Фёльфе приходилось встречаться с советскими журналистами, с офицерами из советской военной миссии в английской зоне оккупации. В ходе общения возникали политические дискуссии. Как журналист он брал интервью и беседовал с политическими и общественными деятелями Восточной Германии.
В конце 1951 года ему предложили сотрудничать с советской разведкой и, получив согласие, рекомендовали устроиться на работу непосредственно в разведывательную службу Гелена.
Фёльфе с блеском выполнил задание советской разведки: уже в начале 1956 года получил ранг правительственного советника и был назначен начальником реферата (отдела), который ведал «контршпионажем против СССР и советских представительств в ФРГ».
В связи с этим назначением оперативные возможности Фёльфе существенно расширились. Он принимал участие в составлении еженедельных политических обзоров, которые западногерманская разведка готовила для федерального канцлера, был в курсе планов правительства по перевооружению ФРГ. В период интеграции Западной Германии во вновь создаваемые западноевропейскими странами союзы и блоки Фёльфе информировал советскую разведку о реорганизациях в бундесвере и его намерении получить доступ к ядерному оружию. Он умело добывал информацию по внешней и внутренней политике страны.
От Фёльфе систематически поступала информация о разработке западногерманскими спецслужбами советских представителей или предстоящего выдворения некоторых из них из страны. Это позволяло вывести из-под удара тех, кому угрожала опасность.
Противник не мог не анализировать причины срыва своих операций, активно искал источники утечки информации. Весной 1961 года над разведывательной группой Фёльфе стали сгущаться тучи. Центр выступил с предложением о временной консервации источников, однако руководство представительства КГБ в Берлине настаивало на продолжении работы с ними.
6 ноября 1961 года Фёльфе был арестован, а в 1963 году приговорен к пятнадцати годам лишения свободы — самому суровому наказанию в практике западногерманского правосудия, которое получал в ФРГ чей-либо агент.
В ходе длительных переговоров, к которым были подключены представители руководства четырех государств (СССР и ГДР, с одной стороны, ФРГ и США — с другой), советской разведке удалось добиться согласия на обмен Хайнца Фёльфе.
Зимней ночью 17 февраля 1969 года в районе КПП Херлесхаузен на государственной границе между двумя Германиями произошло событие, которое не освещалось в печати того времени: обмен суперагента советской разведки Хайнца Фёльфе сразу на 21 агента ФРГ и США. Для их доставки к месту обмена спецслужбам ГДР потребовался большой автобус. Среди них 18 человек являлись агентами западногерманской разведки, отбывавшими срок наказания в тюрьмах ГДР, трое других западных немцев были пойманы с поличным в СССР и осуждены за шпионаж в пользу США. Руководство советской внешней разведки еще раз доказало, что своих в беде не бросает.
А вот что по этому поводу пишет сам Фёльфе:
«Не хочу скрывать, что положение, в котором я вынужден был пребывать в течение почти десяти лет, требовало особого доверия к моим советским партнерам. Личные отношения и общая политическая программа, которая связывала меня с офицерами советской разведки, помогли мне справиться с большими трудностями и психологическими нагрузками.
Для меня начиналась совершенно новая жизнь. Дело не только в том, что я был наконец свободен. Я вступал в новый мир, к которому мне еще предстояло привыкнуть. Конечно, этот процесс проходил не без проблем. Но мои старые и множество новых друзей делали все, что могли, чтобы я нашел свое место в новой жизни».
Хайнц Фёльфе стал гражданином ГДР. Эта страна была его родиной, ибо он родился в столице Саксонии Дрездене. Поселился он в Берлине, стал преподавать криминалистику на юридическом факультете университета, где еще в 1941 году начинал учебу, причем на этом же факультете. В 1972 году Хайнц Фёльфе защитил докторскую диссертацию и получил звание профессора. Он неоднократно бывал в Советском Союзе на отдыхе и лечении. За большой вклад в укрепление безопасности Советского Союза выдающийся разведчик Хайнц Фёльфе был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, а также нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности».
В решении ЦК КПСС от 30 июня 1954 года определялась главная задача взаимодействия с разведками стран народной демократии: обеспечение дальнейшего объединения их усилий в работе по главному противнику. В полной мере это можно отнести к сотрудничеству с польскими и болгарскими коллегами.
Однако Александру Михайловичу Сахаровскому в этих, казалось бы, одинаковых условиях приходилось решать принципиально разные задачи.
Польским спецслужбам оказывалась консультативная и советническая помощь в организации и совершенствовании их разведывательных и контрразведывательных органов. С одной стороны, обмен оперативно-политической информацией носил интенсивный характер, с другой — советско-польские отношения всегда были достаточно сложными, время от времени имели место определенные обострения. А потому при решении оперативных задач начальнику внешней разведки КГБ приходилось ставить перед собой серьезный для того времени вопрос: «Являются ли польские коллеги стратегическими партнерами или просто попутчиками?»
Сахаровский понимал, что генезис русофобии у поляков восходит к глубокому историческому прошлому. Однако годы Второй мировой войны, совместная борьба против фашизма, казалось бы, заложили солидную базу для развития сотрудничества двух славянских народов. Благодаря СССР Польша вновь обрела независимость и государственность. Проводившаяся в послевоенные годы политика была направлена на добрососедство, примирение, укрепление дружбы и взаимопонимания. На этом пути было сделано немало, однако добиться заметной переоценки ценностей в историческом сознании поляков так и не удалось.
Центры идеологических диверсий Запада, по существу, направляли и координировали деятельность антисоциалистических сил в Польше, оказывали им через различные международные организации мощную моральную и материальную поддержку, организовывали акции давления на польское руководство, используя механизмы экономических и кредитно-финансовых отношений. При этом средства массовой информации стремились изобразить происходящие в Польше события как стихийные выступления рабочего класса и «демократической оппозиции» без какого-либо вмешательства извне, представить антисоциалистические силы как подлинных представителей всего населения страны, а Польскую объединенную рабочую партию — как утратившую свою руководящую роль в обществе.
Спецслужбы и центры идеологических диверсий Запада, в первую очередь США и ФРГ, сделали соответствующие выводы из венгерских событий 1956 года и чешских событий 1968 года. Их специалисты по подрывной деятельности против социалистических стран Восточной Европы пришли к следующему заключению:
для успешного ведения подрывной работы в этих странах необходимо «искать базу в рабочем классе», а не только в «диссидентских группировках»;
выступления «оппозиции» не должны носить характер относительно кратковременного, хотя и бурного всплеска;
подрывную деятельность следует вести постепенно, поэтапно, по принципу «ползучей эрозии» основ общественно-политического устройства страны.
Как писал в своей книге «Игра на чужом поле» Маркус Вольф, «Андропов понимал, что военные вторжения в Венгрию в 1956 году, а позже в Чехословакию в 1968 году свидетельствовали скорее о слабости Москвы, чем о ее силе».
Понимал это и Сахаровский. Но что он мог сделать в тех условиях, о которых писал в своей книге «Руководители Польши глазами разведчика» Виталий Григорьевич Павлов, в 1973–1984 годах руководивший представительством КГБ при МВД Польской Народной Республики, генерал-лейтенант, отдавший разведке 50 лет жизни:
«Хотя я и был руководителем представительства нашей специальной службы перед польскими спецслужбами, я строго руководствовался указаниями Андропова о том, что никакие разведывательные методы в своей работе применять не должен. Так я и действовал.
У меня не было каких-либо агентов, не было и секретных информаторов, ни с кем из польских друзей и знакомых я никогда не поддерживал в Польше конспиративной связи. Весь мой информационный арсенал состоял из нормального доброжелательного общения как по линии служебных отношений, так и личного знакомства.
Все, что я узнавал из бесед, порою очень длительных и далеко не всегда конкретных с точки зрения интересовавших меня фактов, я настойчиво собирал, систематизировал, проверял и перепроверял».
В противоположность такой тактике представителя КГБ американцы делали все для ускорения кризисного развития в Польше, одновременно надеясь «на вероятность использования войск ОВД в этой стране». Это позволило бы им еще больше ужесточить свою политику по отношению к Советскому Союзу, сломить сопротивление некоторых западноевропейских союзников в вопросе размещения в Европе новых видов американского ядерного оружия и добиться увеличения военных бюджетов стран Западной Европы.
Кроме того, американцы считали, что в случае попытки решить польский кризис военным путем была бы значительно ослаблена Организация Варшавского договора в результате вероятного, по их мнению, «сопротивления оккупации со стороны польского населения, возможно даже с участием подразделений польской армии». В связи с этим западная радиопропаганда осуществляла в тот период интенсивную антисоветскую кампанию, направленную на солдат и офицеров Войска польского, которых призывала «оказать самое упорное сопротивление советским войскам и войскам других стран Варшавского договора», представляя дело так, будто решение о вводе войск ОВД на территорию Польши уже принято.
Тем самым Соединенные Штаты выполняли свои стратегические планы по отношению к Польше, которые позднее изложил в одном из своих выступлений известный американский политолог Генри Киссинджер: «Польше отводится специальная и весьма деликатная роль. Она не только станет наиболее сильным среди восточноевропейских стран членом альянса (НАТО), но и превратится в ведущего игрока, направленного в будущем на Восток отнюдь не для войны. Предназначенная Польше роль, отвечающая глобальным интересам США, региональным — Германии и национальным — самой Польше, должна иметь историческое значение».