Следуя указаниям давешней старушки, на остановке перед железнодорожным вокзалом я сел на автобус до Канбаяси-Онсэн, горной деревушки с рестораном для туристов. Название заведения вогнало меня в ступор: кафе «Энца».
Прежде чем начать подъем к обиталищу обезьян, я зашел в кафе, чтобы выпить яблочного сока. Приятный интерьер – деревянные панели, дизайн в скандинавском стиле – располагал задержаться и немного почитать, но Мураками и «Гика» я оставил в рёкане, а рукопись Кузнеца вернулась к своему законному хозяину.
Покинув кафе «Энца», я начал подниматься по довольно крутому склону. Шагал я быстро, пока асфальт не перешел в узкую горную тропу, вьющуюся среди густых зарослей.
Через каждые двести метров стояла деревянная табличка, рассказывающая о жизни японских макак, которые имеют возможность наслаждаться спа-процедурами у себя в горах. Время от времени попадались предупреждения посетителям, некоторые весьма занятные, например: «Drone no fly»[56].
Неспешным шагом, как опытный альпинист, я постепенно поднимался в гору, пока не уткнулся в деревенский домик, служащий входом в «Дзигокудани»[57] – природный заказник снежных макак. Зайдя за ограду, я повсюду увидел множество обезьян. Некоторые сидели на скалах, что-то жевали и ловили блох друг у друга. Поскольку на этой высоте еще царила весенняя прохлада, многие макаки нежились в водоемах с термальной водой. Малыши, как и водится, бешено носились по склону под бдительным присмотром матерей, а один старый самец, погрузившись в воду, периодически высовывал голову и вызывающе поглядывал на посетителей. Именно его я и выбрал для осуществления восьмой миссии: «Посмотреть в глаза снежной обезьяне». В его пронзительном взгляде не читалось ни малейшего страха. Я бы сказал, что, скорее, в нем сквозила издевка, он будто говорил: «Считаешь, будто ты другой, надеешься своими поступками оставить след на земле, но по сути ты такой же, как я».
Сандзю го (35)三十五
Наверное, из зависти к этим кичливым обезьянам по возвращении автобусом в Яманучи я, следуя их примеру, сразу же направился в онсэн[58].
Бани состояли из двух больших помещений, для мужчин и для женщин, и еще одного маленького отсека для семейного или индивидуального отдыха. Воспользовавшись тем, что онсэн был свободен, я направился туда в кимоно и деревянных сандалиях. Онсэн окружала гряда скал, и, хотя примерно половина бассейна сернистой воды оставалась на открытом воздухе, купающихся защищала от любопытных взглядов плотная бамбуковая загородка.
Прежде чем окунуться в бассейн, согласно инструкции я обильно намылил тело и волосы, а потом, сидя на микроскопической скамеечке, вылил на себя ведро прохладной воды. Таких ведер понадобилось еще несколько, чтобы окончательно смыть пену. Затем, намотав полотенце на голову, я залез в воду, оказавшуюся горячей, как в адском котле.
На дне источника обнаружился скальный выступ, послуживший мне табуреткой, но продержаться удалось не больше пары минут, и я пробкой выскочил на воздух, в буквальном смысле как ошпаренный.
Я улегся на спину на краю водоема. Кожа горела так, что смело можно было оставаться на суше все забронированное время и вообще не лезть в воду. Постепенно дневная усталость испарялась, мышцы расслабились, и я ощутил себя на седьмом небе от счастья.
Где-то неподалеку раздался громкий всплеск, будто одна из снежных макак спустилась с гор, чтобы принять со мной ванну. Я усмехнулся собственной фантазии и решил было нырнуть еще раз, открыв глаза.
Опираясь руками на плоский камень, передо мной в воде, с мокрыми волосами, стояла Идзуми и внимательно смотрела на меня.
Не дав мне вымолвить ни слова, она закрыла мне рот влажной горячей ладонью и мягко вымолвила:
– Прежде чем ты меня отсюда вышвырнешь, хочу попросить прощения.
– Как ты сюда попала? – ошалело пробормотал я. – И откуда узнала, что я остановился именно в этом рёкане?
– С первым все просто: я ехала теми же поездами. Было очевидно, что ты окажешься в Яманучи из-за списка желаний Амайи. Чтобы заглянуть в глаза снежной макаке, тебе всяко нужно заночевать в этой деревне. Труднее было обзванивать все рёканы и выяснять, не остановился ли у них некий Энцо, – она лукаво улыбнулась, – но в конце концов я тебя нашла.
Идзуми выдержала паузу, дожидаясь моей реакции; я молчал, и она добавила:
– Мне пришлось сказать, что я твоя невеста и хочу сделать тебе сюрприз. Надеюсь, ты не злишься…
Маятник ее характера качнулся к полюсу дружелюбия. Это вдохновило меня на то, чтобы забыть об унижении в Наре и тоже забраться в источник.
Довольная моим решением, Идзуми взяла меня за руку и, выставив из воды только голову, как старый самец макаки, повела к наружной части водоема.
Очевидно, что все это мне нравилось, но я уже не был уверен в своих чувствах и поэтому решил соблюдать осторожность. Заметив мою сдержанность, Идзуми призналась:
– Сама не знаю, почему я так повела себя в Наре. Может, из-за бабушкиного дома… Можешь смеяться, но после ее смерти мне кажется, что мир потерял равновесие. Я никогда уже не была так счастлива, как в детстве.
– Может, это просто потому, что ты была ребенком, – отозвался я. – Дети и животные воспринимают радость с чистой непосредственностью, которую мы с возрастом теряем.
– Может, и так, – ответила она задумчиво. – Хотя я все еще во многих отношениях ощущаю себя ребенком. А в других – старухой, которая видела все и уже не способна ни во что верить. И так будет всегда, хочу тебя предупредить. Если ты не желаешь иметь под боком чертову психопатку, можешь прямо сейчас попросить, чтобы я ушла.
– Никогда тебя о таком не попрошу, – промолвил я, погладив ее по щеке.
Она обеими руками обхватила мое лицо и спросила:
– Я уже могу тебя поцеловать или ты все еще сердишься?
Вместо ответа я обнял ее и привлек к себе.
Сандзю року (36)三十六
Я лежал обнаженный рядом с Идзуми на каменном полу и думал о том, что жизнь на самом деле удивительно проста. Возможно, потому, что маятник завис на благоприятной стороне вселенной, наши тела воссоединились, как две части пазла, рожденные, чтобы быть вместе.
Пока мы наслаждались последними минутами пребывания в онсэне, Идзуми говорила, не открывая глаз:
– Думаю, что ты больше японец, чем я, Энцо. Ты появился на свет не здесь, но идеально вписываешься в пейзаж.
– Ты и правда так считаешь? – поинтересовался я, поглаживая ее живот.
– Да, наверное, вовсе не случайно подруга отправила тебя сюда. Не знаю, как лучше объяснить, но ты – часть этого мира. Даже движения у тебя мягкие и деликатные, как у японского юноши. Я же, напротив…
Я молча ждал, чтобы она сама ответила на свой невысказанный вопрос.
– Я не знаю, что собой представляю. И хуже того: не знаю, кто я.
– Наверное, этого никто про себя не знает, – утешил я, приглаживая пальцами мокрые волосы. – Важнее то, что мы сейчас находимся здесь.
– Это ненадолго.
– Что ты имеешь в виду?
В этот миг Идзуми развернулась и легла на меня сверху. Мои руки скользили по ее спине, и я удивлялся, насколько она легче, чем я думал, даже с учетом ее миниатюрного роста. Казалось, она соткана из воздуха.
– Я хочу сказать, что через несколько дней тебе придется уехать… а я ненавижу прощания! Не стану дожидаться этого момента. Обещай, что не возненавидишь меня за это.
– Обещаю… – взволнованно ответил я. – Но в таком случае… разве ты не поедешь со мной по оставшейся части маршрута?
– Я бы с радостью, но не могу. Если дожидаться финала, то последние часы я буду сама не своя от тоски. Даже могу разозлиться, наговорить гадостей и обидеть тебя. Не хочу оставить о себе плохие воспоминания.
– И как ты поступишь? – спросил я, чувствуя, что ее невесомая фигурка в любой момент способна воспарить надо мной и уплыть вдаль.
– Просто в какой-то момент я уйду.
– Вот так все просто? И даже не предупредишь?
– Ага. Так будет лучше для нас обоих, – вымолвила она, прижимаясь ко мне всем телом.
Несмотря на мое возбуждение, меня заранее охватила печаль – раз поселившись, она пустила корни и начала разрастаться.
– До сегодняшнего дня я считал, что потерял тебя; теперь ты вернулась, и я уже не могу представить свою жизнь без тебя. – У меня встал ком в горле. – Мы больше никогда не увидимся?
– «Никогда» – это слишком грустное слово… – шепнула мне на ухо Идзуми. – Я пока не знаю, где брошу якорь, что стану делать со своей жизнью, но, если гоэну угодно, чтобы мы были вместе, как бы далеко нас ни разбросало, соединяющая нас невидимая нить не порвется.
– Идзуми, мне страшно, – признался я в порыве откровенности.
– Чего ты боишься?
– Что больше с тобой не встречусь.
Идзуми привстала и уселась рядом со мной. Лаская мою грудь, она тихо вымолвила:
– Если уж тебе удалось найти песню Шина Соримати, который неизвестен даже у себя на родине, меня ты точно разыщешь.
Сандзю нана (37)三十七
Мы провели в горах Нагано еще сутки; все это время маятник висел на счастливой стороне. Идзуми сама вызвалась проводить меня в Никко – последний пункт перед возвращением в Токио.
Чтобы добраться в этот полный святынь город, в ста сорока километрах к северу от столицы, нам пришлось сначала сесть на местный поезд, потом с пересадкой ехать на экспрессе «Синкансэн», а в довершение еще и преодолеть часть пути на поезде региональной линии. Идзуми объяснила, что Никко означает «солнечный свет».
В силу этих обстоятельств, когда мы вместе зарегистрировались в привокзальной гостинице, меня охватила безмятежная радость. Мне хотелось всем сердцем прожить остаток маршрута, из каждого проведенного вместе мгновения сотворить некий оазис вечности, в котором можно было бы его сохранить.