Восхваляются великие добродетели священнослужителя Иоанна и нравственная чистота его подданных. Есть там источник, исцеляющий от болезней, есть и камень, дарующий человеку молодость. Обитель Иоанна — чудесный замок, напоминающий вышеописанный замок Грааля, в его распоряжении бесчисленное войско, ему подчиняются короли и епископы и т. д. Выслушав рассказ, Парцифаль и хранители Грааля воспламеняются желанием служить пресвитеру Иоанну. Чудесным образом сюда переносится с Монсальвата и Св. Грааль. После кончины Титуреля, а затем и Парцифаля хранителем святыни становится сам пресвитер Иоанн.
Толкования процессии Грааля. Кельтское и скифское
Знаменитой сцене «Процессия Грааля» предлагались самые различные интерпретации. Среди научных можно выделить три направления.
Для сторонников христианского и литургического объяснения Грааль — это дароносица (или чаша, потир), серебряное блюдо — патена, дискос, а кровоточащее копье — то самое «святое копье», которым римский сотник Лонгин пронзил бок распятого Христа. Другие полагают, что Грааль — это чаша, из которой пил Иисус во время Тайной вечери и в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь Спасителя. Последнее, правда, отсутствует у Кретьена и появляется позднее у Роберта де Борон. Итак, для одних эта процессия — обряд предсмертного причащения короля, проводимого в замке, для других — форма обряда Великого Входа, характерная для византийской обедни.
2. Сторонники кельтских истоков легенды, несомненно, могут указать в истории Грааля ирландские и галльские мотивы. В частности, один из аспектов легенды связан с культом плодородия (здесь плодородие земли связано с физическим исцелением увечного короля). Грааль при этом предстает как воплощение одного из тех чудесных сосудов, в которых никогда не переводится пища и питье. Эти предметы чаще всего составляют часть сокровищ и талисманов иного мира.
Однако теория кельтского происхождения имеет свои слабости: предметы, фигурирующие в процессии, разрознены, не составляют логической целостности. Для каждого из этих предметов можно найти кельтский аналог в той или иной легенде, но вместе они не образуют системы. Однако логично было бы хотя бы в порядке гипотезы предположить, что предметы, участвующие в процессии, составляют ансамбль, части целого, изначально неразделимого, и его надо опознать как таковой. Сравнительно-исторический подход французского ученого, академика Ж. Дюмезиля предлагает такой способ проверить эту версию, и, не отрицая кельтских корней, предлагает более широкий взгляд на этот загадочный комплект сокровищ.
Скифский аналог священных предметов
Геродот в «Истории» приводит рассказ скифов об их происхождении.
Скифы — ираноязычные пришельцы-степняки, появившиеся в сев. Причерноморье еще в VII веке до н. э. Об их этногенезе существует несколько версий, приводимых Геродотом. Наиболее реалистическая из них гласит, что кочевые племена скифов обитали в Азии и, будучи вытеснены оттуда массагетами (родственными скифам), перешли реку Аракc и прибыли в киммерийскую землю. Однако чрезвычайно любопытные черты содержат их «мифы о происхождении» в передаче Геродота.
«По рассказам скифов, народ их моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена… У него было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и самый младший Колаксай. В их царствование упали на землю с неба золотые предметы: плуг, ярмо и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился средний брат, и опять золото было объято пламенем, но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему… Все племена вместе называются сколотами, то есть царскими. Эллины же зовут их скифами»[176].
Вторую легенду рассказали Геродоту греки, жившие на Понте. В ней повествуется, как Геракл в поисках похищенных у него коней нашел в пещере существо смешанной породы — верхняя часть тела у него была женской, а нижняя — змеиной. У них родилось трое сыновей, и на вопрос Змеедевы, что делать с ними, Геракл предложил следующее: «Когда увидишь, что сыновья возмужали, то лучше всего поступить тебе так: посмотри, кто из них может вот так натянуть мой лук и опоясаться этим поясом, как я тебе указываю, того оставь жить здесь… остальных отошли на чужбину». Затем Геракл передал лук и пояс с висевшей на конце его чашей уехал. Двое сыновей — Агафирс и Гелон — не смогли справиться с задачей и были изгнаны, младшему же Скифу удалось. От этого Скифа, сына Геракла, произошли все скифские цари. И в память о той золотой чаше еще и до сего дня скифы носят чаши на поясе[177].
В обоих мифах речь идет о полубожественном происхождении первопредка, его супруга (дочь реки Борисфена (Днепра) во второй версии описана как «полудева-полузмея», отчасти напоминающая русалку, об их трех сыновьях и священных сокровищах (чаша, плуг, ярмо; чаша, лук, пояс). Причем миф о небесных дарах был распространен и в Средней Азии среди саков и массагетов, и это как нельзя лучше подтверждает данную версию об их происхождении. Так, Александру Македонскому во время его пребывания в средней Азии саки с гордостью рассказывали о полученных ими небесных дарах — плуг, копье, стрела и чаша. А то обстоятельство, что скифы назвали себя самым молодым народом, косвенно свидетельствует об их осознании — в мифологической форме, конечно, — факта «великого раздела». Так лингвисты называют разделение индоевропейского «праязыка» на индоарийскую и индоиранскую ветви, причем вторая из них — младшая. Об этом говорят и другие сказания, например, о «старых «и «молодых» скифах, произошедших от братьев «Пала» и «Напа» (кстати, по имени второго названа скифская крепость Напит)[178].
Сыновья Таргитая (владеющий Землей), считает скифолог Раевский, олицетворяют три вертикально расположенных мира (Колаксай — Солнце-царь, Липоксай — Гора-царь, Арпоксай — Глубь-царь). Скифскому Колаксай соответствует славянский Дажьдьбог — солнце-царь.
У скифов была своя модель мира, где символами являлись животные и растения. В ней хищная птица символизировала верхний мир, копытные — средний, кошачьи хищники, живущие в норах и пещерах, — нижний. Верхний и нижний миры противостоят среднему как потусторонние миры смерти. Не случайно сцены терзания, эти шедевры «звериного стиля», изображались над сценами земной жизни (Чертомлыцкая амфора) или под ними (пектораль из Толстой могилы).
На знаменитой пекторали из Толстой могилы учеными прочитана скифская модель мироздания. Центральной осью служит мировое древо, представленное своими элементами-символами (растение с птицами на нем, подвешенный горит — колчан для лука и стрел). В верхнем ярусе два скифа шьют одежду из овчины. Левый — старец со жреческой повязкой на волосах, почти безоружный (его горит висит на дереве). Правый — более молодой, горит у него лежит рядом. Это жрец и воин. Третью функцию представляют два скифа, доящие скот. Композицию верхнего яруса завершают две птицы — слева водоплавающая, справа — хищная.
Но терзание — это не просто смерть, а «благое терзание», жертвоприношение, залог возрождения жизни, а значит — обилия скота и растительности в земном мире. В мифологическом мышлении начало нового года соотносится с созданием или обновлением мира. Борьба двух даже благих начал ведет к страданиям и смерти, но из этой смерти рождается новая жизнь. Такова жестокая, но оптимистическая диалектика первобытного мифа.
Жорж Дюмезиль, изучив легенду, предположил, что эти предметы символически изображают три функции индоевропейцев: чаша служит культу (первая функция); секира (по Геродоту), копье и стрела (по Квинту Курцию) служат войне (вторая функция); ярмо и плуг представляют третью функцию. Он исходил из того, что мифы можно понять лишь в контексте жизни людей, их создавших: «хранители мифов, ритуалов и священных формул вполне сознавали стоявшую за ними систему, и наша единственная задача — показать ее во всей полноте и древности»[179].
Другими словами, в религиозной идеологии находит отражение социальная структура народа, и только на этом фоне можно правильно понять возводимую на ней структуру мифологических и религиозных представлений. Относительно же социального устройства индоевропейских народов имеются во многих случаях вполне надежные свидетельства.
В глубокой древности у этих народов определились три социальные функции: религиозно-жреческая, военная и хозяйственная. Так, в древнеиндийском обществе мы находим деление на жрецов-брахманов, воинов-кшатриев и вайшья — земледельцев и ремесленников. Это трехчастное социальное деление, предположил Дюмезиль, наложило определяющий опечаток на религиозную и мифологическую системы индоевропейских народов.
В соответствии с ними космологические представления соотносились не только с ценностными, но и с социальными воззрениями — с устройством общества и с принятой в нем системой ценностей. Само мироздание делилось на средний, горний и дольний миры. Соответственно делилось и само общество: отношения с горним миром поддерживали священнослужители, порядок в среднем мире и защиту его от драконов, чудовищ и просто врагов родной земли брало на себя воинство — князь со дружиной; с миром дольним, который олицетворяет «мать сыра земля» или земля и вода, и в котором все умирает и возрождается, таинственным образом связаны земледельцы, крестьянство, а затем и вообще производители материальных благ. С этим соотносилась система ценностей, построенная строго иерархично: перед высшими, сакральными ценностями склоняли голову оба сословия; далее следовали воинские, рыцарские доблести, и, наконец, добродетели земледельца, его трудолюбие, умение жить в согласии с природой — источником всякого богатства.