ЕБ Ну играла, когда на трешку, когда на пятерку, ничего не выигрывала. Но они – КГБ – толпой ходили на ипподром, там же много народу. Видимо, они думали, что я вдруг начала ходить, что это какие-то контакты могут быть. Я ни одного человека там не знала.
И заодно – ходила на ипподром с приемником, в доме у нас слушать невозможно было – глушилка была. И я услышала в конце августа, что Алексей Семенов объявил голодовку бессрочную на улице в Вашингтоне против Советского посольства, потому что семья ничего не знает о судьбе Сахарова и Боннэр. Голодовка с требованием разрешения Боннэр на поездку на лечение. Одновременно зять Боннэр и доверенный на Западе Сахарова Ефрем Янкелевич и его жена Татьяна подали заявление в Европейский суд о Сахарове и Боннэр как о пропавших лицах. Тогда было очень распространено – Аргентина, полковники, суды по пропавшим лицам.
И я каждый день слушаю про Алешкину голодовку, я помню, что 11-го сентября я услышала, что обе палаты Конгресса США приняли единогласно резолюцию, призывающую советское руководство к освобождению академика Сахарова и Боннэр. Ну, я подумала, что это очень хороший результат. И, по-моему, на следующий день объявили, что Алексей Семенов прекратил голодовку. Потом я узнала, что Алешка, не дожидаясь выхода из голодовки – там соки, то, другое и третье, – когда он решил снять голодовку, он в ближайшем магазине купил колоссальную плитку шоколада и сожрал. Ничего не случилось, пережил он этот шоколад.
Позже оказалось, что все это слушал и Андрей, у него не отняли приемник. Так что покупка приемника не была лишней. И его приемник очень его поддерживал. Потому что он понимал, что мы куда-то прорвались все-таки, но время шло, был уже октябрь, и вдруг мне приносят повестку – 21 октября срочный вызов в ОВИР в горьковский.
Вызов в ОВИР, меня встречает какой-то молодой человек, куда-то ведет, там какая-то дама и какой-то мужик, и они говорят: принято решение дать вам разрешение на поездку в Америку, принесите фотографию и еще что-то такое. И вам приготовлен билет на самолет в Москву, и 25-го октября вы вылетаете из Москвы. Я говорю – что? И не подумаю! Я уже сколько месяцев мужа не видела. Пока я его не увижу и пока я не поживу с ним столько времени, сколько мне надо, чтобы убедиться, что он благополучен, я никуда не поеду! Ой, такой крик я подняла, я говорила такие слова, что у самой уши вяли. Мне на ваше разрешение – насрать. Эта дама несколько раз бегала куда-то, наверное, звонить по телефону, потому что каждый раз она мое какое-то требование принимала.
Короче говоря, я ничего не подписала и ушла. Но на самом деле я понимала, что мы победили. В общем, уже я чувствую, что он будет дома. И действительно, его привезли домой.
И вначале он сказал, что это я зря фокусничаю и что надо 25-го ехать. Я сказала: 25-го, хорошо, вот 25 ноября и поеду. Полная игра началась. На следующий день мы пошли вместе в ОВИР. Я сказала: я согласна ехать, но только через месяц. Опять крик, опять телефоны. Согласились. А в фотографии очередь, я в очереди стоять не буду – это я им говорю.
ЮР То есть уже стали куражиться.
ЕБ Да, тут наша очередь пришла покуражиться.
В общем, согласились они на месяц. Эта баба бегала-бегала, а мужик говорил: Елена Георгиевна, вы вообще никуда не поедете с вашим поведением. Какой-то чин поехал с нами в фотографию, где делают фотки для заграницы. Все – фотка готова. В общем, кураж был неимоверный. И я сказала: 25-го ноября я поеду. И никакой мне их помощи не надо, я сама доеду до Москвы, и сама из Москвы уеду и прочее.
ЮР А вначале они как бы за счет КГБ билет взяли?
ЕБ Про билет и за чьи деньги не знаю. Ты слушай дальше…
ЕБ Мы очень хорошо жили месяц. Я составила Андрею краткую кулинарную книгу: как делать гречневую кашу, как варить мясо, как делать щи и борщ. Купила чуть ли не сотню хлопчатобумажных носков.
ЮР Вот оно счастье, мы и говорим!
ЕБ Вот, дошли до счастья. Мы не очень гуляли, потому что погода – конец октября, начало ноября – самая гадость. Но жили безумно счастливо, я стопочками ему складывала трусы, носки, маечки, все что надо. Все заштопано, все пуговки на месте. Очень хорошо жили, Андрей сиял и все время повторял вот этот его эпиграф из размышлений: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день…». И меня упрекал – а ты говорила, надо смириться с поражением.
25-го ноября я поехала в Москву. Здесь черт-те что творилось. Квартира была закрыта, Галку не пускали, Ленку Копелеву[153] не пускали, Ленка со двора увидела, что в той комнате распахнулось от ветра окно, и два года вообще здесь птицы жили в квартире.
И Галя Евтушенко пошла в ГБ просить, что у нее и у ее подруг нет сил убрать тут, чтобы нанять фирму «Заря». Не разрешили. Но разрешили Гале, Лене Копелевой и Маше Подъяпольской войти и убрать квартиру. И то ли Лена, то ли Галя потребовали, чтобы им дали мужиков наших же в помощь. Потому что столько мусора, и надо было одеяла, подушки какие-то сгнившие выбрасывать. Мужикам не разрешили войти сюда, и вот девки на выход таскали к лифту.
ЮР То есть до лифта их пустили, а сюда нет?
ЕБ Да. Вот так – «Зарю» нанять нельзя, мужиков не пускают.
ЮР Вас встретили, кто вас встречал?
ЕБ А я думаю, как всегда Эмиль или кто-нибудь с ним еще, машина из наших только у него была. Далее какую-то сумму денег меняли на доллары, а до этого мы едем с Эмилем и Нелей получать в ОВИРе мой паспорт заграничный. И они мне дают паспорт, в котором виза в Италию, а когда я писала еще в Горьком, я указала США. Вы мне здесь поставите штамп – и Америка, и Италия. Такой паспорт не возьму. И опять крик. А Эмиль и Неля сидят в предбаннике, ждут меня. Мне очень приятно вспомнить этот скандал. Словарно он очень сочный. Начальник ОВИРа мне говорит: Елена Георгиевна, вам мы ставим визу в Италию, а визу в США поставят наши товарищи в Риме. А я ему на это криком: в гробу я видела ваших римских товарищей и в белых тапочках.
ЮР Казалось, уже все вам сделано. Ну скандальная тетка!
ЕБ Я выхожу, и говорю – пошли, такая разозленная, распаренная.
ЮР Но вы блефовали или это просто у вас действительно была такая уверенность?
ЕБ Нет, никакого блефа. Что я, буду ходить в посольство в Риме просить чего-то? И я же не могу им поверить. В общем, мы спускаемся по лестнице, и Эмиль мне говорит: Люсь, а не чересчур? И он говорит: по-моему, перебор. Но мы не успели домой доехать, как звонят – хорошо, что еще Эмиль не ушел, – чтобы я ехала назад за новой визой. И у меня в паспорте штамп – виза Италия-США. Ну, вроде уже все. Дальше мы едем на аэродром на следующий день.
ЮР А вы могли уже звонить? Тут телефон был?
ЕБ Телефон был, только он не работал. А здесь уже был навал корреспондентов, милиционеров нет. Они детям каждый день передают, что происходит.
ЮР А Андрею Дмитриевичу?
ЕБ Телеграммы слала каждый день. Я первый раз звонила Андрею Дмитриевичу из Рима на переговорный пункт. У Андрея же не было телефона до звонка Горбачева. В общем, едем на аэродром большой кампанией: два такси и Эмиль. И мы все возбуждены, хотя не пил никто. Накануне пили, когда здесь проводы были.
ЮР На проводах много народу было?
ЕБ Много набралось диссидентских жен в основном. Диссиденты сидят, жены гуляют! В результате утрамбовалась я в самолет. В самолете было немного народу, кроме меня одни сплошные корреспонденты – итальянские, германские, американские, нас там кормят, поят.
В Милане к самолету подъезжает машина типа рафика и меня выгружают туда, а в этом рафике – Алешка и Ремка. Такое тогда было впечатление: куда я прилетела, не знаю, но я так и упала на Лешку. В Риме нас поселили в какой-то особой гостинице за десятью заборами. Но окна выходили на улицу.
У меня был трехкомнатный апартамент и напротив две комнаты, где Леша и Рема жили, а между нами стояли автоматчики. Внизу стояли автоматчики. Это Италия так меня охраняла, от кого – не знаю. Но самое интересное, меня они охраняли от моих детей. Они утром спрашивали, можно ли пустить сеньор Семенов Алешу. А под окнами толпы корреспондентов и итальянцев, и такое количество цветов, ну как будто я поп-звезда, которая выходит замуж. Ну абсолютно, правда. И вот там внизу автоматчики проверяли все цветы.
Потом там были какие-то пресс-конференции, звонила Андрюше, вызывала его на переговорный каждый день, по-моему. Дней пять я была в Риме, и была поездка в Сиену к моему доктору. И потом полетели в США, большой двухэтажный лайнер.
ЮР Боинг-747.
ЕБ И пришел командир и спросил, хочу ли я полететь в кабине пилотов. Я захотела, парни тоже захотели, а там стеклянное все. И вот так было – солнце сбоку и земля под ногами, и ты как висишь в пространстве. Небо было безоблачное, земля очень красивая.
Прилетели в США. Почти на следующий день уже договорено было, и меня повели к моему кардиологу доктору Хаттеру, который сам абсолютно бесплатно ведет меня, начиная с декабря 85-го года. И Хаттер предложил на выбор разных хирургов. А Таня в это время всех спрашивала, кто из бостонских хирургов оперировал кого-нибудь известного. И в «Массачусетс дженерал» доктор Остин незадолго до меня оперировал Киссинджера. И это было главным Таниным аргументом. Надо идти к доктору Остину, Киссинджер худого не выберет. И Остин сказал, что у него все расписано вперед на несколько месяцев. Единственный день, который у него есть и в который он мог бы всерьез мною заняться, это 13 января, потому что американцы не любят операции 13-го. А я сказала: а я пожалуйста.
И вот меня оперировали 13 января. Дети и мама пережили намного больше, чем я. Потому что я-то на том свете была. Там как бы выпадает день, потому что тебя погружают в холод, температуру тела снижают до 23–24 градусов. Тут не только мозг, все отключается. Это вот Остин очень четко сказал: из вашей будущей жизни вычтите сутки.