Я не знал, что сказать. Видя, что я сижу истуканом, Идзуми развернулась на постели и закинула ноги мне на колени.
– Можешь погладить. Они нежные, как кожа девочки на той фотографии.
Я скованно положил руку на ее изящное колено.
– Не останавливайся, – с вызовом велела она. – Между нами восемь лет разницы, ну и что с того? Через сто лет мы все равно оба будем кормить червей.
Чтобы не показаться совсем уж идиотом, я провел пальцами сначала по лодыжке, а потом по ступне. Затем я перешел к другой ступне и начал обратный путь. Идзуми смотрела на меня с изумлением:
– Слушай, выше коленки тоже есть жизнь…
Меня поразила мягкость ее бедер; по закону компенсации у меня между ног тут же затвердело.
Дойдя до самого сокровенного места, я остановился.
– И что дальше? – спросила Идзуми.
Изо всех сил я пытался скрыть свое возбуждение, но это было невозможно.
– Ожидаю новых инструкций от службы управления полетом.
– Это правильно. Если не знаешь, куда лететь, лучше спросить более опытных товарищей.
С этими словами она скинула с плеч халат, обнажив маленькие, но прекрасной формы груди. Ареолы сосков были идеально круглые и напоминали розоватое солнце. Не ожидая дальнейших указаний, я начал пальцами массировать один из сосков, удивляясь его твердости, а губами прильнул к другому.
Идзуми не вмешивалась, словно со стороны наблюдая за собственным телом. Однако вскоре, будто что-то у нее в голове щелкнуло, она внезапно передумала.
– Ложись, Энцо. Теперь очередь моей исследовательской миссии.
Я подчинился и, дрожа от волнения, позволил ей снять с меня футболку, а потом и джинсы.
Когда она отбросила в сторону последний предмет моего гардероба, я испугался, что мое возбуждение дошло до точки невозврата. Идзуми резко сжала мой член, и это привело историю к финалу.
В ужасе я чувствовал, как кончаю прямо здесь, под ее суровым взглядом, после чего она вынесла вердикт:
– Ты был прав… Какой ты еще ребенок!
Сгорая от стыда, я поспешно оделся; единственным желанием было сбежать как можно быстрее…
Через пару минут я уже пересекал холл, выходя на улицу, и со слезами на глазах быстро зашагал к вокзалу.
Сандзю (30)三十
Неожиданная концовка моего романа с Идзуми – до этого наши отношения развивались неспешно, исполненные мелких побед и отступлений, – превратила меня в зомби, переставляющего ноги лишь в силу инерции.
Безостановочная буря мыслей и чувств на протяжении последующих двух суток была столь болезненна, что напоминала отходняк после приема психоделиков. Вернувшись в Киото, я проспал до утра в своем гостиничном номере.
Единственное, что побуждало меня продолжить маршрут, – это список целей Амайи, к которому добавилась еще одна задача: не думать.
Не думать про облетевшие листья сакуры, цветущей в моем сердце.
Не думать об Идзуми, что означало то же самое.
Не думать о том, что по возвращении меня ожидает жизнь столь же пустая и бесцельная, как раньше. Или все же нет?
Не думать о неотвратимости смерти.
Не думать о жизни, лишенной собственно жизни, как у моего отца; подобное прозябание равносильно смерти, а то и хуже ее.
В Осаку я решил ехать медленным поездом. Не было никакой нужды торопиться при выполнении следующего задания. В конце концов, никто там меня не ждал. Нигде меня никто не ждал.
За одну остановку до Нары, которая служила пересадочным пунктом, в вагон ввалились четверо иностранных фриков. Трое из них, мужики за пятьдесят, походили на врачей или психологов, а четвертый – парень помоложе – был явным фанатом тяжелого металла. У этого была при себе гитара размером чуть больше, чем укулеле, на которой он сразу же принялся бренчать; самый высокий тип из остальной компании подыгрывал ему на маленьком синтезаторе.
Наплевав на то, что в Японии считается совершенно недопустимым исполнять музыку в общественных местах, они тут же запели на английском. Слова песни показались мне очередной издевкой судьбы:
Far from Kyoto
City of secret hope
I can't forget you
Shrine of mystic love
Train to Nara
Buddha waits for us
But I miss you
Kingdom of sweet plums
Oh deer, oh dear
Oh deer, oh dear
Once more, please,
Let's get lost
The Karma highway
Starts here
Wisdom for our souls
Oh deer, oh dear
Oh deer, oh dear
Once more, please,
Let's get lost
The Karma highway
Starts here
Pack your things and go[51]
Песня была глупейшая, но меня позабавила игра слов – «deer» и «dear», «олень» и «любимый». И когда наконец эти просветленные товарищи вышли в Наре, я от души пожелал, чтобы какой-нибудь мускулистый олень боднул их под задницу так, чтобы они улетели в космос.
После этого небольшого развлечения меня вновь охватило тупое уныние, оно длилось, пока мы не прибыли в Осаку; усугубляло мое настроение и то, что поезд тормозил на каждой остановке.
Я стоял с рюкзаком за спиной и созерцал ряды небоскребов и широкие проспекты, словно перенесшие меня в какой-нибудь суперсовременный американский город. Узнать, где находится Плавающий сад, никакого труда не составило – он располагался на крыше гигантского небоскреба «Умеда Скай»[52] рядом с моим отелем. Мне оставалось лишь закинуть вещи в номер и отправиться туда.
Заплатив за билет и отстояв очередь, в стеклянном лифте я поднялся на смотровую площадку. Тем самым я выполнил шестое желание Амайи: «Увидеть ночную панораму города из „Плавающего сада“».
«И что теперь?» – спросил я себя, глядя в бездонную пропасть под ногами.
Сандзю ити (31)三十一
Утром я проснулся на восемнадцатом этаже отеля в Осаке с ощущением, что моя жизнь еще более безнадежна, чем накануне. В списке оставались две сравнительно достижимые цели, и никаких идей по поводу седьмой миссии: «Найти Кузнеца».
Я понятия не имел, кто мог быть автором этих мрачных похоронных мемуаров. В интернете не нашлось никаких следов этого произведения; в свою очередь, этот факт ставил неразрешимый вопрос: как документ попал в руки Амайе?
Единственной ниточкой могла служить следующая бронь гостиницы: деревня Яманучи, затерянная в горах Нагано, в трехстах километрах от Осаки. Чтобы попасть туда, мне придется вернуться на север и опять ехать в Токио.
Копание в бумагах – билетах и подтверждениях брони гостиниц по ходу маршрута, заботливо составленного бестелесным духом, – сработало как анестетик, позволяющий не думать о том, о чем я категорически не хотел думать. Но при всем том на душе моей свинцовым грузом, подобно хмурому, беспросветному небу, лежала печаль.
Перед завтраком я немного задержался, дочитывая отрывок первого романа Мураками, который раздобыл в «Старбаксе» в Сибуе незадолго до того, как… Нет, определенно мне не стоило думать об этом.
Начинался он так:
«Такой вещи, как идеальный текст, не существует. Как не существует абсолютного отчаяния».
Если с первым утверждением я еще мог согласиться, то второе вызывало у меня изрядные сомнения. Возможно, вернее было бы сказать, что отчаяние не будет длиться вечно, но, пока ты находишься на дне его колодца, ты не способен увидеть выход.
Прочитав несколько страниц романа «Слушай песню ветра», где главные герои практически живут за барной стойкой, я решил из любопытства заглянуть, о чем пойдет речь во второй книге, «Пинбол 1973».
Сквозь начало я продирался с трудом: какой-то тип нарезает круги по безлюдной железнодорожной станции в поисках собаки, о которой ему поведала некая девица. Однако через шестнадцать страниц рассказчик внезапно приходит в чувство и вносит ясность:
«Сентябрь 1973 года. Эта книга начинается отсюда. Это вход. Будет неплохо, если окажется и выход. Если же выхода не окажется, то писать книгу никакого смысла нет».
Этот внезапный поворот привел меня в такое восхищение, что я пробежал взглядом еще несколько страниц. Нумерации глав не было, они просто разделялись рисунком в виде листика.
Одна из глав состояла из единственной строки:
«Это роман о пинбольном автомате».
Когда я очнулся, стрелки часов перевалили за половину десятого, и мне пришлось чуть ли не бегом спускаться на завтрак.
Вернувшись в номер, я убедился, что ничего не забыл, закрыл рюкзак и закинул его за спину.
По пути на вокзал меня вдруг охватило чувство свободы. Сама возможность передвигаться из одного места в другое, менять города – все это приносило облегчение, хотя в глубине души я сознавал, что сбежать от самого себя вряд ли получится.
Чтобы попасть на синкансэн, мне пришлось проехать на местной электричке до станции Син-Осака. Там я отстоял уже привычную очередь у стойки «JR» и через двадцать минут сидел в поезде-пуле с коробочкой бэнто на коленях, что лишь усугубляло мое ощущение одиночества.
Мы двигались на север; в мгновение ока миновали Киото и летели со скоростью ветра, оставляя позади города и вокзалы.
В попытке отвлечься после Мураками я вновь взялся за воспоминания Кузнеца. Поскольку эти книги были столь очевидно несхожи, я решил выбрать главу наугад. Говорят, что так порой случается с «Ицзин» – китайской Книгой Перемен: быть может, прочитанное подскажет мне выход из того жизненного тупика, в котором я пребывал.
Приписав книге роль оракула, я резким движением открыл ее ближе к концу, и из манускрипта выпорхнула какая-то бумажка. Это оказалась закладка из токийского книжного магазина «Цутайя Роппонги».