[41]и, дабы походить на свою богиню, стягивали талию поясами. Карфагенские девушки, чьи ноги были сплетены на щиколотках цепочками, опуская взгляд долу, молились Танит[42]. Жены фараонов, оглашавшие гулкие своды громоздких дворцов громкими воплями мучительных родов, взывали к Изиде[43]. Матросы и гребцы на тирских галерах темными ночами воспевали в песнях и гимнах Астарту [44]… Поклонялся Луне и принц Актеон, который, будучи греком и охотником, именовал ее Артемидой. Но в силу своего восторженного воображения он умудрялся видеть чудеса даже в самых обыденных вещах. Основываясь на болтовне кормилиц, принц уверовал в то, что его матерью была не царственная супруга отца, а соблазнившая Аристея сладкоголосая нимфа Сирена. Притча, согласно которой его дед Кадм Беотийский, посеяв зубы дракона, пожал воинов, также не вызывала у Актеона сомнений – он искренне считал ее правдивой. Из-за столь безграничной веры принца в чудеса, когда умер его старый учитель Хирон, стоило большого труда внушить ему, что при жизни тот не был кентавром. Неудивительно, что, увидев очеловеченные изображения идолов, сей романтичный мечтательный юноша воспринял их как истинный лик бессмертных богов и решил, что, подобно смертным людям, они тоже обитают на земле. С тех пор Актеон стал находить следы сатиров на звериных тропах, а в хаотичном движении трепетавших на ветру гибких веток деревьев видел тайные жесты дриад. Таким же образом он силой воображения оживлял и других представителей пантеона язычников, перевидав их всех. Они являлись пред его благосклонным взором то в освещенном молнией олимпийском профиле какой-нибудь тучи, то в обрамленной пеной морской волне, напоминающей лицо бородатого человека. В итоге он повстречал (или ему казалось, что повстречал) всех богов и богинь, кроме одной – покровительницы охотников Артемиды. Разделяя бытовавшие в то время заблуждения, он верил, что эта стыдливая скромница с полумесяцем на голове скрывается где-то со своими нимфами от фривольных взглядов людей. И хотя Элохим, дабы предостеречь его, посылал ему тайные знаки, Актеон решил во что бы то ни стало выследить призрачную девственницу. Когда он охотился на диких зверей, проводя за этим занятием дни и ночи, то подстерегал не только кабанов или рысей. Как-то вечером Актеон и его друзья, вооруженные кто рогатиной, кто луком, медленно шли по лесистому ущелью вдоль берега ручья, возвращаясь с охоты домой. Впереди на носилках из ветвей несли туши убитых зверей – медведя и трех кабанов; собаки, спущенные со своры, высунув языки, устало плелись следом. Актеон, которому не посчастливилось в тот день убить зверя либо увидеть богиню, был мрачен и двигался словно бы нехотя, еле волоча ноги. В глубоком ущелье царил мрак, только бледные силуэты берез, как бы впитавших в себя лунный свет, выделялись на фоне темного леса, напоминая фосфоресцирующие колонны. Вдруг в бурных водах ручья промелькнула серебристая рыба – точно луч лунного света, прорвавшийся сквозь тучи. Лицо юного принца разгладилось. Кто-то даже расслышал восторженный возглас, сорвавшийся с его губ. На повороте тропинки Актеон шепотом велел всем остановиться и замолчать. Друзья и слуги замерли на месте, во взглядах, обращенных к принцу, сквозил немой вопрос. Даже собаки притихли, насторожив уши. «Артемида…» – прошептал принц, показывая рукой на изгиб ручейка. Но, устремив туда взоры, его спутники увидели лишь обычный белесый туман, который, клубясь, лениво стелился над водой на синем фоне леса. В какой-то момент по прихоти легкого бриза зыбкие очертания тумана, казалось, обрели форму, смутно напомнив группу купальщиц. Но тут же новый каприз ветерка развеял эту идиллическую картину. Однако в те времена вера в сверхъестественное была настолько глубока, что в свите Актеона нашлось несколько сбившихся с пути истины безумцев, которые, разделяя его заблуждения, с готовностью повторили за ним: «Артемида!» И все они были убеждены, что действительно видели ее в окружении купающихся нимф. Пока спутники принца восхищенно и почтительно взирали на то, что осталось от навеянного туманом образа, собаки с громким лаем внезапно бросились преследовать кого-то. Оглянувшись, охотники и слуги обнаружили, что принц исчез, а вдали обезумевшие псы гонятся за огромным оленем с ветвистыми рогами, который появился невесть откуда и теперь, спасаясь от погони, мчался неизвестно куда. Конечно же все решили, что Актеон был превращен в оленя. В этом никто не сомневался, даже те, для кого Артемида не являлась объектом поклонения. Теперь в ее существование и в ее могущество уверовали все – вон как стыдливая богиня умеет больно мстить своим недостаточно скромным поклонникам! Охваченные смятением охотники на какое-то время буквально оцепенели, пока один из них, придя в себя, не закричал, что нужно остановить собак. Нетрудно было сообразить, какая страшная участь грозит оленю-Актеону, если собаки догонят его, и все бросились в лес, оглашая темноту громкими воплями. Увы, слишком долго они пытались осмыслить произошедшее, и драгоценное время было упущено: собаки настигли свою жертву, о чем возвестили донесшиеся из чащи звуки. Дальнейшее преследование уже ничего не могло изменить. В безысходном отчаянии запыхавшиеся охотники остановились. Их переполнял непередаваемый ужас. Одни, не выдержав душевных мук, бросились на землю; другие, шатаясь и спотыкаясь, как пьяные, неосознанно еще продолжали идти; кто-то плакал, опустившись на колени, и, периодически ударяя себя кулаком по голове, пытался изгнать страшные мысли; кто-то душераздирающе кричал, стараясь заглушить шум травли; кто-то судорожно зажимал уши. Собак, когда те вернулись с кровью на губах и шерстью на клыках, они застрелили из луков. Луна ярко освещала их обратный путь. Они утверждали, что она была кроваво-красного цвета. Но если и так, то пурпурный наряд богини, скорее всего, стал следствием какого-то атмосферного явления и никоим образом не символизировал оскорбленное целомудрие или негодование. Во всяком случае, с кровью Актеона это никак не было связано. Артемида – плод воображения сбившихся с пути истины умов – не принимала участия в произошедшем, да к тому же и принц вовсе не умер. В действительности за всем стоял вездесущий и всезнающий Иегова. Его печалило пагубное сумасбродство Актеона, которое было слишком заразительно для остальных, и, дабы покарать отступника, Он заключил принца в тело быстроногого оленя. Но так как собаки уже бросились в погоню, Он сбил их со следа, направив за другой жертвой, в чьей крови они и были испачканы. На оленя-Актеона Всемогущий имел более далеко идущие планы и готовил ему более возвышенную участь. В темном лесу, окутанном мраком ночи, Актеон уловил еле слышный голос, который, казалось, звучал прямо у него в голове. Это с ним говорил Элохим. «Ты будешь жить жизнью зверя, – сказал таинственный собеседник, – пока не падут ложные боги и охотники не перестанут поклоняться Артемиде как своей покровительнице». Однако Актеон толком не понял, что происходит, поскольку об Иегове знал лишь то, что так звали бога какого-то далекого народа. Но даже если бы ему было известно о Создателе больше, он вряд ли сумел бы сообразить, в чем дело, ведь Элохим привык общаться с людьми из глубин их сознания, не называя себя, что может сбить с толку любого. Слова Всемогущего он принял за собственные мысли, удивившись, насколько они туманны и неуместны. Но эхо этих слов не умолкло, оставив след в его душе, и, даже будучи зверем, он постоянно ощущал неразрывную связь своей судьбы с чем-то великим и таинственным. Впрочем, до осуществления его предназначения было еще очень далеко. Поначалу олень-Актеон ничем не отличался от других одиноких оленей, которым не свойственно призывным гласом оглашать на закате окрестности, за которыми не идут следом грациозные стада самок и павлинов. Дни его протекали размеренно и однообразно. Он мирно щипал траву, питался листьями деревьев и, утоляя жажду у источников, наблюдал в зеркальной поверхности воды, как с течением лет рога его разветвляются все больше и больше. Каждый год он ранней весной сбрасывал их, а к осени они опять отрастали, и каждый год он тер о стволы деревьев все новые и новые отростки. Шло время. Из быстроногого оленя он превратился в могучего патриарха лесов, а потом совсем постарел, так что шерсть его стала совершенно белой. Но, даже достигнув возраста, в котором олени умирают, он продолжал жить. Члены его не утратили гибкости, глаза не потеряли остроты зрения и слух остался таким же чутким. Бремя огромных ветвистых рогов не тяготило его; между тем каждую зиму появлялся новый отросток, чего прежде ни с кем еще не бывало. Рассказ дровосеков о гигантском белом олене с невероятно ветвистыми рогами раззадорил охотников. Начались облавы. Актеону пришлось покинуть обжитые места, но и в новых краях его образ жизни остался неизменным. В конце концов он достиг возраста, в котором умирают люди, однако по-прежнему продолжал жить. Где бы он ни пытался осесть, молва о нем неизменно привлекала к нему внимание, постоянно вынуждая его бежать. Сменялись поколения людей, а он все так же кочевал из леса в лес, ибо, обретя пристанище, каждый раз был вынужден снова спасаться бегством. Встречались ему леса с широкими, как в парках, просеками, куда беспрепятственно проникало солнце, играющее на листве деревьев; он предпочитал им поляны, скрытые куполом густых ветвей, где всегда было свежо, тихо и мглисто. Актеон терся рогами о стволы одинаково пригодных для этого деревьев, не видя между ними особых различий, но случалось, что во время своих бесконечных скитаний он оказывался в давно покинутых местах и неожиданно для самого себя узнавал в старых мощных столетних дубах молодые деревца из прежней своей жизни. Время утратило значение для Актеона. Он достиг того возраста, в котором умирают деревья, однако по-прежнему продолжал жить. Там, в Греции, правнуки его племянников были уже старцами. Те, кто охотился за ним теперь, говорили на незнакомом языке и носили странные одежды. Много перемен произошло на свете за годы его бесконечных скитаний, но он не знал, чем вызваны эти перемены – временем или пространством. Ибо, спасаясь от преследовавших его охотников – то пеших, то конных, – он постоянно куда-то мчался под лай охотничьих собак или тявканье дворняжек, сопровождаемый сигналами сначала рога буйвола, потом рога из слоновой кости и нако