А он сказал: я никогда не смирюсь с поражением. Для меня легче умереть, чем не добиться победы. Но он прекрасно знал, как это трудно.
В начале 85-го года, то есть спустя несколько месяцев, он начал готовиться к следующей голодовке. На фоне моего такого перемежающегося состояния – то оно было компенсированным, то начинала задыхаться, и боли, и много нитроглицерина было. Я уже и сама не знала, что из медикаментов пробовать. И возобновились поездки физиков. И Андрей писал какие-то письма. Он хотел, чтобы они достигли гласности. Один раз вариант этих писем был положен в холодильную сумку, которую Галка присылала нам с физиками, – какие-нибудь дефицитные продукты, немножко побаловать. Там ветчинки, хорошей колбаски и еще чего-нибудь. Вот прислали эту сумку, а пустую ее надо отвезти назад. Андрей их просил передать Гале и вниз под какие-то пакеты положил свои письма. Но почему-то Галю Евтушенко физики сочли недостойной их внимания, а согласились отвезти сумку Боре Биргеру.
Боря Биргер потом сказал, что просто он не посмотрел, что в сумке, и не передал ее Гале. Прошло чуть ли не полгода, а может быть и больше. На радио никаких вестей не появлялось.
ЮР Это был вакуум совсем.
ЕБ Да, полный вакуум. И, это я потом узнала, что спустя полгода он привез сумку, Галя ее хорошо осмотрела и ужаснулась, что полгода у Бори письма провалялись. И тогда эти письма вышли наружу.
И одновременно был вот такой случай, что Миша Левин, который дважды уже якобы случайно с Андреем встречался в Горьком, он с женой Наташей отдыхал где-то под Горьким, и когда возвращались в Москву, они пошли к нашему дому и ходили вокруг. И в это время на балкон вышел Андрей, потому что он ловил банкой какого-то жука, чтобы выпустить его на свободу. И вот Андрей увидел Мишу Левина и вышел. Их не растащили.
Потом он вернулся в дом, сказал: давай одевайся, там Миша Левин, попробуем с ним и с Наташей пообщаться. Я оделась, и нас не разгоняют. Тогда я говорю – слушайте – а это была весна 85-го года – а давайте я вас в Зеленый город прокачу, садитесь в машину, мы устроим пикник. Я пошла в дом, набрала еду всякую, какая есть, термос нагрела. И мы поехали в Зеленый город, даже еще что-то по дороге прикупили. Погуляли, сели. В общем, нас не разогнали. Я потом их повезла на Откос, и вот где-то в районе Откоса мы попрощались, и Андрей сказал Мише, что он будет снова объявлять голодовку.
ЮР А эту голодовку против чего?
ЕБ Не против, а за. К этому времени в России толком еще не делали шунтирование. А Запад делал много. Все журналы пестрели результатами, но я готова была, черт с ним, рискнуть делать здесь. Андрей говорил: тебе нельзя, тебя просто зарежут, и скажут – не получилось.
И я уже забыла, какого числа, весной Андрей объявил очередную голодовку. Да – 16 апреля. Мы уже были в каком-то постоянно производственном состоянии.
ЮР Что вы имеете в виду?
ЕБ То, что у меня забрали на обыске технику, ее вернули всю сломанную. Все сломанное: и любимый «Панасоник», и маленький приемник, который мне Алешка подарил, все сломали. Мы купили большой «Океан», таскать жутко тяжело. А до этого, во время той голодовки Андрея, я пыталась купить приемник, когда у меня все забрали на обыске. Но в радиомагазине ко мне подошли мои гэбэшники и сказали: Елена Георгиевна, не тратьте деньги, мы все равно завтра придем и это заберем.
ЮР Цинично.
ЕБ Так вот, мы купили второй приемник, готовясь к этой голодовке. Я решила, что я дам Андрею с собой. Уже разумно заранее была сложена сумка для него там. Единственно, что я не положила книгу «Паскаль». Я ее прочла, а Андрей сказал, что он на очереди за мной. И надо было положить, а я забыла.
ЮР То есть вы точно знали, что они его заберут?
ЕБ Абсолютно уверены были, и его забрали, по-моему, на третий день голодовки. И уже не было криков, когда нас разрывали. Мы совсем по-другому как-то это воспринимали. Хотя мне казалось, что уже третья голодовка за небольшое количество лет – худо это. А самое главное – голодовку можно выдержать, а вот что они с ним сделают под видом голодовки – никогда неизвестно. И что со мной будет, тоже неизвестно, когда я без него. Я с диагностированными инфарктами, на которые всегда можно сослаться. То, что они были диагностированы не только мной, а всей академической медициной, это им облегчало положение. Инфаркт еще один и все. Никто даже ничего не сможет сказать.
И забрали Андрюшу, и вот я живу, не голодаю. Но я замечаю по морде, и весы у нас с первой голодовки были – я все время худею. У меня уже штаны спадают, на юбке надо переставлять пуговицу. Извини, лифчик пустым делается, даже с грудей спала. И я решила: нет, я должна держаться, я знаю, что писем не будет, будет полная изоляция. Я все уже знаю. Но я должна заставить себя держаться.
Я стала покупать этот гранатный сок, пить каждый день стакан обязательно, через силу делала себе какую-то еду и ела нормально, даже может быть калорийнее, чем обычно, и худела. И до прихода Андрея я похудела так, что, когда Андрей пришел первый раз – там перерывчик такой был, – он меня спросил: ты что, тоже голодала? Я говорю: ничего подобного, я ела больше, чем обычно. Каждое утро кашу варила себе, между прочим. Вот я решила, может быть, каша вместо творога. Все равно худела и худела. И я решила, что вообще на самом деле состояние души очень корректирует состояние тела.
И в это время произошли некие изменения во всем на свете. Горбачев появился. Но я как-то не понимала, мне все одинаковые были, что изменится? Горбачев ничего хорошего не сказал, когда он давал интервью по поводу встречи с Миттераном. Он сказал, что у нас нет политических узников и сказал о Сахарове очень резко.
ЮР Знак.
ЕБ Знак. Но до этого был другой знак. Андрей в какой-то момент, как он пишет, не выдержал разлуки и написал заявление о временном прекращении голодовки при условии, что ему дадут встретиться со мной. Его отпустили домой, по-моему, это было в середине июля 85-го года. И он пришел, вот тогда он удивился, как я похудела, и недели две был дома. Но он мне сразу сказал: это вовсе не проигрыш, а это только я себе даю отдых. И мы очень хорошо жили. Ездили на Откос, ходили в кино, как раз на рынке появились абрикосы, персики, мы все это по дороге покупали, потом устраивали завтрак на траве. В общем, хорошо жили. Виктор Луи все это потом демонстрировал всему миру.
ЮР Дескать, все в порядке у вас? А фильмы, откуда они появлялись?
ЕБ А мы почем знаем, то ли Виктор Луи лично снимал, то ли ему ГБ доставляло.
ЮР Но вы не видели, как вас снимали?
ЕБ Когда как, подозревала что-то иногда. И спустя какое-то время, Андрюша был дома дней десять или несколько больше, он снова объявил голодовку. Его снова забрали, и это уже стало как рутина. Ты не смейся.
ЮР Я понимаю, что это ужасно.
ЕБ И вдруг, ни с того ни с сего, за мной присылают черную «Волгу». И у меня возникает страшное ощущение, что что-то произошло. У меня всю дорогу одна мысль – неужели он умер? Меня привозят в КГБ, в их большой дом. Это не снимает напряжения. Я понимаю, что не врачи мне о таком говорить будут, а кто-то другой. Куда-то везут на лифте, в какой-то роскошный кабинет и там меня встречает человек, то ли Смирнов, то ли еще что-то такое. И он начинает со мной говорить, он еще ничего не сказал, а я начинаю вдруг как в истерике рыдать, это первый раз за все эти годы было.
ЮР То есть вы поняли, что не смерть?
ЕБ Вот я поняла, что не смерть, но, видимо, такое было предварительное напряжение и так оно разрядилось. А он начинает меня стращать. Что я делаю попытки передать сведения. А я действительно записки какие-то пыталась передать. Я сделала глупость: решила подкупить нашу замначальницы почты, которая мне ее носила. Причем сразу большую сумму дала. И она мою записку отнесла к Наде Хайновской, но одновременно и сообщила в КГБ, и Надю на этом поймали. А я написала в записке, что если ей удастся в Москву передать, то она в любой день в 12 часов пусть пройдет мимо окна с какими-нибудь цветами, как бы случайно. Не глядя на окна. Каждый день в 12 часов я там смотрела в окно. И Надя прошла, а потом оказалось – это ее привезло КГБ и заставило пройти.
Он мне говорил, что мои попытки ни к чему не приведут. Моя попытка наладить преступную связь пресечена. В общем, пугал-пугал, я начала постепенно расслабляться. Думаю: ладно, Андрюша жив, а там – что будет, и даже как-то легко на душе стало.
И где-то в конце августа, Юра, у меня была потрясающая вещь. Я выехала на шоссе. Пустое хорошее шоссе, хорошо, что пустое. Все нормально, я перехожу с третьей на четвертую скорость, и вдруг у меня ручка скорости в руке. Мне показалась, что она переломилась. Хорошо, что никого нет. Я подруливаю к поребрику, а потом все вдоль двигаюсь, боюсь сильно тормозить. Я должна сказать – ужасно неприятная ситуация. Вообще могла и в аварию попасть. Я ловила грузовик, никто не мешал, подцепил меня грузовик за какие-то очень большие деньги, развернул, отвез на станцию обслуживания. Мастер Виктор Иванович, который нас всегда обслуживал, – ему было разрешено вроде – никогда о политике не разговаривал, но иногда на капоте на какой-нибудь бумажке мне что-нибудь писал. Он мне написал: «Она отпилена».
ЮР Фантастика.
ЕБ Ну, я какое-то время без машины была. Нашла себе совершенно случайное развлечение. Раньше у меня отдушиной была машина. Сяду, поеду вдоль шоссе, грибки в лесополосе пособираю или малинку или еще что-то – ромашек нарву. Несколько часов уходит на это, а тут не было. А за нашим домом ипподром был. Я начала на ипподром ходить.
ЮР Но играли?
Прежде он никогда не летал на вертолете и, ожидая вылета из Еревана в Тбилиси, объяснял мне, почему такая тяжелая машина надежно «висит» на вращающихся тонких лопастях, словно уговаривая себя, что путешествие будет безопасным.