– Irasshaimase!
– Это значит: «Спасибо, что зашли», что-то в этом духе, – объяснила Идзуми, уже перешагнув порог и цокая своими деревянными сандалиями по тротуару.
Нидзю ён (24)二十四
Нам пришлось добираться на поезде до Арасиямы – застывшего во времени района в окрестностях Киото. По улице, обрамленной невысокими домишками, то и дело сновали рикши[45] с празднично одетыми дамами.
Спустя полчаса мы добрались до места, откуда начинался бамбуковый лес.
Я был счастлив и от души благодарен Идзуми, что она помогает мне исполнить четвертую мечту Амайи, но оказался совершенно не подготовленным к зрелищу, что ожидало меня в лесной чаще. Стволы бамбука, значительно более высокие, чем я предполагал, росли так плотно, что вечерний свет просачивался сквозь них водопадом волшебных бликов.
Пройдя метров сто, мы остановились в уголке рощи, лежащем в стороне от пешей тропы. Задрав голову, я увидел, что стволы где-то высоко в небесах соединяются, придавая окружающему пейзажу фантастический, неземной вид.
И в этот миг подул легкий ветерок, с порывистым шелестом раскачивая гигантские деревья.
– Энцо, закрой глаза… – прошептала моя спутница, – и слушай вечерний лес.
Я последовал ее совету. Идзуми взяла меня за руку. Перед моим мысленным взором встала картина – два растущих бок о бок бамбука танцуют в ритме ветра. Сжав маленькую руку девушки, в тот момент я пожелал, чтобы наше путешествие никогда не заканчивалось.
– Ты понимаешь, что говорит бамбук? – спросила она.
– Возможно, понимаю… – ответил я, – но я не сумел бы передать это словами.
– А я сумею… Он говорит, чтобы мы никогда не переставали искать свет. Путь может оказаться долгим и трудным, но выход есть всегда.
Я слушал ее, и мое сердце стучало все сильнее. Да, бамбук поведал ей немало.
– Жизнь сама открывает тебе путь. Так же как и любовь, если она настоящая.
Я открыл глаза и посмотрел на Идзуми. Она наблюдала за мной, затаенно улыбаясь.
Именно в этот миг моим губам следовало встретиться с ее губами, и я медленно потянулся к ней. Однако воспоминание о ее словах в чайной – «я еще не знаю, нравишься ли ты мне», – заставило меня ограничиться поцелуем в щеку.
– И я тоже начинаю любить тебя, – промолвил я.
В ответ Идзуми потянула меня за собой глубже в лес. Она скользила так естественно в своем кимоно, из элегантной прически не выбилось ни волоска, пока она вертела головой, чтобы лучше рассмотреть пронизывающие небеса стволы бамбука.
После долгой паузы она объявила:
– Я бы хотела остаться и жить здесь.
– Прямо здесь? – повторил за ней я, сдерживая смех. – Но здесь же ничего нет! Где бы ты стала жить?
Идзуми не удостоила меня ответом.
Нидзю го (25)二十五
Проснувшись рядом с Идзуми на второе утро в Киото, я попытался вспомнить, как это мы уместились вдвоем на такой узкой кровати.
Она надолго закрылась в ванной, а я тем временем растянулся на постели. Вымотанный событиями предыдущего дня, я моментально провалился в сон.
Глубокой ночью я очнулся и обнаружил, что рука Идзуми обнимает меня за талию. Через тонкую футболку я чувствовал, как ее грудь прижимается к моей спине, но решил не шевелиться. Она крепко спала, а у меня в голове эхом звучала песнь бамбука: нужно время, чтобы дотянуться до небес.
Когда в конце концов солнечный свет залил наш номер, мне показалось, будто прошла целая вечность. Я осторожно развернулся и очутился лицом к лицу с уже проснувшейся Идзуми.
Почти касаясь ее носом, я сказал себе, что представился отличный случай поцеловать ее, но девушка, угадав мои намерения, меня остановила:
– Только не здесь… Это должно быть намного более красивое место.
Я уже начинал привыкать к ее эксцентричности, так что пришлось подчиниться. Приняв душ, я оделся, и мы отправились в ближайший комбини купить что-нибудь на завтрак. Она взяла рулет, а я остановил выбор на упаковке лепешек с начинкой из красной фасоли. Под конец мы достали из холодильника пару бутылок чая.
– Те, что с красной этикеткой внизу, – горячие, – объяснила Идзуми.
Позавтракали мы на ходу, на площади перед станцией Сидзё-Омия. Впиваясь зубами в свой рулет, Идзуми заявила:
– Сегодня около полудня я поеду поездом в Нару. Это единственное место в Японии, о котором я хоть что-то помню.
– У меня еще оплачены сутки в гостинице, но, если это недалеко, я с удовольствием с тобой поехал бы.
– Максимум час на электричке, но перед тем мы должны отметить Праздник сакуры в Киото, как считаешь?
– И как его отмечают?
– Каждый по-своему, – ответила она, стряхивая крошки с губ. – Служащие и семьи устраивают пикник под цветущим деревом. Влюбленные фотографируются на фоне сакуры. Для японцев этот праздник – нечто большее, чем просто наступление весны. С обновлением природы происходит и внутреннее обновление человека.
– Тогда я руками и ногами за то, чтобы отпраздновать это событие. И где же мы можем увидеть деревья в цвету?
– Самое знаменитое место – это Тропа философа.
Через час мы добрались до ведущей вдоль канала дорожки, обрамленной сотнями цветущих деревьев. Идзуми объяснила, что эта тропа названа так в честь Китаро Нисиды[46], известного философа, который каждый день ходил этой дорогой на занятия в университет Киото.
– В японском есть специальное слово для обозначения того, чем мы сейчас занимаемся, – ханами, любование цветами.
Повсюду прогуливались толпы людей, так что, пройдя мимо Гинкаку-дзи[47], Серебряного павильона, мы углубились в окружающие храм сады. Среди множества деревьев, отнюдь не сакур, на маленькой полянке стояло одно-единственное цветущее вишневое деревце.
– Вот это правильное место, – объявила Идзуми, опускаясь на землю и ложась на спину.
Впервые на моей памяти она не сменила платье и сейчас достала из-под оранжевого пояса свой смартфон и наушники.
Предполагая, что она включит музыку во время нашего ханами, я улегся рядом. Сквозь бело-розовую пелену над головой было видно, как по небу проплыло пушистое облачко в форме дракона.
– Вот сейчас ты можешь услышать окончание песни, – промолвила она, вкладывая мне в ухо один из наушников.
Я не понимал, о чем она говорит, пока не вспомнил печальную фортепьянную мелодию и тоскующий мужской голос. Эта музыка лилась из красной колонки Идзуми в парке Ёёги, когда мы познакомились. С тех пор, казалось, пролетела короткая и прекрасная вечность.
We are in the same page
nothing is written
and it's okay
the haiku of your lips
silently draws
the shape of a dream
Come, Sakura Girl
Under the trees
I'll kiss your hair
Tomorrow will be late
Cherries just blossom
Here today
Прежде чем я успел что-либо понять, лицо Идзуми приблизилось настолько, что затмило для меня и цветы, и весь окружающий мир.
Я поцеловал ее волосы, слегка пахнущие корицей. И затем наши губы безмолвно соединились, творя лучшие на свете стихи.
Нидзю року (26)二十六
По сравнению с внушительным, космической формы поездом «Хикари» желтый состав линии Кинтецу казался игрушкой. Сидя напротив Идзуми у окна, я все еще пытался осмыслить то, что произошло под сакурой.
Песня звучала повтором четыре раза, а мы все целовались и обнимались, пока окончательно не перемазали землей кимоно Идзуми. Потом она поднялась и, стряхнув пыль с одежды, как ни в чем не бывало продолжила прогулку.
Поезд неспешно тащился по направлению к Наре; я взял девушку за руку, но она мягко высвободила свою ладонь.
Это отчуждение заставило улетучиться ощущение счастья, охватившее меня под сакурой. Я решил отнести его на счет пассажиров, переполнявших вагон. Может, японские гены Идзуми не позволяли ей открыто выражать свои чувства на публике.
Ее огромный красный чемодан опять ехал с нами. Это означало, что она не вернется в Киото. Эта мысль еще сильнее сдавливала мне сердце.
Мы прибыли в Нару, ни единым словом не обсудив дальнейших планов.
Некогда Нара была столицей средневековой Японии, сейчас ее посещали тысячи туристов, но при этом скромные размеры вокзала свидетельствовали о том, что это провинциальный город.
Когда мы проходили мимо забавной статуи монаха с оленьими рогами[49], к Идзуми, казалось, внезапно вернулось хорошее расположение духа.
– У меня есть детская фотография, где я стою как раз перед этим персонажем. Сделаем селфи?
Мы встали по обе стороны рогатого монаха, и Идзуми, перед тем как нажать на кнопку, растопырила пальцы буквой «V».
В автобусе, на который мы сели около вокзала, Идзуми с воодушевлением рассказывала:
– Олени – это символ Нары. Ты даже сможешь покормить их печеньем, они тут повсюду, – добавила она, подмигнув. – Мы сойдем у парка вокруг храма Тодай-дзи; это самая большая деревянная постройка в мире. А в прошлом была еще больше…
– Как это? Она что, усохла?
– Практически да, – улыбнулась она. – Поскольку храм деревянный, его дважды пришлось строить заново после пожаров во время войн. И сейчас он уменьшился на треть по сравнению с оригиналом, но все равно остается самым большим.
Автобус остановился у обширного луга, по которому разгуливали десятки маленьких оленей. Они охотно позволяли прохожим гладить себя, а на каждом шагу стояли киоски со специальными лакомствами для животных.
– «Печенье для оленей…» – прочитал я на остановке. – Никогда бы не подумал, что такое может быть!