Образы богов и героев в этой системе — не произвольное создание народной фантазии. В каждом из них манифестируется одна из трех основных социальных функций. Так, первую функцию в древнеиндийском пантеоне олицетворяет Митра/Варуна; в древнеримском — Юпитер; в скандинавском — Top/Один. Их функция определяется как суверенитет в политико-юридической и магической сфере; с ними ассоциируется управление, правосудие, мудрость, магия.
Вторую функцию олицетворяют, соответственно, Индра/ Вайю, Марс, Тор. Она ассоциируется с физической силой, воинской доблестью, безудержной храбростью. Третья функция представленная соответственно в образах богов (Квирин — близнецы Насатья — Ньордр, Фрейр, Фрейя), связана с богатством, плодородием, изобилием материальных благ; это боги — покровители земледельцев, пастухов, ремесленников, домашнего очага и женщины.
Теорию трех социальных функций и соответствующих им идеологий Дюмезиль применяет также к интерпретации кельтского, древнеиранского и древнегерманского материала. Венчает этот список анализ осетинского эпоса Нартов, который стал впечатляющим достижением французского ученого как кавказоведа. Он обнаруживает ту же схему в делении Нартов на три фамилии — Алагата, Ахсартагката и Бората. Алагата, в доме которых происходят молитвенные собрания Нартов, манифестируют первую функцию. Ахсартагката, отличающиеся воинственностью, — носители второй функции. Бората, славящиеся богатством, олицетворяют третью функцию. Осетины, как блестяще доказал французский ученый, являются уцелевшими потомками (через алан) последних скифов: «они сберегли до наших дней не только язык, как форму, несущую некое культурное содержание, но и само это содержание, в котором отразилось состояние скифской цивилизации на последних ступенях ее развития. А главное — живые, бесценные, полные архаики эпические сказания». Именно у них мы находим «первоисточник» трифункционального деления. Согласно Геродоту, родоначальникам скифов были ниспосланы с неба золотые вещи: чаша, секира, плуг и ярмо. Они явно имели ритуальное значение, символизируя три функции. Таким образом, идеология трех функций выражена предметами, которые служат для выполнения этих функций.
«Трифункциональная теория» сразу же привлекла к себе внимание всех исследователей истории культуры, религии, мифологии. Наряду с горячими сторонниками были и скептики. Ряд исследователей отмечал наличие отклонений от этой схемы в различных культурах, в частности то, что на известном этапе воинские добродетели возобладали над жреческими. Французский академик сам предвосхитил возражения, подчеркнув, что в каждом конкретном случае приходится решать вопрос: в какой мере трифункциональная структура, безусловно иллюстрируемая символическими предметами, реально существовала в обществе? Так, скифское общество времен Геродота и более позднее, уже далеко уклонилось от традиционной индоевропейской или индоиранской модели, которую принято возводить ко III–II тыс. до н. э. Его сословия сильно трансформировались, приблизившись к окружающим кочевым народам (сарматы, хунну и т. п.). Едва ли в Скифии жречество продолжало существовать как обособленная группа, считает Дюмезиль. Скорее, религиозные акты отправлялись главными лицами — начиная с царей и кончая главами семейств. В этом скифы были сходны с индоевропейцами востока и севера Европы — славянами и германцами: у последних место главного мага, его знаки отличия и власть, подобно Одину в мифологии, получает король. В целом, общественный строй скифов был, полагает Дюмезиль, скорее двухсословным, нежели трифункциональным; в нем различались аристократия (вожди, князья) и своеобразный плебс (войско). Таким образом, представления о трех социальных слоях, следы которого сам Дюмезиль отмечал у скифов, на позднем этапе их существования являлись скорее идеальной моделью, застывшей концептуальной традицией, продолжавшей существовать в сфере идеологии. Фактически он допускал трехчленное деление общества только для индоарийцев и части иранских племен («народ Авесты»). Тем не менее российские последователи Дюмезиля все же находили такое трехчленное деление в скифском обществе (Э. А. Грантовский, Д. С. Раевский, A. M. Хазанов).
Однако следы существования в сознании этой «индоевропейской идеологии» или идеализированной схемы вновь проявились в средневековой Европе в виде трех сословий. Относительно последних известно, что знаменитые три категории — oratores, bellatores, laboratores, — появились в IX–X веках как бы внезапно, причем поначалу в англосаксонских хрониках. Каждая категория характеризовалась особой функцией: «laboratores — это те, кто своим трудом обеспечивает наше существование; bellatores — это те, кто защищает наши города и нашу землю от завоевателей; oratores — это те, кто заступается за нас перед Богом. В самом деле, крестьянин должен трудиться, чтобы нас прокормить, солдат — воевать против наших врагов, а служитель Божий — молиться за нас и вести духовную брань с невидимым врагом», — говорится в англосаксонском тексте X века. Распространение этой столь похожей на древнеиндийскую схемы, ставшей, в свою очередь, основой трехсословного деления в средневековой Европе, служит новым подтверждением концепции французского ученого.
Споры, вероятно, будут продолжаться. Но вместе с тем, несомненно, что теория трех функций, дающая интерпретацию социорелигиозных представлений в связи с реальным процессом общественной жизни и социальных отношений, знаменует новый и важный этап в изучении религиозных и мифологических систем, который не может обойти ни один исследователь.
Второй областью научных исследований Дюмезиля было кавказоведение. Интерес к Кавказу пробудился у французского ученого с первых дней научной деятельности. Уже в 1928 году он предпринимает путешествие в Сванетию. В дальнейшем он проводит исследования среди кавказских народов, переселившихся в Турцию в 60-х годах XIX века и сохранявших свой язык, обычаи, фольклорные традиции. Этот «второй Кавказ» и стал предметом пристального внимания Дюмезиля. Впервые в 1930 году, а с 1954 года почти ежегодно он совершает научные поездки в места поселений турецких кавказцев, записывает тексты, изучает быт, фольклор. Вместе с тем он внимательнейшим образом следит за кавказоведческой литературой, издающейся в СССР, ведет оживленную переписку с советскими кавказоведами. Дюмезиль занимался всеми тремя группами кавказских языков: южными (лазский), восточными (ингушский), западными (убыхский, кабардино-черкесский, адыгейский). Особенно велики его заслуги в изучении западной группы: им была создана первая сравнительная грамматика этих языков.
Мифологические и кавказоведческие исследования Дюмезиля развивались параллельно и пересеклись в области изучения осетинского эпоса о героях, называемых Нартами. Результаты этой встречи оказались на редкость плодотворными, так как ученый был во всеоружии как мифолого-фольклористической эрудиции, так и кавказского материала.
В 1930 году вышла книга Дюмезиля «Легенды о Нартах». Со времени публикации известной статьи Вс. Миллера «Черты старины в сказанияхи быте осетин» (ЖМНП, авг. 1882) это был самый крупный и позитивный вклад в познание генезиса и содержания сказаний о Нартах. В книге выделены основные циклы сказаний, сохраняющие свое значение и по сей день («Урызмаг и Сатана», «Хамыц и Батрадз», «Созырыко и Сослан») и второстепенные. Автор весьма обстоятельно излагает содержание сказаний каждого цикла, привлекая не только осетинские, но также кабардинские, западно-адыгские, балкарские и другие варианты. Вслед за Вс. Миллером, но с более развернутой аргументацией Дюмезиль убедительно доказывает прямую преемственность в эпической традиции от геродотовских скифов до современных осетин. Он, в частности, подчеркивает, что имя центральной нартовской героини Сатаны тождественно имени аланской принцессы Сатиник, которую, по Моисею Хоренскому, воспевали армянские рапсоды. Имена героинь не просто созвучны, их роднит сходство сюжетной и психологической ситуации в осетинской и армянской легенде.
Интерес к нартовскому эпосу сопровождал Дюмезиль на протяжении всей его научной деятельности. За «Легендами о нартах» последовал ряд книг и статей, где рассматривались как общие проблемы генезиса и исторических связей этого монументального памятника, так и частные мотивы и образы. На французском (1948) и немецком (1959) языках вышла книга «Локи», где автор проводит далеко идущие параллели между образом Нарта Сырдона и враждой его с Сосланом и образом скандинавского божества Локи и враждой последнего с солнечным богом Бальдром, — враждой, приводящей к гибели как Сослана, так и Бальдра.
Путем тонкого, скрупулезного, местами виртуозного сравнительного анализа Дюмезиль вскрывает в осетинском эпосе и мифологии черты, сюжеты, мотивы, образы, общие у осетин с другими народами индоевропейского круга, но неизменно в своеобразной и оригинальной национальной форме. Достойно внимания, что коллега Дюмезиля по индоевропейским исследованиям — Жоэль Грисмар обнаружил соответствия между эпосом осетин и британских кельтов, причем «столь поразительные, что они не могут быть случайными», по выражению Дюмезиля. Таковы параллели с некоторыми местами легенд так называемого Артуровского круга. Это мотив меча, брошенного в озеро. Роман XIII века «Смерть короля Артура» содержит описание последней битвы, где гибнет большинство рыцарей Круглого стола и сам Артур смертельно ранен. Он велит верному спутнику бросить свой меч Эскалибур в озеро неподалеку. Тот дважды пытается обмануть своего господина, бросая в воду то собственный меч, то ножны Эскалибура. Но королю ведома тайна меча; дважды спрашивает он оруженосца, что он увидел. Тот отвечает «ничего особенного» и Артур посылает его снова. Тогда оруженосец бросает наконец меч в озеро и видит, как из воды поднялась рука, схватила меч и скрылась. При рассказе об этом чуде Артур чует, что смерть близка.
Исследователи долго искали истоки этого мотива и только публикация Дюмезиля легенд о нартах позволила его прояснить. Герой легенд Батрадз мстит нартам за смерть своего отца, преследуя их с такой яростью, что сам бог разгневался и наслал на него беды, от которых Батрадз захотел умереть. Для Нартов началось последнее испытание. «Я не могу умереть, пока мой меч не будет брошен в море», — говорит он им, ибо существует мистическая связь между ним и его мечом. Однако Нартам не под силу сдвинуть с места это мощное оружие. Они пытаются обмануть героя, уверяя, что меч уже заброшен в море. Однако Батрадз, не веря им, спросил, какие чудеса произошли при этом. — «Никаких», — ответили они, и Батрадз легко догадывается, что его веление не исполнено. Наконец нарты, запрягши множество быков, привезли меч к берегу и бросили его в море: тотчас поднялась буря, море закипело и окрасилось кровью. Нарты рассказали об этом Батрадзу, и он испустил дух. Сходство между смертью героя-нарта и короля Артура в повести XIII столетия несомненна, здесь действует единая схема, меч, брошенный в озеро, служит испытанием и доказательством. Как и Батрадз, Артур не может умереть, покуда его меч не будет брошен в воду; как и нарт (скифский бог-меч) король бриттов некоторым образом олицетворяет свой меч. Только на этот раз мифическая связь превратилась в символическую.