посадили, он по какому делу проходил?
ЕБ Обычное диссидентское дело, 190-я. И как мы питались.
ЮР Вы с собой ничего не привезли?
ЕБ Мы привезли какой-то французский коньяк, какие-то копченые колбасы, хороший сыр, шоколад плиточный, какое-то печенье. Больше ничего. Потому что мы лимитировали себя с весом. Я не предполагала, что надо будет идти пешком, но все-таки я не могу таскать из-за глаз, а Андрюшу я не хочу нагружать. И из, так сказать, экзотики – Андрей впервые ел конину, а я впервые ее готовила. Я в войну ела конину, но сама готовить – первый раз готовила. Ничего, с лучком она вполне была хороша. Грибов было колоссальное количество, просто сами в руки лезли там. Но у нас случилось несчастье. Мы ходили за грибами, а потом Андрей Твердохлебов, там рядом же, повел нас на старинное якутское кладбище. Там очень интересные могильнички, такая как бы деревянная рама, деревянный как бы скворечничек, ни креста, ничего. Интересно! И вдруг Андрей около одного могильничка подвернул ногу и провалился, как бы земля под ним провалилась.
ЮР Андрей какой?
ЕБ Мой Андрей, Андрей Дмитриевич Сахаров, подвернул ногу. И идти не может. Мы пытались ему помочь, кое-как доковыляли до Андрюшиного дома. У него был разрыв связок – нога такая синяя стала. Я наложила повязку, холод и прочее, но больно очень было и плохо ему. И надо выбираться. И тут советская власть нам пошла навстречу. Вдруг пришел кто-то из колхозного управления и сказал, что в Нюрбу едет грузовичок и мы можем на нем ехать.
ЮР А они не знали, что с ногой?
ЕБ Знали, потому что все в этом поселке, каждый вздох, все зналось буквально. Тем паче что Андрей жил не один в доме, а он жил в доме то ли веттехника, то ли кого-то из сотрудников. И мы вместе ужинали и обедали, он принес конину, этот мужик. И этот коньяк они вместе пили. Все нормально, спали мы с Андрюшей на полу, на каких-то там подстилках. Это тоже очень характерно. Там была одна кровать, такая койка узкая, и этот мужик предложил кому-нибудь из нас – наверное, академику. Но он – академик – сказал: нет, я с Люсей буду. Это не важно где и не важно на чем.
И на этом грузовичке нас привезли в Нюрбу, и в Нюрбе на аэродроме у Андрея начался сердечный приступ. Я его уложила на лавку, ставила горчичники на сердце, много чего делала, но вроде как боли снялись.
ЮР Это первый был на вашей памяти?
ЕБ Нет, вообще бывали, и я всегда горчичники, нитроглицерин с собой носила.
ЮР Но так регулярно он ничего не принимал в этот период?
ЕБ Нет, он всегда принимал гипотензивные средства, и у него давление редко когда подымалось, и он всегда принимал – это чистая его блажь была – на ночь две-три таблетки валерьянки. Мертвому припарки.
Да. И мы прилетели опять в Мирный и на Москву не было ничего. Не было не из-за ГБ уже, а что-то с погодой было. Во всяком случае, был самолет на Иркутск. И мы полетели на Иркутск. В Иркутске Андрей себя уже лучше чувствовал, только сидел с поднятой ногой, а я хлопотала с билетами.
ЮР Почему с поднятой ногой? А нога-то болит?
ЕБ Да, забинтованная. Я думаю, что сердечный приступ был связан с ногой. И там возникла ситуация, которую я полностью не могу объяснить. В общем, диспетчер сказал, что на самолет, который должен лететь через Омск в Ленинград, пассажиров брать не будут, потому что там летят какие-то иностранцы и к ним не положено никого подсаживать. И еще какие-то глупости. И я устроила здесь такой скандал, который редко устраивала, скандал был весь зафиксирован КГБ. И доложен аж в Политбюро.
ЮР Да что вы, как вы узнали?
ЕБ Документ КГБ есть об этом скандале. Но мы полетели по маршруту Омск-Ленинград, и не только мы, но я заставила всех пассажиров посадить. Всю компанию, которая там ждала Бог знает сколько времени и получила от них коллективное спасибо.
ЮР Там действительно иностранцы были?
ЕБ Ну, были какие-то впереди в самолете, человек семь-восемь. Я жуткий бэнц устроила. А в Омске было очень спокойно. Там надо было не пересадку делать, а выходить из самолета на время дозаправки. И они хотели, чтобы я Андрея выводила. Я сказала, он никуда не тронется, он больной, он сидит, я – пожалуйста. Немножко поцапались, и они на этом согласились, он сидел, не ходил. В Ленинграде коляску я заказала через эту стюардессу, это оказалось в России такой сложной историей. В общем, мы долго сидели в самолете, потом пришел мужик с коляской и довез до такси. И я приехала с ним, с его распухшей, завернутой ногой на Пушкинскую улицу. И мы в Ленинграде провели несколько дней с ваннами, массажем, все как полагается, у Натальи Викторовны.
ЮР Вы что, к врачу не обращались?
ЕБ Конечно, нет. Я все сама делала. Я квалифицированная медсестра, не только врач, главное – не Нюрба, где неизвестно что тебе ГБ придумает, а в Ленинграде уже, знаешь. И Андрей начал потихоньку ходить, и мы спокойно вернулись в Москву.
Но я хочу еще раз подчеркнуть, и это Андрей писал, и я знаю. У нас было в жизни несколько моментов такого абсолютного счастливого единения вдвоем, когда мы оба счастье синхронно, без слов ощущали, благодать какую-то. Вот эта ночь похода из Нюрбы в Нюрбачан – одна из таких. Я до сих пор ее вспоминаю как один из счастливых моментов моей жизни.
ЮР Да у вас по выражению лица видно. Скажите, а вы не вспомните еще, вот вы говорите, это один из моментов какого-то наибольшего единения.
ЕБ Понимаешь, я не могу сказать. Потому что вся наша жизнь была очень счастливой. И меня за идиотку считают, когда я говорю, что мы очень счастливо прожили. При арестах всех, ссылках, при том, что детей лишились – полагали, никогда не увидим. И такие сложные у Андрея отношения с его ребятами, и друзей арестовывают, вообще черт-те что в стране творится. Потом нас ссылают, а мы – дураки счастливые.
Еще два случая такие горьковские, которые тоже сияют, как в песне: «ты у меня одна заветная, другой не будет никогда». Однажды, я думаю может 81-й – 82-й год, июнь месяц. Чудный вечер. Мы проезжали из города и видели, что по дороге к нам – там территория Сельхозинститута – наверное, после Троицы, потому что копны сена стоят, и прямо в окна машины доносится запах сена. И так хочется полежать на сене, прямо невозможно. И я Андрею говорю: давай попробуем ночью как-нибудь обмануть нашего милиционера и махнуть туда на сено. Мы подглядели – дверь тихонечко открываем, – что наш милиционер спит, сидит, ногами в стену упершись.
ЮР То есть вы должны через него переступить?
ЕБ Он думает, что мы не можем. Но мы перешагнули через его ноги, мы босые, держали ботиночки в руках, чтобы не стучать. Ушли очень хорошо.
ЮР А если бы он проснулся, что бы он сделал?
ЕБ Ничего. Он бы сообщил по телефону, и за нами бы пошли из соседнего дома, и были бы не одни. Добрались до этого сена, пешком шли, и это было такое наслаждение – лежать лицом в небо, уже небо потемнело, звезды, сено пахнет, Андрюша рядом, счастье неимоверное, как будто действительно из тюрьмы вышли. Вот такая ночь один раз была на сене.
ЮР Потом вы вернулись точно так же?
ЕБ Мы вернулись не так же, мы вернулись через балкон, у нас балконная дверь был открыта. И Андрей меня подсадил, а я его подтянула.
ЮР А почему вы не могли таким же образом влезть?
ЕБ А потому что мы не знали, спит он или нет. И вообще – игра ведь. Просто игра, и любовная игра. И так интереснее, это же было тайное от всего мира свидание.
ЮР И так и никто не знал, что вы…
ЕБ По-моему, никто и не знает по сей день, кроме нас двоих. И вот ты третий.
ЮР Фантастика.
ЕБ Удивительное воспоминание об этой ночи. Ну были какие-то еще такие запоминающиеся моменты, исторически только для нас значимые. Когда мы держали голодовку за Лизу[130] – до того как нас растащили в разные больницы, – были дома. Хотя трудно голодать. Мы голодали 17 дней. Дома 13 дней – вот эти 13 дней, что мы были вместе, тоже было такое ощущение абсолютного единения и слияния, которое просто очень трудно передать словами. И, несмотря на то что это были голодовочные дни, это были очень счастливые дни.
ЮР Вы ходили по квартире или лежали?
ЕБ Ходили и обязательно час в день гуляли по балкону. Это зима была, конец ноября – начало декабря. Мы каждый день делали друг другу массаж, мы каждый день принимали ванну по времени – 10 минут, песочные часы у меня были. Пили свой боржомчик, смотрели телевизор, читали Пушкина и очень счастливы были опять же.
В Горьком мы каждый вечер смотрели телевизор. Мы стали нормальными российскими гражданами с телевидением. И когда было что-то интересное без меня, Андрей записывал на бумаге, чтобы потом рассказать.
И вот мы смотрели «Семнадцать мгновений весны», какие-то фильмы. На местном телевидении был очень хороший цикл, который вел Гутман, – история создания выдающихся музыкальных произведений. Мировая классика. Он рассказывал о композиторе, о произведении, трактовал содержание и философию произведения, а потом фрагменты играл Горьковский оркестр. Мне кажется, что до сегодняшнего дня на центральном телевидении такого уровня культурных программ не было и нет.
ЮР Но объясните, и не голодая можно было смотреть телевизор и пить боржомчик. Почему именно этот период отложился? А спали вы вместе или порознь?
ЕБ Вместе. Андрей вообще не выносил никакого порознь. Предположим, я вся из себя в соплях. Я говорю – я лягу от тебя отдельно, а то тебя заражу. Ни в коем случае, он предпочитал грипп и сопли.
ЮР Но вы подчинялись?
ЕБ А я тоже, в общем, предпочитала. И я не знаю, ведь спали вместе, но не только.
ЮР Нет, я спросил не в интимном смысле, а именно рядом. Об остальном я могу д