Словно кто-то решил озвучить мои переживания, в то же мгновение меланхолично заиграло пианино и включился мужской голос.
Winter was too long
and your smile
is almost gone
The Queen of Drama cried
Life is unfair
Leads to nowhere[20]
Раздосадованный этим бесцеремонным вторжением в мое уединение, я обернулся посмотреть, откуда доносится звук. Ответ обнаружился незамедлительно: под соседней цветущей сакурой молодая японка, примерно моих лет или чуть старше, в армейских ботинках, черных лосинах и лиловой рубашке, сидела рядом с красной колонкой-саундбаром.
А рвущая душу песня продолжалась:
We both escaped from hell
and got lost
in the darkest tales
I'm happy you survived
a light from spring
reflects in your eyes[21]
Заметив, что я за ней наблюдаю, девушка поторопилась приглушить звук и обратилась ко мне на безупречном английском с британским акцентом:
– Прости, если я тебе помешала.
Я махнул рукой и одновременно замотал головой, давая понять, что не стоит беспокоиться, и добавил:
– Можешь и дальше слушать свою песню, она красивая.
– Ни за что! То, что там дальше поют, невозможно слушать в твоем присутствии, – ответила она с испугом. – Там слишком…
Девушка замолчала. Не закончив фразу, она поднялась на ноги и, взяв свою красную колонку, уселась рядом со мной.
Дзю ни (12)十二
Моя соседка сообщила, что зовут ее Идзуми; ее родители – японцы, но она с рождения живет в Англии. Ее семья держит чайный магазин в Фицровии, одном из самых престижных кварталов Лондона.
– Прежде чем замуровать себя на четыре года в университетском кампусе, я решила взять передышку на год, – объясняла она. – Несколько месяцев проработала на лыжном курорте в Швейцарии; это была полная жуть, но зато денег хватило на поездку сюда.
Слушая болтовню этой явно авантюрного склада девицы, я зачарованно наблюдал контраст между ее резковатой жестикуляцией, европейской манерой беседы и утонченной внешностью японки.
Хотя одета она была то ли как хиппи, то ли как панк-рокерша, миниатюрная фигурка и точеные черты лица явно свидетельствовали о ее японском происхождении. Только вот нечесаная грива волос никак не тянула на те чудеса парикмахерского искусства, которыми я любовался в метро.
– Родители никогда не возили тебя в Японию?
Идзуми подняла изящную белоснежную руку к темным волосам и начала накручивать локон, словно это помогало извлечь из памяти ответ, а потом выпалила:
– Пару раз возили, когда я была маленькой, чтобы навестить бабушку в Наре, но я почти ничего не помню. Хотя нет, помню: меня жутко напугала деревянная статуя Биндзуру[22]. Мне потом весь год кошмары снились.
Я понятия не имел, кто такой Биндзуру, но не хотел прерывать ее рассказ.
– А когда бабушка умерла, родители продали дом, и больше мы не ездили.
– Выходит, японского в тебе – только внешность… – отважился заметить я. – По сути, ты британка.
Я боялся, что она возмутится, но девушка лишь грустно посмотрела на меня. У нее был взгляд маленькой девочки, заблудившейся в собственном мире; она словно искала нечто скрытое за гранью видимого мира, и ее слова лишь подтвердили мою догадку.
– Я и там не чувствовала себя своей, – резко ответила она. – Да, я говорю на языке Британской империи… По правде, японский я знаю плохо. Это вина родителей – они всегда общались со мной на английском; они даже между собой переговаривались по-английски именно для того, чтобы я стала… Как это ты сказал? Среднестатистической британкой?
– Прости, если я тебя обидел, – смущенно выдавил я.
– Да ладно, на самом деле ты попал в точку, – вздохнула Идзуми. – В школе я всегда была белой вороной. Поэтому и решила совершить это путешествие. Быть может, на земле предков мне удастся найти ниточку, которая приведет меня домой… – Поколебавшись, она уверенным тоном закончила: – Да, именно за этим я и приехала. Хочу выяснить, до какой степени я японка, пусть и с трудом понимаю язык.
После этих слов она замолчала с отстраненным видом, словно меня и не было рядом. Чтобы заполнить паузу, я поинтересовался:
– Ты уже решила, что будешь изучать, когда кончится твоя передышка?
– Вообще не представляю. Это еще одна причина, по которой я приехала без обратного билета. Ну, хватит болтать обо мне… А ты сам чем занимаешься?
– Моя жизнь до сих пор была не слишком интересной… Мы живем вдвоем с отцом; он итальянский эмигрант, держит ресторан. Я начал изучать психологию.
– Ну да… Наверное, чтобы лучше разобраться в самом себе, так?
– Возможно, поэтому… – ответил я с некоторой досадой. – Полагаю, что я такой же, как все. Ты это хотела сказать?
– Никто не похож ни на кого, – возразила Идзуми, вскакивая с земли.
Пока она вытряхивала белые лепестки из черных волос – меня неожиданно тронула эта картинка, – я не мог удержаться, чтобы не поглядывать на ее стройные худощавые ноги, обтянутые лайкрой.
Я начал было подниматься, чтобы на прощание пожать ей руку, как принято в Англии, но вдруг она сказала:
– У меня есть два билета в Музей «Гибли»[23]. Хочешь пойти со мной?
Дзю сан (13)十三
Чтобы добраться до музея студии анимэ Хаяо Миядзаки – он находился очень далеко от центра, – нам пришлось ехать в метро до остановки Синдзюку, а оттуда поездом до станции Митака.
За время пути, пока мы без перерыва болтали обо всем на свете, Идзуми ни разу не поинтересовалась, что я делаю один в Японии, что, с одной стороны, было странно, но с другой, вызывало немалое облегчение. Мне совершенно не улыбалось обсуждать свою миссию с абсолютно посторонним человеком.
Другой странностью оказалось то, что я поехал в «Гибли», хотя видел один-единственный фильм этой студии – «Мой сосед Тоторо». Мне показалось, что при безусловной красоте образов лента почти лишена сюжета. Отец с двумя дочками переезжает в загородный дом, а мать семейства в тяжелом состоянии лежит в больнице. Девочки заводят знакомство с лесными духами и гигантским созданием по имени Тоторо. Вот, собственно, и все.
Многие месяцы спустя я все еще гадал, какие смыслы могли быть скрыты в этом фильме, и в частности – символом чего был сам гигантский пузан, заботящийся о детях.
Садясь в желтый автобус, украшенный картинками с персонажами студии «Гибли», я решил, что, вероятно, этот Тоторо – бог смерти, некая дружественная сущность, помогающая людям проститься со своими любимыми. Хотя это совершенно невозможно.
– Витаешь в облаках… – проворчала Идзуми рядом со мной. – Ты всегда такой?
На этом желтом автобусе, разрисованном благожелательными духами, нам предстояло за скромную плату в двести десять иен преодолеть последний отрезок пути от станции до музея. Дорога вилась вдоль пышного парка.
– Иногда… В любом случае я не беззаботный весельчак. А кстати, как получилось, что у тебя два билета? Я читал в путеводителе, что их расхватывают за несколько месяцев.
– Все так, я купила их за полгода. Это был подарок одному типу, с которым я встречалась, – он фотограф, намного старше меня, я работала у него моделью. – Ее кукольное личико окаменело. – За две недели до поездки он дал по тормозам и вернул мне подарок. Даже билет на самолет не купил, говнюк… И предатель. – Идзуми кинула встревоженный взгляд на меня и добавила: – Надеюсь, ты не станешь переживать, что идешь – как бы это сказать – как запасной вариант?
Автобус медленно полз по заросшему садами склону, и мне подумалось, что в нормальной ситуации, пожалуй, мог бы и почувствовать себя уязвленным, что меня берут за неимением лучшего. Я совершенно не знал эту экстравагантную барышню, но, по правде, она казалась мне весьма занятной. Воплощенная противоположность расхожему мнению, будто японки всегда робкие и покорные.
С другой стороны, я с самого начала был запасным вариантом в этом путешествии, которое задумал другой человек. А вдруг скрытый смысл этой миссии и состоял в том, чтобы я научился принимать неизбежность смерти, как внушал Тоторо девочкам?
– Ты опять отключился. Тук-тук… – Она мягко постучала мне по голове костяшками пальцев. – Кто-нибудь есть дома?
– Я вот о чем подумал… – сымпровизировал я. – А в роли какой модели ты была для этого фотографа?
– Ты задаешь весьма необычные вопросы. Что ты хочешь услышать? Модель позирует в студии, пока ее снимают.
– А, ну да. Ясно…
От тычка локтем в бок я чуть не подпрыгнул.
– Понятно, что тебя интересует, – рассмеялась Идзуми. – Хотел узнать, позировала ли я голой или одетой?
Мне оставалось лишь пожать плечами.
– Я же вижу, что тебя это мучает, так что сжалюсь над тобой: и так и эдак. Доволен?
Автобус резко затормозил. Двери открылись, и пассажиры, в основном японцы, вышли, возбужденно переговариваясь. Спрыгнув со ступеньки, Идзуми озабоченно принялась разглядывать мятые листочки своих распечаток.
– Теоретически они могут тебя не пропустить, – выпалила она. – Билеты именные, нужно предъявить паспорт. Они проверяют, соответствует ли имя данным в брони.
– Тогда… зачем ты потащила меня сюда? Это же черт знает как далеко!
– Потому что я знаю слабое место японцев, хотя вообще не рублю в их языке. Если я со слезами скажу, что ты забыл паспорт в гостинице, тебя в конце концов впустят. Вежливость здесь намного сильнее правил.
– Ты способна на это для меня? – удивился я.
– Честно говоря, я это сделаю для развлечения. Здесь все такие правильные, что время от времени мне хочется дать им пинка.