– Завтра, – решительно сказал Сандерс, – я отправлюсь в Лондон – в Скотланд-Ярд. Вероятно, меня там поднимут на смех, и все же…
В Скотланд-Ярде над ним не стали смеяться. Но преступники, обладающие демонической силой, были не совсем по их части. Сандерсу также объяснили, что для привлечения Фарингтона к суду необходимы доказательства. И даже если бы я осмелился нарушить клятву священника – что абсолютно исключено, – все равно моих показаний было бы недостаточно.
Выход из этой ситуации нашел Фарингтон – он покончил с собой. Его обнаружили в постели с простреленной головой.
Впрочем, по словам Сандерса, Фарингтон своим поступком лишил демона тела, но сам злой дух по-прежнему парит над землей в поисках новой человеческой плоти.
Боже, помоги его несчастной жертве!
Роберт Уильям Чамберс
Случай с мистером Хелмером
Он был слишком болен, чтобы куда-то идти. Пронизывающая сырость в студии, нервное напряжение, бесконечные компрессы и примочки – все это не лучшим образом сказалось на нем. Но и просто лежать в постели, ничего не делая, он не мог – путаные от лихорадки мысли и свистящие хрипы в легких все равно не давали расслабиться. К тому же ему не хотелось огорчать хозяйку дома, не откликнувшись на ее приглашение. Так что он с трудом оделся, вызвал кэб и отбыл. Холодный ночной воздух освежил его разгоряченную голову, он открыл окошко экипажа и с удовольствием подставил лицо мягким снежинкам, парящим в темноте.
Когда он приехал, ему по-прежнему было плохо, но радушный прием Кэтрин несколько скрасил его состояние.
За обедом он оказался рядом с чьей-то женой и исполнил отведенную ему роль кавалера с обычной галантностью.
Когда дамы ушли из-за стола, мужчины закурили – кто сигары, кто сигареты, – и завязалась оживленная беседа о муниципальной реформе, перемежавшаяся веселыми анекдотами. А потом боснийский атташе перевел разговор на извечную тему, и граф Фантоцци выражал свое отношение к пассажам о женщинах, поднося к губам кончики сложенных пальцев с наманикюренными ногтями и посылая воздушные поцелуи в адрес раздраженного англичанина, что сидел напротив. Хелмер положил так и не закуренную сигару на стол и, нагнувшись, тронул хозяина дома за рукав.
– А, Филип! Вам что-то нужно? – любезно поинтересовался тот.
Хелмер, понизив голос, задал вопрос, обжигавший его уста с начала обеда.
– Какую даму вы имеете в виду? – спросил в ответ хозяин дома и наклонился поближе, чтобы лучше слышать.
– Ту, в воздушном черном платье, у которой плечи и руки цвета слоновой кости и глаза Афродиты.
Слова Хелмера вызвали у собеседника улыбку.
– Где же сидело это чудо? – справился он.
– Рядом с полковником Фарраром.
– Рядом с полковником? Дайте подумать… – Он глубокомысленно нахмурил брови, потом покачал головой. – Нет, не помню. Сейчас мы уже перейдем в гостиную, где вы, несомненно, найдете ее, и я буду…
Смех и гул вокруг заглушили конец фразы. Он ободряюще кивнул Хелмеру. Однако другие гости также требовали его внимания, он отвлекся на них и, когда все вышли из-за стола, совсем забыл о даме в черном.
Хелмер вслед за остальными направился в гостиную. Там он на каждом шагу натыкался на знакомых, с которыми не мог не перекинуться парой слов, хотя из-за прогрессирующей лихорадки сам себя не слышал. Ему было слишком плохо, чтобы оставаться в гостях; он хотел лишь найти хозяйку дома, узнать у нее имя дамы в черном и поскорее уйти.
В стерильно-чистых комнатах было жарко, душно и многолюдно. Пытаясь разыскать хозяйку, Хелмер столкнулся с полковником Фарраром, и они вместе стали пробираться сквозь толпу.
– Кто та дама в черном, полковник? – спросил Хелмер. – Та, которую вы сопровождали к столу.
– Дама в черном? Не думаю, что я видел ее.
– Она сидела рядом с вами!
– Рядом со мной? – Полковник на мгновение остановился, вопросительно посмотрел на своего более молодого спутника, а затем окинул взглядом набитую людьми гостиную. – Вы сейчас видите ее здесь? – спросил он.
– Нет, – после короткой паузы ответил Хелмер.
Какое-то время они молча стояли рядом, затем расступились, чтобы пропустить китайского министра – любезного господина в старинных шелках и с неизменной улыбкой, которая, казалось, сияла на его лице целое тысячелетие.
Министр прошел, опираясь на руку генерала, командующего войсками Острова Губернатора[17], и сделал знак полковнику Фаррару присоединиться к ним, так что Хелмер продолжил лавировать в толпе уже в одиночестве, пока чей-то голос несколько раз настойчиво не окликнул его по имени. Хозяйка дома, стоявшая в окружении блестящего общества, отделилась от своей компании и подошла к Хелмеру.
– Что с вами, Филип? У вас очень нездоровый вид, – сказала она.
– Пустяки. Ничего серьезного. – Он приблизился к ней и, понизив голос, спросил: – Кэтрин, а кто была та дама в черном?
– Какая дама?
– Она сидела за обедом рядом с полковником Фарраром… или мне показалось, что сидела…
– Вы имеете в виду госпожу Ван Сиклен? Но ведь она в белом! С вами, и правда, что-то не так, Филип!
– Нет-нет, дама в черном.
Хозяйка озадаченно склонила свою хорошенькую головку и нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями.
– Столько гостей… – пробормотала она. – Погодите… Странно, что я не могу вспомнить. Вы уверены, что та дама была в черном? Уверены, что она сидела рядом с полковником Фарраром?
– Минуту назад был уверен. Не беспокойтесь об этом, Кэтрин. Я найду ее.
Хозяйка, уже вновь оказавшаяся в окружении гостей, выразительно кивнула ему; Хелмер обвел воспаленным взглядом гостиную и направился в прохладную полутьму оранжереи.
Там собралось человек двенадцать, все приветствовали его, окликали по имени, но одного лишь общества Хелмера им было мало, они требовали от него полного и безраздельного внимания.
– Мистер Хелмер сможет объяснить нам глубинный смысл своей последней работы, – смеясь, заметила юная особа приятной наружности.
Очевидно, они обсуждали его скульптурную группу, которую он недавно закончил для нового фасада Национального музея.
В прессе и среди публики это оригинальное мраморное творение широко обсуждалось уже неделю – с момента его обнародования; критики ссорились по поводу толкования смысла. Скульптурная группа производила отталкивающее впечатление и в то же время казалась необыкновенно прекрасной и совершенной по части технического исполнения. На переднем плане располагалась фигура умирающего пастуха, который лежал между скал в каменной пустыне. Рядом с ним, подперев подбородок рукой, сидело изящное крылатое создание, чей спокойный взгляд был устремлен на отходящего в иной мир человека. То, что смерть близка, не вызывало сомнений – это отчетливо запечатлелось в искаженных ее дыханием чертах пастуха. И все-таки лицо умирающего не выражало ни мучений, ни агонии, ни ужаса – лишь удивление перед дивным крылатым существом, которое пристально смотрело в его уже почти безжизненные глаза.
– Наверное, – заметила хорошенькая девушка, – мистер Хелмер нашел бы общий язык с мистером Гилбертом[18]; в его работе, безусловно, много ума, но, что все это означает, понять трудно.
– Полагаю, лучше сразу признать, что вы правы, – сказал Хелмер, проведя рукой по воспаленным глазам, и, улыбнувшись, двинулся к выходу, но громко выраженный протест помешал ему ретироваться.
Пришлось остаться. Он нашел среди пальм и папоротников стул, обессиленно рухнул на него и добродушно пояснил:
– Просто одна мысль так настойчиво преследовала меня, что я, дабы избавиться от наваждения, заключил ее в мрамор.
– Одержимость навязчивой идеей? – предположил очень молодой джентльмен, любитель декадентской литературы.
– Нисколько! – возразил Хелмер, улыбаясь. – Идея преследовала меня лишь до тех пор, пока не обрела воплощение. Как только я сумел выразить ее в своей работе, она больше мне не докучает.
– Вы обещали растолковать нам свою идею, – заметила хорошенькая девушка.
– О нет, я этого не обещал…
– Ну, пожалуйста, мистер Хелмер!
К первоначально окружавшей его группе присоединилось еще несколько человек, все напряженно ждали, что он скажет.
– В этой идее нет логики, – с трудом заговорил Хелмер. – Нет ничего достойного вашего внимания. Я просто поместил потустороннее существо…
Он резко замолчал. Среди других слушателей, внимательно наблюдая за ним, стояла дама в черном. Встретив его взгляд, она дружелюбно кивнула ему и, поскольку он приподнялся, чтобы встать, жестом попросила продолжить рассказ. Мгновение они неотрывно смотрели друг на друга.
– Идея, которая всегда привлекала меня, – медленно начал он, – базируется на инстинктах и эмоциях, а не на логике. Суть ее в том, что человек, обреченный на смерть, никогда не умирает в одиночестве, – для меня это было очевидно, сколько я себя помню. Почившие в своей постели окружены родственниками, рядом с солдатами, павшими на поле брани, их товарищи – так умирает большинство людей, никто не остается один на один со смертью. Даже жертва убийства испускает дух, как минимум, в присутствии своего убийцы, если нет других свидетелей.
Но как это происходит с теми, кто ищет уединения, кто оторван от мира? Одинокий пастух, найденный бездыханным в бескрайней пустыне, пионеры-первопроходцы, на костях которых создавались впоследствии оплоты цивилизации? Или те, кто ближе к нам, здесь, в нашем городе, в безмолвных домах, на пустынных улицах, на заброшенных солончаковых лугах и в глухих местечках городских предместий?
Дама в черном стояла неподвижно, пристально глядя на Хелмера.
– Хочется верить, – продолжал он, – что ни одно живое существо не умирает в полном одиночестве. И я думаю, что, когда человек обречен, например, в пустыне, когда шансов на спасение у него нет и надежда только на чудо, из эмпирей Вечности, сбросив покров невидимости, к нему спускается какой-нибудь крылатый хранитель, чтобы в свой последний миг он не оставался один.