После многовековых перемещений по просторам «Европейской Скифии» (Ладога — Рюриков городок — Киев — Владимир — Москва — Санкт-Петербург) столица Руси / России волею Петра Великого вернулась практически в исходный регион Приладожья, лишь слегка сместившись к западу, из низовьев Волхова — в устье Невы[39].
«Три столицы» России блестяще охарактеризовал русский философ Федотов. Три столицы определяют три этапа русской истории: «исконная русско-византийская столица, наследница греческого христианства» — Киев, забытая в качестве таковой и периодически тяготеющая к польско-украинской культуре; «западнический соблазн» Санкт-Петербурга и «азиатский соблазн» Москвы.
«Спор трех столиц» едва ли надо решать в пользу одной из них. Скорее их перемещения вдоль А-меридиана, освященного странствием Андрея Первозванного, могут быть истолкованы и как возможность, открытость направлению на Север, и, наряду с этим — обращенность к Югу, к цивилизационным истокам. Здесь явственно прослеживается линия связей от античной Александрии — с Константинополем, его представителем — Херсонесом Таврическим и с их преемником — Киевом[40].
«Александрийский меридиан» — понятие настолько же условное, как любой географический меридиан. Но вдоль него и вокруг него группируются надежно фиксируемые и поддающиеся изучению следы материальной культуры. Великая историческая миссия народа поначалу незаметна. Да и складывается она из судеб людей, не осознающих, что они, решая свои повседневные проблемы, являются в то же время частью некоего глобального процесса, начало которого затеряно во тьме веков, а конечная цель непредсказуема.
Византийско-крымская диаспора в Москве
Вдоль А-меридиана происходит культурный обмен древних, но слабеющих цивилизаций с варварскими, но полными энергии северными народами, причем во многом через Таврику, где зачастую проходило их первое соприкосновение с византийским миром.
По мере распада Византийской империи[41] отдельные ее осколки готовы были подхватить идею странствующего царства, продолжить миссию империи в тех или иных уголках, прежде являвшихся глухими провинциями.
Носителями этой идеи были представители византийской диаспоры, в том числе и на территории Таврики. Если принять во внимание роль ученых греков в передаче культурной парадигмы в северном направлении, в сохранении античного и раннехристианского наследия, рукописей и икон, наконец, в формировании просвещенной аристократической элиты европейских стран, в том числе России, то судьбы знатных семейств и их отдельных представителей прольют новый свет на исторические процессы, происходившие вдоль «Александрийского меридиана».
Великие Комнины Трапезундской империи значительно ущемили положение местного знатного семейства Гаврасов. Представители последнего вынуждены были отправиться в заморские области — Таврику.
Представители рода завладевают властью в юго-западной части горной Таврики, прилегавшей к Херсонесу-Корсуни, населенной потомками готов и алан. Здесь возникает княжество Феодоро, расцвет которого приходится на XIV–XV столетия. Культура населения княжества была византийско-греческой. Влияние Трапезундской и Византийской империй, подчеркнутое династическими связями княжеского дома, чувствуется в многочисленных археологических остатках — строительных приемах, фресковой росписи храмов и дворцов, языке сохранившихся надписей. Эту культуру затронул византийский ренессанс, связанный с династией Палеологов, занимавших престол почти два столетия (1261–1453).
Выехавшие из Таврики Гаврасы, основатели родов Ховриных и Головиных, задолго до появления в Москве Софьи Палеолог, стали переносчиками культурной парадигмы «странствующего царства» с юга на север.
Обратимся к судьбе Стефана Васильевича Ховры, одного из князей Феодоро, прибывшего с сыном Григорием на рубеже XIV–XV столетия в Москву из Крыма. Встреченный с почетом великим князем московским, он получил подворье в Кремле и земли в окрестностях Москвы. Спустя несколько десятилетий здесь появляется еще один мангупский князь Гаврас — Ховрин, причем в качестве родственника Софьи Палеолог — деталь немаловажная в контексте нашего повествования. В летописи упоминается, что Софью Палеолог, племянницу последнего византийского императора, отправившуюся в 1472 году из Италии в Россию, чтобы вступить в брак с великим князем Иваном III, сопровождал мангупский князь Константин Гаврас: он был удостоен этой чести, так как приходился «родственником невесте» и (такое предположение напрашивается само собой), вероятно, потому, что его родичи, потомки Стефана Васильевича Ховры, уже находились в Москве. В то время ему было 30 лет, следовательно, он родился в 1442 году и, как предполагает Васильев, был сыном Иоанна и Марии Палеологини-Асаны. Позднее Константин принял монашество под именем Кассиана, удалившись в Ферапонтов монастырь; оттуда он ушел, чтобы основать свой собственный монастырь на берегу речки Учмы. В XIX веке на этом месте сохранялись две церкви: согласно сообщению Бруна, в стене одной из них, у входа, находилась плита с двуглавым орлом, но без корон, похожим на аналогичные изображения с плит князя Алексея 1425 и 1427 годов[42].
Стефану Васильевичу Ховре, родоначальнику московской ветви рода, был пожалован двор в Кремле, который, согласно позднейшим источникам, находился недалеко от Фроловских (Спасских) ворот, по правой стороне идущей к Соборной площади улицы, сразу за Вознесенским монастырем. Первые Ховрины не остались в долгу перед радушно встретившей их столицей растущей северной державы, на которую в греческом и южнославянском православном мире возлагались большие надежды по сохранению традиций православия перед наступающей волной тюрков-мусульман. В Кремле первым каменным зданием, открывшим новый период московского строительства, стала церковь Воздвижения Честного Креста (Крестовоздвижения), сооруженная в 1440 году на средства гостя и боярина Владимира Григорьевича Ховрина — внука Стефана. Церковь с таким посвящением особенно характерна для византийской традиции. После пожара она была отстроена им вновь: об этом под 6958 году сообщает Московский летописный свод: «Того же лета Володимеръ Ховринъ постави на Москве на своемъ дворе церковь камену, Въздвиженье честнаго креста…»[43].
С именем Владимира Ховрина связано предание о мужестве и твердости, проявленных им в отпоре татарам, причем отпоре не только военном, но и, так сказать, идейном, духовном, по-своему поразившем москвичей. Вероятно, оно сохранялось в устной передаче, прежде чем было записано М. И. Пыляевым.
«Когда в 1440 г. царь Казанский Мегмет явился в Москву и стал жечь и грабить первопрестольную, а князь Василий Темный со страху заперся в Кремле, тогда проживавший в Крестовоздвиженском монастыре схимник Владимир, в миру воин и царедворец великого князя Василия Темного, по фамилии Ховрин, вооружив свою монастырскую братию, присоединился с нею к начальнику московских войск Юрию Патрикеевичу Литовскому, и кинулся на врагов, занятых грабежом в городе. Не ожидавшие такого отпора казанцы дрогнули и побежали. Ховрин с монахами и воинами полетел вдогонку за неприятелем, отбил у него заполоненных жен, дочерей и детей, а также бояр московских, и, не вводя их в город, всех окропил святою водою на месте ворот Арбатских. Кости Ховрина покоятся в Крестовоздвиженском монастыре»[44].
В основных чертах предание вполне соответствует историческому событию, как оно описано у Н. М. Карамзина.
В середине XVII века подворье Ховриных-Головиных отошло боярину Морозову, который перестроил обветшавшую церковь, оставив то же название. На плане Кремля 1600 года церковь представлена как массивное кубическое здание, одноглавое, с пирамидальным завершением из нескольких рядов закомар и кокошников. Есть предположение, что В. Г. Ховрин был также строителем другого известного нам каменного здания в Кремле — церкви Введения на подворье Симонова монастыря, у Никольских ворот, сооруженной в 1458 году[45]. В. Г. Ховрин был одним из богатейших людей своего времени и пользовался доверием великого князя Василия Темного и митрополита Ионы. Позднее великий князь Иван III определит его ответственным за возведение Успенского собора в Кремле (1475–1479).
С начала XV века и на протяжении почти четырехсот лет с родом Ховриных-Головиных был очень тесно связан Симонов монастырь. В окрестностях Москвы в то время на землях боярина Кучки возник монастырь, названный по имени селения Симонове; его основание связано с именем Федора, племянника Сергия Радонежского и духовника великого князя Дмитрия Донского; в 70-е годы XIV века здесь уже стояла деревянная церковь во имя Рождества Богородицы, позднее замененная каменной (сегодня на территории завода. — Прим. авт.). Это так наз. старый Симонов монастырь, вскоре неподалеку от него возник новый Симонов монастырь расположившийся на землях, подаренных Стефаном Васильевичем Ховрой (в свою очередь получившим их от московского князя), который постригся в этом монастыре в монахи под именем Симон. На место это, согласно церковному преданию, указал сам Дмитрий Донской; здесь существовало городище XII века, рядом проходила оживленная Коломенская дорога, и монастырь должен был, по мысли князя, стать звеном в системе оборонительных сооружений от Орды на подступах к Москве. Центральный храм нового Симонова был посвящен Успению Богородицы; эта каменная церковь, одна из самых больших в Москве, сооружалась на средства Григория Степановича Ховры и его жены Агриппины. Она стала фамильной усыпальницей Ховриных-Головиных: здесь был положе