Брэм был прав: люди в самом деле похожи на дома с просторными комнатами и крохотными окнами. И, может, это и здорово — то, что мы не перестаем друг друга удивлять.
— А Нора уже неплохо играет, правда? — наклоняется ко мне Ник.
— Ты знал об этом?..
— Я занимался с ней не один месяц. Но она просила ничего тебе не рассказывать.
— Серьезно? Почему?
— Потому что понимала, что ты раздуешь из этой новости целое дело.
Ну, в этом вся моя семья. Мы всё держим в секрете, потому что любую новость раздуваем до космических масштабов. Для нас все как каминг-аут.
— Родители с ума сойдут, когда узнают, что пропустили.
— Не, я их привел, — говорит Ник, указывая через проход.
Впереди, в паре рядов от нас, я вижу затылки мамы и папы. Они прижимаются друг к другу, соприкасаясь головами. И тут рядом с мамой я замечаю девушку с небрежным пучком светлых волос. Забавно, но она очень похожа на Элис.
Нора едва заметно улыбается; волосы у нее распущены и уложены волнами. Я чувствую ком в горле.
— Гордишься? — шепчет Брэм.
— Да, так странно, — отвечаю я.
Но вот рука Норы замирает над корпусом гитары, Тейлор оставляет микрофон, и все, кроме Лии, перестают играть. Ее лицо горит решительной яростью, пока она исполняет самое офигенное, потрясающее барабанное соло, которое я когда-либо слышал. В глазах — сосредоточенность, на щеках — румянец… Она такая красивая. Но она никогда бы мне не поверила, скажи я ей об этом.
Я поворачиваюсь к Брэму, но он смотрит на Гаррета и ухмыляется. А Гаррет качает головой, улыбается в ответ и говорит:
— Помалкивай, Гринфелд!
Песня заканчивается, зрители кричат и аплодируют, загорается свет. Последние ряды начинают расходиться, но мы остаемся на местах. Эбби выходит из-за кулис и направляется к нам.
Вдруг какой-то парень с каштановыми волосами и короткой рыжей бородой садится на сиденье перед нами и одаривает меня улыбкой.
— А ты, видимо, Саймон, — говорит он.
Я растерянно киваю. Вообще-то лицо у него знакомое, но я никак не соображу, кто он.
— Привет. Я Тео.
— Тео. типа, Тео моей сестры, что ли?
— Вроде того, — ухмыляется он.
— Она здесь? Что вы тут делаете? — Я машинально бросаю взгляд туда, где сидели родители, но там уже никого нет. — Приятно познакомиться, — добавляю я.
— И мне, — отзывается он. — В общем, Элис пошла в вестибюль, но попросила передать кое-что тебе и, э-э, Брэму.
Мы с Брэмом переглядываемся, а Ник, Эбби и Гаррет с интересом оборачиваются.
— В общем, так, — говорит Тео. — Она хотела, чтобы я передал тебе следующее. Родители собираются позвать тебя в «Варсити»[59], но ты должен сказать, что пойти не сможешь. Волшебные слова: «нужно делать домашку».
— Что? Почему это?
— Потому что, — продолжает Тео, — дорога в одну сторону занимает полчаса, плюс еще полчаса в другую, плюс время в ресторане.
— И это, блин, того стоит! — возражаю я. — Ты пробовал их «Ледяной апельсин»?
— Нет, — отвечает Тео. — Правда, должен признаться, что за всю жизнь я провел в Атланте часов пять. Пока что.
— Так почему она не хочет, чтобы я ехал?
— Потому что у вас будет целых два часа, чтобы побыть дома совершенно одним.
— А. — Я заливаюсь краской.
Ник фыркает.
— Ага, — ухмыляется Тео и косится на Брэма. — В общем, еще увидимся.
И он уходит. Я смотрю на Брэма и замечаю в его глазах лукавый огонек.
Очень не брэмовский.
— Это твоих рук дело?
— Нет, — отвечает он, — но я поддерживаю.
— Мне как-то не по себе, что моя сестра такое организовала…
Брэм улыбается, прикусив губу.
— Но это круто, — признаю я.
Выйдя в атриум, я сразу направляюсь к Элис. Брэм идет чуть позади вместе с Ником, Эбби и Гарретом.
— Ты приехала!
— Ага, — говорит она. — Малютка Ник Айзнер намекнул, что намечается нечто грандиозное. Жаль, я пропустила твою постановку на прошлой неделе. Прости, малыш.
— Ничего. — Я понижаю голос: — Я познакомился с Тео. Он клевый.
— Угу. — Она застенчиво улыбается. — Так кто из них твой?
— В серой кофте, рядом с Ником.
— Шучу, я уже изучила его профиль на «Фейсбуке» вдоль и поперек. — Она обнимает меня. — Он очаровашка.
— Знаю.
Тут открывается боковая дверь, и в атриум выходят девчонки из группы «Эмоджи». Увидев нас, Нора взвизгивает:
— Элли! — И бежит ей навстречу. — Что ты тут делаешь? Почему ты не в Коннектикуте?
— Потому что ты, оказывается, рок-звезда, — отвечает Элис.
— Никакая я не рок-звезда. — Нора расплывается в улыбке.
Родители подходят к ней с очередным докторсьюзовским букетом и минут пять восхищаются ее игрой на гитаре. А потом принимаются восхищаться всеми остальными в группе и Эбби тоже, и вот мы уже слились в одну большую компанию: Нора говорит с Тео, родители пожимают руку Брэму, а Тейлор и Эбби обнимаются. Просто какая-то нереально чудесная сцена.
Я подхожу к Лии: она сияет в ответ и пожимает плечами. Тогда я изо всех сил сжимаю ее в объятиях.
— Ты чертовски крута! — говорю я ей. — Я и не знал.
— Мне разрешили пользоваться школьными барабанами, вот сама и научилась.
— И долго ты занималась?
— Ну. года два.
Я тупо на нее пялюсь. Она прикусывает губу.
— Что — я классная?
— ДА! — отвечаю я и снова крепко сжимаю ее в объятиях.
— Ну хватит, — взвизгивает она, но я знаю, что она улыбается.
И тогда я целую ее в лоб, и она вспыхивает до кончиков ушей. Если уж Лиа краснеет, то по полной.
А потом ко мне подходят родители и предлагают поехать в «Варсити».
— Мне нужно делать домашку, — отказываюсь я.
— Уверен, сынок? — спрашивает папа. — Привезти тебе «Ледяной апельсин»?
— Или два, — ухмыляется Элис.
Элис просит меня не отключать телефон: она пришлет эсэмэску, когда они соберутся домой.
— И не вздумай забыть наши «Апельсины»!
— Пытаешься усидеть на двух стульях, Саймон?
— Самую большую порцию, — не слушаю я. — В сувенирных стаканчиках.
На парковку идет толпа человек в сто. Мы с Брэмом плетемся в хвосте, но за руки не держимся — слишком людно. (Мы же в Джорджии.) Поэтому я иду рядом — близко, но не слишком. Просто двое парней тусят вместе в пятницу вечером. Вот только воздух между нами заряжен так, что почти слышен треск электричества.
Брэм припарковался на верхнем этаже парковки. Подходя к машине, он разблокирует ее, а я иду к пассажирской двери. В эту секунду автомобиль по соседству с ревом оживает, и я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Я жду, пока он проедет, чтобы открыть свою дверцу, но он не двигается. Тогда я заглядываю в окно… и вижу за рулем Мартина.
Мы встречаемся взглядами. Странно, что он здесь, ведь в школе его сегодня не было. А значит, это первая наша встреча с тех пор, как он написал мне письмо.
Он проводит рукой по волосам, и рот его как-то странно кривится.
А я просто стою и смотрю на него.
Я не ответил на его письмо.
Пока не ответил. Или типа того.
На улице прохладно, поэтому я забираюсь в машину и наблюдаю, как Мартин выезжает с парковки.
— Согрелся? — спрашивает Брэм. Я киваю. — Ну что тогда, едем к тебе?
По его голосу понятно, что он нервничает, и от этого я тоже начинаю нервничать.
— А ты хочешь?
— Да, — отвечает он, искоса взглянув на меня. — То есть ДА.
— Ага, хорошо, — говорю я.
И слышу, как гремит мое сердце.
Когда мы с Брэмом переступаем порог моего дома, я будто вижу его впервые. Вот какой-то рандомный деревянный комод, захламленный каталогами и рекламными проспектами; вот жутковатый рисунок Элвина и бурундуков в рамочке, который еще в детском саду нарисовала Нора.
Бибер с глухим стуком спрыгивает с дивана и, щелкая когтями по паркету, несется к нам.
— Приветик, — говорит Брэм и тут же наклоняется к нему. — А я тебя знаю.
Бибер яростно его приветствует, облизывая лицо, и Брэм удивленно смеется.
— Вот как ты на нас действуешь, — поясняю я.
Брэм целует Бибера в нос и идет за мной в гостиную.
— Хочешь чего-нибудь съесть? — спрашиваю я. — Или выпить?
— Нет, спасибо, — отвечает он.
— У нас наверняка есть кола. — Мне ужасно хочется его поцеловать, но я зачем-то тяну время. — А посмотреть что-нибудь хочешь?
— Ага.
Я смотрю на него.
— А я нет.
Он смеется.
— Тогда давай не будем.
— Показать тебе мою комнату?
В ответ он снова лукаво улыбается. Может, это и по-брэмовски. Может, я еще не все о нем знаю.
Стена вдоль лестницы увешана фотографиями, и Брэм рассматривает каждую.
— Знаменитый костюм мусорного ведра, — комментирует он.
— Звездный час Норы, — добавляю я. — Я даже забыл, что рассказывал тебе об этом.
— А это ты тут с рыбой, да? Такой восторг на лице…
На фотографии мне шесть или семь: я, красный от жары, стою с вытянутой рукой, в которой на леске болтается рыба. Вид у меня такой, будто я вот-вот разревусь от ужаса.
— Всегда любил рыбалку, — говорю я.
— Ничего себе, ты был такой светленький.
Когда мы оказываемся на втором этаже, он берет меня за руку и сжимает ее.
— Ты правда здесь, — говорю я, качая головой. — Наконец-то.
Я открываю дверь и ногой откидываю с прохода одежду.
— Прости. за вот это вот все.
Рядом с пустой корзиной — гора грязной одежды, рядом с пустым комодом — чистой. Повсюду какие-то книги и бумажки. На столе пакет с рыбками-крекерами, рядом — сломанные часы с обезьянкой из мультика «Любопытный Джордж», ноутбук и пластиковая робо-рука. На стуле лежит рюкзак. По стенам криво-косо развешены обложки виниловых альбомов в рамочках.
Но кровать заправлена. На нее мы и садимся, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги.
— А где ты сидишь, когда пишешь мне письма? — спрашивает Брэм.