ЕБ До того как Андрей Дмитриевич, скажем возвышенно, встретил меня, он был в Ленинграде один раз один день в командировке.
ЮР Вы говорили это.
ЕБ А когда он поехал со мной в Ленинград, я его возила в Пушкин, и в Павловск, и везде. И первую вязаную кофту я ему купила в Пушкине. Это, может быть, было самым главным приобретением нашим совместным. Это было в сентябре 71-го года. А вообще мы отмечали свой день, вернее Андрей. И даже какие-то рисунки мне делал и подарки – 24 августа 71-го года.
ЮР 24 августа – это тот самый день, когда…
ЕБ Да. Когда я впервые услышала, что у Андрея Дмитриевича аритмия имеется, и называется она экстрасистолия.
ЮР Эта история мне очень нравится.
ЕБ Хочу сказать одну деталь. У Андрюши был маленький телескоп, куда он делся, не знаю, украли может? И в 80-м году летом или в 81-м, когда было солнечное затмение, я приволокла этот телескоп в Горький. В Горьком оно было частичным, заранее мы знали, а в районе Очамчира, на побережье – полное, и вот так оно шло полосой. И я приволокла Андрюше этот самый телескоп, а сама с Лизой (Лиза получила разрешение в ноябре 81-го) полетела в Очамчиру.
ЮР Специально, что ли? Вот вы не ленивая.
ЕБ Была не ленивая. Нам абсолютно не повезло, потому что был дождик и солнца не было, но все равно затмение было, начался серый рассвет. Мы прямо у балюстрады на море были, а потом начало темнеть. Птицы начали сумасшедшие летать и кричать, и в общем, затмение было, хотя ни солнца, ни короны, ничего мы не видели. А Андрюша выволок этот телескоп, установил его на какой-то скамейке детской площадки. Милиционеры сбежались, думали, что он в космос, может быть, ракету запускает или еще что-нибудь. Да. И посмотрел частичное затмение. Позже мы там с ним же смотрели лунное затмение. И тоже панику вызвали, но уже меньше. Уже эти самые наблюдатели поняли, что мы ничего не запустим. Не ленивая. А телескопчик был очень тяжелым, кстати. Но я таскала такие вещи туда. То аккумулятор наш сел, а в Горьком не достать-то.
Два академика – Андрей Сахаров и Аркадий Мигдал, – которым не удалось вызвать академическую машину, что позволило мне с разговорами развезти их по домам на старой разбитой «копейке».
ЮР На себе возили?
ЕБ Ну, что значит на себе, на поезде. Но здесь меня всегда провожали ребята, там иногда носильщик, а иногда носильщику не разрешали. Тогда мы постепенно перегружались. Вот такая была счастливая жизнь. Мы с Лизкой в Очамчирах затмение смотрели, он дома смотрел; по-моему, очень хорошо все было.
ЮР Елена Георгиевна, не могу вспомнить, а когда начались эти депутатские – 87-й или 86-й?
ЕБ 89-й январь, выдвижение кандидатов. Было собрание московской общественности, в Доме кино. Я не ходила туда. Ошибка моей жизни, что я смирилась с тем, что Андрей избирается в депутаты. Я же была вначале очень против. Но как-то фиановцы, которые толпой ходили, там еще кто-то, всеобщая эйфория – вот они меня разоружили.
У меня был аргумент: Сахаров один, а этих депутатов две тысячи пятьсот будет. И что ты будешь делать с этой толпой? И когда я говорила – что ты будешь делать с этой толпой, была заранее права: толпа и свистела, и топала. Но, с другой стороны, иногда я себя утешаю тем, что если бы не было съезда, то страна вообще его никогда не узнала бы толком. Ну, печатал бы он свои «Размышления».
ЮР Его роль на съезде, конечно, чрезвычайно велика, я не знаю какой ценой, но вы говорите, что он не «тратился».
ЕБ Он как будто бы не «тратился», но на самом деле, очень трудно было и физически, и психологически. Но не это убивает. Я не верю, что нагрузки убивают человека. Больше того, я всегда думаю, человека убивает безнагрузочная жизнь.
ЮР Вы знаете, это сослагательное наклонение в этом деле, неизвестно как пошло бы. Я думаю, что его больше бы угнетало то, что он никак не может вообще повлиять.
ЕБ Может быть. Но он и так понимал, что не может.
ЮР Я как раз помню этот ваш балкон, когда он выступал и там. Это не тогда было, когда его освистывали, это когда Горбачев дал ему последнее слово и он вышел говорить по поводу 6-й статьи Конституции[164], вы сидели у телевизора в той комнате.
ЕБ Когда Горбачев выключил микрофон?
ЮР Вы сидели в той комнате, а у меня не хватило нервов, и я вышел сюда на балкон. А вы сидели там и смотрели. А я вышел на балкон и время от времени я туда заходил, потому что меня просто эмоционально… К этому времени у нас уже хорошие отношения сложились. Вот тогда, по-моему, я за ним поехал.
ЕБ Нет, Юр. Ты однажды поехал, но не в эти два трудных дня.
Я помню, что мы пошли обедать в «Россию», а не домой. Я ему предложила, что после этого скандала поедем домой, я что-нибудь быстро сварганю. И вообще, можешь не ходить на вечернее заседание. А он мне сказал: а что я такое сделал? Я украл что-нибудь? И мы с ним пошли обедать в «Россию». Там все депутаты были и от нас отшарахивались, как от чумы.
ЮР Итак, 87-й год. Я стал писать статью большую, она была такая просветительская отчасти, потому что никто же не знал, кто такой Сахаров и чем он знаменит. А до того вот этот снимок, с рукой, я отдал Коротичу; если вы помните, тогда «Огонек» был прогрессивный журнал очень.
ЕБ «Прорабы перестройки».
ЮР Я пришел к нему и говорю: Виталий, давай напечатаем про Сахарова. А тогда никто ничего еще не печатал, такое было молчание. Он мне говорит – а что, давай. Я ему дал фотографию и написал такую колонку. Я ему даю, он читает и говорит: ну давай, ты пойди попей кофе и приходи минут через 15, я внимательно прочту.
Ну я вышел, там секретарша у него сделала мне кофе, я взял эту чашку и вошел не вовремя. Виталий по телефону говорит: да, может быть, действительно рановато. Да, я согласен с вами, согласен. Повесил трубку. Я говорю – откладывают? Он говорит: ну, там есть соображения, ну, как всегда. Это он разговаривал с Яковлевым[165]. И я потом Александра Николаевича спросил – дядя Саша, он замечательный, лучший антикоммунист, круче всех – звонил вам Коротич? Он говорит: звонил, советовался. Я говорю: а если бы он не посоветовался и напечатал? Это, он говорит, как в анекдоте – можно ли честному еврею заводить любовницу – спрашивает Рабинович. Ребе говорит – ни в коем случае. А вот Шнеерсон завел. Так он же не спрашивал.
ЕБ В результате первая официальная публикация Андрея была очень смешной. Когда Таню пустили наконец и когда приехали дети, это июнь 87-го года. И мы стали смотреть репертуар театров и выбрали в Детском театре у Яновской «Собачье сердце» – премьера была. А на «Собачьем сердце» был такой переполох, что мы там в театре были. Нас в антракте позвали к Яновской в кабинет чай пить. И кто-то предложил Андрею написать свои впечатления о спектакле. И первая его публикация была, притом что он не театрал, в журнале «Театр».
А вот в 87-м году, это уже была вторая половина лета. Галка сняла нам в Отепя полдомика. Это откосик такой зеленый, деревья и озеро. Мы поехали на машине, и я завозила Андрюшу в Пушкинские места везде.
По вечерам мы там ездили с Андреем на Дальнее озеро, где я голой купалась. Андрею все была холодная вода, он практически не купался, но мне было как раз, и вот там у нас было очень странное происшествие, счастливо окончившееся. Вот мы ехали на это озеро. Дорога пустынная, хорошо утрамбованная грунтовая дорога, и так сразу с двух сторон как стена леса, и с одной стороны стоит маленький мальчик. Никого, полная пустыня, ни одной машины – ничего. Я проехала мимо, и потом у меня как-то в мозгу отпечаталось, что у него ужасно растерянное лицо.
Я развернулась и поехала назад, а он все стоит. Мы начали с ним разговаривать, ни слова от него добиться не можем. Заплаканный весь, исцарапанный крапивой. Короче говоря, я поняла, что он по-русски не понимает. Лет трех мальчик.
ЮР Это Эстония?
ЕБ Эстония. В общем, мы поехали с этим ребенком в милицию. Единственный светлый момент был, по дороге был частный ларек на краю Отепя, я купила ему мороженое и какой-то лимонад. Вот мороженое он стал лизать и немножко разжался. И привезли его в милицию и говорим: вот нашли ребенка. И тогда мне милиционер говорит: ну хорошо, мы его сейчас возьмем и отправим в больницу. А там будет видно. Я говорю: нет, в больницу я его не отдам, тогда я возьму его себе.
Я какую-то расписку писала за него. И мы поехали назад, и я решила все-таки: давай мы не сразу к дому свернем, а еще раз проедем по этой дороге. И мы едем, я все думаю, что у него какой-то рефлекс сработает или память. И мимо нас навстречу проехала женщина на велосипеде, и вдруг этот ребенок – мама, мама! И я сообразила, что это значит она. Развернулась, и за ней. Погудела, остановилась, и она вцепилась в этого ребенка. Она говорила по-русски: оказывается, вся семья была на покосе, он с ними был и играл где-то. А потом исчез, и вот он через весь лес пробрался совсем на другую сторону. Это вообще великое счастье, потому что там такие болотки маленькие. Такой ребенок мог утонуть сто раз, упасть, ручку, ножку сломать. Великое счастье, что он вышел на дорогу. Такая вот история.
А потом про нас вся Отепя говорила, что мы ребенка спасли. Ну и на самом деле действительно спасли, проехали бы мимо, он снова в лес свернул бы. Малюля такой и ни слова по-русски. Это было лето 87-го года.
ЮР Вот кому точно вы спасли жизнь. Совершенно не правозащитным способом.
ЕБ Да. Мне так было жалко его родной маме отдавать. Как и другая история.
ЮР А это что за история?
ЕБ Это на санитарном поезде в войну. Я подобрала на одной станции плачущего ребенка. Он себя называл Вовочка, больше никак. Пошла с ним к военному коменданту, эшелоны идут эвакуированных – ленинградских и еще каких-то. Короче говоря, в детприемник его. Я говорю: лучше отдайте мне его, доходят все там. Военный комендант меня записал. Они знали меня – мимо ездим, старшая сестра я уже