Сам я в этом магазине не бывал, так что, судя по всему, картонка уже лежала между страниц, когда я получил посылку. Может, Амайя пользовалась этой закладкой, когда читала рукопись, но в таком случае где она ее раздобыла?
В этот самый момент справа от меня величественно выплыла гора Фудзи. Пассажиры, сидящие слева, отбросив привычную сдержанность, повскакивали с мест и приникли к окнам «на стороне Фудзи», чтобы посмотреть на гигантскую заснеженную вершину: само ее существование доказывало, что время чудес на этой планете еще не закончилось.
Сандзю ни (32)三十二
Невесть откуда взявшаяся закладка и одновременное появление вершины Фудзи показались мне знаком, так что я решил не пересаживаться на другой поезд до Нагано, а сойти на вокзале в Токио.
С помощью карточки «Pasmo» я добрался на метро до Роппонги, квартала в центре города, облюбованного иностранными туристами.
Среди совершенно безумного транспортного потока на полуденном солнце сверкала копия Эйфелевой башни, высоченная и при этом алого цвета[53]. Пользуясь ею как ориентиром, я добрел по карте до книжного магазина «Цутайя» – он находился в том же квартале, но в стороне от туристского столпотворения.
Отделы магазина с огромными витринами занимали несколько зданий белого кирпича; выглядело это прозрачное строение настолько привлекательно, что так и тянуло зайти внутрь.
Сам не зная, что ищу, я потоптался в секции книг на английском, потом перешел в раздел путешествий. В одном из зданий продавались блокноты и канцелярские принадлежности. Я не удержался и купил красную тетрадь и ручку того же цвета.
Мне подумалось, что записи помогут упорядочить владевшее мной смятение чувств, так что я поднялся по лестнице на второй этаж и оказался в роскошном кафе, окруженном стеллажами с продуманной подборкой литературы. Даже стойка, где подавали напитки, была сложена из штабеля книжек.
Я расположился на диване, перед которым стоял низкий столик, а рядом пристроил свой неизменный рюкзак. Тут же подоспела любезная официантка с меню.
Заказав зеленый чай, я выложил тетрадь и ручку на стол.
Прежде чем приняться за записи, я решил еще немного почитать «Последние дни Кузнеца». Хотя я толком и не понимал, о чем эти мемуары, – наверное, это было в принципе невозможно, как попытка понять смысл жизни, – тем не менее я наслаждался едким, язвительным стилем автора.
В этот раз выбор пал на главу под названием «Норма».
Нормальный день столь же опасен, как и нормальный сосед, – в конце концов он обязательно ошарашит окружающих, убив собственных детей.
Я дочитал главу до конца и взялся за следующую, с заголовком «Быть живым, но не слишком». Здесь автор повествует о своем навязчивом желании исчезнуть, вплоть до того, что для него самое счастливое время – это часы сна.
Я уже собирался перевернуть страницу, когда заметил, что человек за соседним столиком не сводит с меня глаз. Это был европеец, довольно плотный и еще не старый, хотя и с седой бородой. На его носу сидели очки в черной оправе.
Поймав мой взгляд, сосед, вместо того чтобы вновь уткнуться в лежащий перед ним журнал, внезапно вскочил и, слегка прихрамывая, направился в мою сторону.
Я насторожился, подозревая, что он может оказаться психом, как те, что голосили песни в поезде до Нары.
– Откуда у тебя эта рукопись? – спросил он по-испански с легким южным акцентом.
– Это личное, – попытался обороняться я.
– Точно личное, но не твое. Я автор этих воспоминаний и хочу знать, как они оказались в твоих руках.
Сандзю сан (33)三十三
Мы смотрели друг на друга несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, пока я вновь не обрел дар речи. И тогда я сбивчиво рассказал ему про Амайю, про посылку с этой рукописью и списком желаний, которые она поручила мне исполнить.
Седьмая цель – «Найти Кузнеца» – только что была достигнута благодаря какому-то космическому совпадению, о чем я и поспешил сообщить своему собеседнику; однако автор мемуаров со мной не согласился:
– Абсолютно никакого случайного совпадения здесь нет. Я прихожу сюда каждый день с тех пор, как переехал в Токио. Это мой самый любимый книжный магазин на свете. А вот что действительно случайность – это то, что я жив: я был уверен, что она поправится, а я преждевременно сойду в могилу. Поэтому я и доверил ей рукопись.
– Ты был знаком с Амайей? – потрясенно спросил я.
– Мы оказались в одной больничной палате, – с невеселой улыбкой отозвался он. – В ожидании смерти я закончил свои мемуары, распечатал их и заказал переплет.
– А почему ты отдал книгу ей?
– Рядом не нашлось никого, кто внушал бы мне большее доверие… Мы много беседовали, когда не были одурманены лекарствами, и выяснилось, что оба одержимы Японией. С единственным отличием – она ни разу не бывала здесь, а я уже приезжал не единожды. У меня тут есть приятель-инженер, и я всегда могу какое-то время пожить в его доме. Думаю, он даже этого не замечает, поскольку днюет и ночует на работе.
– Выходит, перед смертью Амайя знала, что ты поедешь в Токио…
Кузнец провел рукой по бритой голове и, глядя на меня с сочувствием и симпатией, объяснил:
– Когда меня вопреки всем прогнозам выписали, мне захотелось оставить эту историю позади. Целый год я прощался с жизнью и писал свою книгу. Я причинил беспокойство множеству людей, и теперь мне просто было лень сообщать всем и каждому, что я не умру, по крайней мере умру не сейчас; так что я быстро подхватился, переехал сюда, тут и живу.
Жестом он подозвал официантку и попросил стакан холодной воды, а потом продолжил:
– Когда я прощался с Амайей, она была очень подавлена. Я твердо верил, что она справится с ситуацией, посмотрит на все с другой стороны и сумеет победить рак. Поэтому я вручил ей рукопись с закладкой из магазина «Цутайя», сообщив, что она всегда сможет найти меня здесь… – Его глаза за толстыми стеклами очков увлажнились. – Знаешь, что я ей сказал, чтобы подбодрить?
Не в силах вымолвить ни слова, я покачал головой.
– Я сказал, что один японский издатель заинтересовался моей книгой, собирается ее перевести и напечатать и в Токио мне будет не обойтись без Амайи: никто лучше ее не сможет рекламировать книгу, когда она выйдет.
– И что, такой издатель и правда существует? – завороженно спросил я.
– Может, и существует, но я с ним пока незнаком.
С этими словами он хохотнул, но смешок прозвучал невесело.
Особая связь Кузнеца с Амайей, похоже, могла превратить его в моего единственного друга в стране, где я уже целую неделю спотыкался обо все кочки, и я решил ему довериться.
Мой рассказ включал не только описание маршрута и того, как я шаг за шагом выполнял порученные задания, но и встречу с Идзуми под сакурой, и проведенные вместе дни. Про бесславное окончание романа я упомянуть не отважился. С трудом я лишь промямлил, что наши пути разошлись.
– Возможно, это различие культур… – размышлял я вслух. – Хотя она и прожила всю жизнь в Лондоне, порой я чувствовал, что она ускользает, словно ее душа порхает далеко-далеко от меня. А потом она возвращалась.
– А при чем тут культура?
– Не знаю… Но мне кажется, будто я никогда не смогу понять ее японскую душу. Понимаешь, о чем я?
Вместо ответа Кузнец налил себе еще стакан воды и сделал большой глоток, словно до того неделю блуждал по пустыне. Затем, поправив очки, он высказался:
– Чушь собачья! Продолжай свое путешествие, приятель, и не выдумывай идиотских теорий. Как говаривал один калифорнийский забулдыга, шум дождя не нуждается в переводе[54].
Сандзю ён (34)三十四
Встреча с Кузнецом, хоть и сбила намеченный график, неожиданно вдохнула в меня новые силы. Возможно, он прав и мне пора перестать «выдумывать идиотские теории». Бесполезно пытаться понять, почему с нами происходит то, что происходит.
А может, и вообще не существует никаких «почему». И не существует даже «для чего»; и моя человеческая судьба – просто жить, в лучшем случае осознавая то, что происходит здесь и сейчас, как гласит дзен. А целиком сюжет нашей жизни не дано понять никому. Глупо даже надеяться.
В подобных приятных и ненавязчивых размышлениях моя поездка на высокоскоростном экспрессе «Хокурику-синкансэн» пролетела незаметно.
На вокзале в Нагано я вышел на улицу под мелким дождем, чтобы купить билет на «Нагадэн» – обычный поезд, который черепашьим шагом карабкается в гору.
Уже стемнело, когда я наконец добрался до Юданаки – ближайшей к термальным источникам Яманучи станции.
Мне пришлось прибегнуть к помощи местной старушки, добровольно взявшей на себя обязанности гида и проводившей меня в мой рёкан[55]. Ее английский словарный запас насчитывал едва ли полсотни слов, но бабушка активно ими пользовалась, пока, светя карманным фонариком, вела меня со станции в центр поселка. Мы перешли через мост и начали спускаться по улицам, по обочинам которых стекали ручьи.
Моя дряхлая проводница ни за что не захотела взять деньги за свои услуги. Увидев у меня в руках две купюры по сто иен, она энергично замотала головой и чуть ли не бегом бросилась прочь.
В рёкане я был вынужден сменить свою обувь на деревянные сандалии – при этом примерно треть моей ступни не поместилась и немного свисала.
На этот раз номер показался гигантским по сравнению с предыдущими отелями, и я с облегчением рухнул на татами. Едва накрывшись одеялом, я моментально провалился в сон.
После завтрака, состоявшего из восьми блюдечек, одно из которых было с жесткой, как подошва, сухой рыбой, в приподнятом настроении я отправился на выполнение предпоследней миссии.
Стоило лишь почитать информацию по Яманучи, как сразу выяснилось, что на ближайшем горном склоне обитают снежные макаки. Я видел сюжет про них на канале «National Geographic»: они выдерживают температуры ниже нуля благодаря близости термальных источников.