— Господи, Питер, боже мой. Он такой очаровашка…
Какое прекрасное чувство.
Но тут Питер наклоняется ко мне — его губы у самого моего уха — и спрашивает:
— Ты что, еще школьник?
— В следующем году заканчиваю.
— Школу? — повторяет он, все еще обнимая меня за плечи. — Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — смущенно шепчу я.
Он смотрит на меня и качает головой.
— Ох, милый. — Он грустно улыбается. — Нет, нет.
— Нет? — переспрашиваю я.
— С кем ты сюда пришел? Где твои друзья, милашка Саймон?
Я указываю на Ника и Эбби.
— А. — кивает он.
Он помогает мне встать и, держа за руку, ведет к ним, и комната куда-то плывет, но я все-таки оказываюсь на стуле — за столом рядом с Эбби и напротив Ника, а передо мной лежит нетронутый чизбургер. Холодный, простой, но безупречный — без всякой зелени и с целой горой картошки фри.
— Пока, милашка Саймон, — говорит Питер, обнимая меня и целуя в лоб. — Будь семнадцатилетним, пока можешь.
И он уходит, а Эбби с Ником выглядят так, будто не знают, смеяться им или нервничать. Боже мой. Обожаю их. Серьезно, я так их люблю! Но внутри все как-то странно трепещет.
— Сколько ты выпил? — спрашивает Ник.
Я пытаюсь сосчитать, загибая пальцы.
— Ладно, забей. Не хочу знать. Просто поешь.
— Мне тут ужасно нравится, — улыбаюсь я.
— Это заметно, — отвечает Эбби и принимается кормить меня картошкой.
— Нет, вы видели его зубы? — спрашиваю я. — У него самые белые зубы на свете! Уверен, он использует эти штуки. «Крест» или как их там?..
— Отбеливающие полоски, — подсказывает Эбби.
Она придерживает меня за талию, а Ник придерживает меня за другую талию. То есть за ту же талию, но с другой стороны. Я положил руки им на плечи, потому что я ТАК СИЛЬНО ИХ ЛЮБЛЮ.
— Точно, отбеливающие полоски. — Я вздыхаю. — Он учится в универе.
— Ты уже говорил.
Идеальный вечер.
Все идеально.
Уже даже не холодно. Вечер пятницы, а мы не в «Вафл Хаусе», и не играем в Assassin’s Creed в подвале у Ника, и не тоскуем по Блю. Мы куда-то выбрались, мы наслаждаемся жизнью, и все во вселенной тоже.
— Привет, — говорю я кому-то. Я улыбаюсь прохожим.
— Саймон, господи… — вздыхает Эбби.
— Ладно, Спир, — говорит Ник, — сядешь на переднее сиденье.
— Что? Почему?
— Потому что вряд ли маме Эбби нужна твоя блевотина на обивке.
— Я не буду бле… — начинаю я, но тут же чувствую, как мои внутренности угрожающе скручивает.
В конце концов я забираюсь на переднее сиденье и опускаю окно, и сильный свежий ветер приятно обдувает лицо. Я откидываюсь на сиденье и закрываю глаза… Но тут же снова их открываю.
— Стойте, а куда мы едем?
Эбби притормаживает, пропуская какую-то машину вперед.
— Ко мне домой, — говорит она. — В Колледж-парк.
— Но я забыл футболку, — протягиваю я. — Мы можем ко мне заехать?
— Это совсем в другую сторону, — отвечает Эбби.
— Черт, — говорю я.
Черт, черт, черт.
— Я одолжу тебе футболку, — говорит Эбби. — Наверняка у нас остались какие-то вещи моего брата.
— И, кстати, ты и так в футболке, — добавляет Ник.
— Не-е-ет. Нет. Мне не надеть, — возражаю я.
— А зачем еще?
— Я не могу ее надеть, — поясняю я. — Это было бы странно. Она должна лежать у меня под подушкой.
— Ага, а это совсем не странно, — ехидничает Ник.
— Это футболка с Эллиоттом Смитом. Вы знали, что он заколол себя, когда нам было по пять лет? Поэтому я никогда не был на его концертах. — Я закрываю глаза. — Вы верите в жизнь после смерти? Ник, а евреи верят в рай?
— Ладно, все ясно, — вздыхает Ник.
Они с Эбби переглядываются в зеркале заднего вида, а потом Эбби перестраивается в правый ряд. Она сворачивает с автострады и вливается в поток машин, и тут я понимаю, что едем мы на север. В Шейди-Крик. За моей футболкой.
— Эбби, я говорил тебе, что ты самый прекрасный человек на свете? Боже мой. Я так тебя люблю. Я люблю тебя даже больше, чем Ник.
Эбби смеется, а Ник заходится кашлем, и я начинаю нервничать, потому что не помню, секрет это или нет, что Ник влюбился в Эбби. Наверное, лучше просто продолжать.
— Эбби, может, станешь моей сестрой? Мне нужны новые сестры.
— А что не так со старыми? — интересуется она.
— Они ужасны, — говорю я. — Нора теперь совсем не бывает дома, а у Элис появился парень.
— И что в этом ужасного? — спрашивает Эбби.
— У Элис появился парень? — спрашивает Ник.
— Ну, они же должны быть Элис и Норой. Они не должны меняться, — объясняю я.
— Не должны меняться? — смеется Эбби. — Но ты же меняешься. Ты совсем не такой, как пять месяцев назад.
— Ничего подобного!
— Саймон, я только что наблюдала, как ты подцепил случайного парня в гей-баре. У тебя на глазах подводка. И ты пьяный в хлам.
— Ничего не в хлам.
Эбби с Ником снова переглядываются и заходятся смехом.
— И никакой он не случайный парень.
— Неужели? — смеется Эбби.
— Он случайный парень, который учится в универе, — напоминаю я ей.
— А, ну тогда ладно, — соглашается она.
Эбби останавливается у моего дома и ставит машину на ручник, а я обнимаю ее и говорю:
— Спасибо-спасибо-спасибо!
Она ерошит мне волосы.
— Так, дайте мне пару минут, — прошу я. — И никуда не уходите.
Подъездная дорожка уползает у меня из-под ног, но все не так уж плохо. С минуту я вожусь с ключом у замочной скважины. Свет в коридоре выключен, но телевизор работает. Я думал, родители уже спят, но они сидят на софе в пижамах, а между ними устроился Бибер.
— Ты чего вернулся, сынок? — спрашивает папа.
— Мне нужна футболка, — говорю я, но понимаю, что звучит это странно, и начинаю заново: — Я уже в футболке, но мне нужна другая, я хочу взять ее с собой к Эбби, потому что это особенная футболка, не прям у-у-у-у особенная, но она мне нужна.
— Ясно… — говорит мама и переводит взгляд на папу.
— «Прослушку»[50] смотрите? — спрашиваю я. Видео стоит на паузе. — Боже мой, так вот чем вы занимаетесь, пока меня нет! Смотрите настоящие сериалы, у которых есть сценарий! — Я умираю со смеху.
— Саймон. — Вид у папы удивленный, строгий и смеющийся одновременно. — Ты ничего не хочешь нам сказать?
— Я гей, — отвечаю я, хихикая. Не могу удержаться.
— Ладно, присядь-ка, — просит папа, и я хочу пошутить, но он продолжает пристально на меня смотреть, поэтому я опускаюсь на подлокотник софы. — Ты пьян.
Кажется, он в шоке. Я пожимаю плечами.
— Кто был за рулем? — спрашивает он.
— Эбби.
— Она пила?
— Пап, ты чего. Нет.
Он жестом просит показать ему руки.
— Да нет же, боже мой.
— Эм, может ты.
— Ага, — отвечает мама и снимает Бибера с коленей.
Она встает и идет к выходу, и я слышу, как открылась и закрылась входная дверь.
— Она пошла поговорить с Эбби? — спрашиваю я. — Серьезно? Вы что, мне совсем не доверяете?
— Ну как же тебе теперь доверять? Ты приходишь в половине одиннадцатого, явно пьяный, и даже не пытаешься этого скрыть, так что.
— То есть проблема в том, что я не скрываю? Что я не вру?..
Папа резко встает.
Я смотрю на него и понимаю, что он просто в бешенстве. Это так непривычно, что мне становится не по себе. Но вдруг осмелев, я говорю:
— Тебе больше нравится, когда я вру? Наверное, отстойно, что ты больше не можешь шутить про геев. Мама, небось, тебе не разрешает, да?
— Саймон. — Звучит как угроза.
Я хихикаю и почему-то очень громко.
— Этот неловкий момент, когда понимаешь, что последние семнадцать лет шутил про геев перед своим сыном-геем.
Жуткая, напряженная тишина. И папа просто смотрит на меня.
Наконец возвращается мама, испытующе окидывает нас взглядом и говорит:
— Я отправила Эбби и Ника домой.
— Что? Ну мам! — Я вскакиваю с дивана, и мой желудок делает сальто. — Нет, я зашел только за футболкой!
— О, думаю, сегодня ты останешься дома, — говорит мама. — Нам с папой надо поговорить. Сходи выпей воды, а мы сейчас придем.
— Я не хочу пить.
— Это не просьба, — отрезает мама.
Они шутят, что ли? Я должен торчать тут и пить воду, пока они обсуждают меня за моей спиной? Я хлопаю кухонной дверью.
Как только вода касается моих губ, я принимаюсь глотать ее с такой жадностью, что еле дышу. В желудке урчит. Кажется, от воды становится только хуже. Я кладу руки на стол и утыкаюсь в них головой. Как же я дико устал.
Через несколько минут приходят родители и садятся за стол.
— Выпил воды? — спрашивает папа.
Не поднимая головы, я показываю ему пустой стакан.
— Хорошо, — говорит он и на секунду замолкает. — Сынок, надо обсудить наказание.
Конечно, ведь все и так недостаточно дерьмово. Ребята в школе считают меня посмешищем, я влюбился в парня, которого, возможно, ненавижу, и ничего не могу с собой поделать… И плюс ко всему меня сто процентов сегодня стошнит.
Но да. Давайте еще наказание.
— Мы тут подумали… Это ведь твое первое нарушение?..
Я киваю, не поднимая головы.
— … Поэтому мы с мамой решили, что следующие две недели, начиная с завтрашнего дня, ты под домашним арестом.
Я тут же вскидываю голову.
— Вы не имеете права.
— Да ты что?
— На следующей неделе мы выступаем.
— О, мы в курсе, — отвечает папа. — Будешь ходить в школу, на репетиции и на выступления, а после — сразу домой. И твой ноутбук на неделю переезжает в гостиную.
— А телефон я заберу прямо сейчас, — говорит мама, протягивая руку. Сама серьезность.
— Зашибись, — говорю я, потому что — что еще тут сказать, ну серьезно? Да и мне все равно уже наплевать.
29
На понедельник выпал день Мартина Лютера Кинга[51]