– До отправления «Хикари»[30] в Киото остается меньше часа, – сообщил служащий на исковерканном английском. – Время в пути два часа сорок минут. Место у окна или в проходе?
Не успел я ответить, как меня ткнули в бок, а через мгновение чей-то голос шепнул мне в ухо: «Ку-ку!»
Обернувшись, я увидел Идзуми. На ней были клетчатые штаны с подтяжками и черная футболка. Рядом стоял огромный чемодан, судя по всему существенно старше ее самой.
– Куда едешь? – поинтересовался я, все еще пребывая в изумлении.
– Не знаю… может, в Кобе. А ты?
– В Киото.
В этот миг у служащего иссякло терпение, и он вмешался:
– Простите, вы не можете нарушать очередь. Вашей приятельнице придется встать в конец. Так у окна или в проходе? – настойчиво потребовал он.
– Оба! – заявила Идзуми, выкладывая на стойку свой «JR Pass». – Два места, у окна и в проходе, с той стороны, где Фудзи.
Кассир недовольно застучал по клавишам. Через полминуты он вручил нам два картонных квадратика с местами на «Хикари».
– Когда едешь из Токио в Киото или обратно, всегда надо просить с той стороны, где Фудзи, – объясняла она, пока мы выходили в коридор. – Это самый первый урок для любого туриста, собирающегося в Японию.
– А разве… ты не собиралась в Кобе?
– Ну, это был один из вариантов. Я намеревалась оставить Киото на самый конец путешествия, но мне вдруг захотелось поехать… – Бросив на меня плутоватый взгляд, она добавила: – Хотя бы для того, чтобы постоянно дергать тебя во время поездки. Правда я злюка?
– Да ладно… Думаю, не слишком страшно менять маршрут, если тебя нигде не ждут, – сказал я, пока мы проходили контроль перед выходом в терминал «Синкансэна». – Более странно то, что мы встретились на вокзале, через который проходит миллион народа.
– Вовсе не странно! Для начала, все гайдзины[31] приходят в этот офис «Японских железных дорог», и большинство планирует как раз ехать в Киото. А что касается нашей встречи… я бы не назвала это случайностью.
– И как бы ты это назвала? – поинтересовался я.
– В японском для такого есть специальное слово – гоэн. Это некий особый вид судьбы, который таинственным образом связывает двух людей. Поэтому ничего странного, что мы встретились. Согласно гоэну это совершенно обычное дело.
До отправления «Хикари» оставалось четверть часа, так что мы успели заскочить прямо на перроне в магазинчик бэнто[32]. Идзуми положила в пакет пять шариков риса с разной начинкой, завернутые в листики нори, а я выбрал себе нечто напоминающее эскалоп с зеленой фасолью. В дорогу я взял бутылку холодного зеленого чая.
Затем мы встали в очередь перед выходом с номером нашего вагона. Мне уже казалось, что в этой стране невозможно заблудиться. Все было организовано невероятно логично. Все, кроме моей попутчицы.
Дзю нана (17)十七
Поезд-пуля «Хикари» мчался на скорости триста километров в час с какой-то невиданной плавностью и мягкостью, словно его колеса парили над рельсами. Идзуми прижалась лбом к окну, а я залюбовался проводницей, разносившей чай и снеки: перед тем как покинуть вагон, она обернулась к пассажирам и молча глубоко поклонилась.
Эта скромная сдержанность резко контрастировала с безудержной говорливостью моей соседки, навязавшейся мне в попутчицы. Заплетая черные волосы в косы, она спросила:
– А ты в курсе, что означает твое имя? Мое значит «родник»… Правда красиво?
– Да, конечно, – ответил я в задумчивости. – Я всегда считал, что мое имя, Энцо, – сокращение от Лоренцо, а потом выяснилось, что это полное имя. Это перевод немецкого имени Хайнц. Понятия не имею, что оно означает.
– Хайнц! Это же прекрасно!
– И что же тут прекрасного?
Идзуми расхохоталась, и несколько пассажиров повернули голову в нашу сторону. Обнаружив, что причина шума – японка с косичками, они впали в еще большее недоумение.
– Тебя зовут, как кетчуп! Не знал? «Хайнц» – это марка кетчупа!
Сто раз пожалев, что связался с этой болтливой девицей, я встал и достал из рюкзака «Гика в Японии». Глава, посвященная поклонам, сообщала, что существует градация по глубине наклона тела в зависимости от того, насколько высокое положение в иерархии занимает твой собеседник.
Идзуми тут же уловила мой скрытый упрек – на самом деле весьма очевидный – и шепнула мне на ухо:
– Не сердись, Хайнц… Воспринимать жизнь так серьезно – роковая ошибка. Все, что не драма, – это просто шутка.
Я сделал глубокий вдох, из последних сил стараясь не сорваться. Мне подумалось, что, если она и дальше будет меня допекать, придется закрыться в туалете и сидеть там на унитазе, пока не возьму себя в руки.
Идзуми, вероятно, поняла, что переборщила, и примирительным тоном добавила:
– В возмещение морального ущерба из-за того, что я смеялась над твоим именем, предлагаю другое значение. Намного более красивое. Это японский вариант…
Я заинтересованно обернулся к ней. Никогда бы не подумал, что мое имя может иметь какое-то другое значение на японском.
– Ensō – именно так произнес бы японец твое имя – еще означает «круг». Но это не обычный круг…
Идзуми внезапно замолчала, с негодованием глядя в окно. Все было затянуто густым туманом. Удавалось различить лишь силуэты ближайших домов, да и то с трудом.
– Свинство какое! – возмутилась Идзуми. – При такой погоде мы не увидим и тени от Фудзи!
– Не останавливайся на полдороге, – взмолился я. – Что это за круг?
– Насколько я помню, мне рассказывала бабушка – она занималась каллиграфией на рисовой бумаге, – что Ensō символизирует незамкнутый круг. Чтобы изобразить его, берешь кисточку и всем телом описываешь круг, в одно касание, понимаешь? Чем более неровной выходит фигура, тем лучше.
– А почему круг нельзя замкнуть?
Идзуми на миг задумалась, а потом промолвила:
– Этот вид традиционного искусства тесно связан с философией дзен. А открытый круг символизирует свободу разума, когда ты перестаешь замыкаться в собственном «я». Так лучше звучит, Ensō?
– Да…
На запотевшем окне тонким белым пальцем, как кисточкой, Идзуми нарисовала фигуру.
– И раз уж случайностей не бывает, если уж тебе дали такое имя при рождении, Ensō, ты не должен жить взаперти. Оно означает, что жизнь открыта перед тобой.
– Еще как! Я бы сказал, вспорота, как консервная банка.
Дзю хати (18)十八
Вокзал в Киото оказался на удивление современным; оттуда мы вышли на площадь с телебашней, напоминавшей по стилю советскую архитектуру.
Следуя подробнейшим инструкциям, приложенным к гостиничной брони, я собрался сесть на указанный автобус. Вероятно, следовало молиться всем святым или проникнуться безмятежной просветленностью дзен, чтобы еще и выйти на нужной остановке.
– Я остаюсь, – заявила Идзуми у подножки автобуса. – Увидимся вечером?
– Договорились… А где твоя гостиница? Недалеко от вокзала?
– Да, наверное… Сейчас пойду искать. А потом пришлю тебе координаты, где удобнее встретиться, хорошо? – добавила она, помахав смартфоном.
Мы обменялись телефонами – это означало, что мы уже не просто двое незнакомцев, сведенных на вокзале магией гоэна.
Автобус тронулся, а она так и стояла на тротуаре со своим огромным нелепым красным чемоданом высотой в половину ее роста. Когда мы свернули с вокзальной площади, я испытал облегчение, что больше ее не вижу. И если в первый раз это было облегчение, вызванное крайней усталостью, то сейчас к нему примешивалось некое ощущение счастья.
Я радовался тому, что в наш первый вечер в Киото мы встретимся вновь.
Отель оказался минималистично-функцио-нальным кубиком, затерянным на улицах старого Киото. Пока я ждал свой электронный ключ, мой взгляд упал на висевший на стене плакат. От руки там были написаны основные фразы на японском.
OHAYÔ (Доброе утро)
KONNICHIWA (Здравствуйте, добрый день)
MAIDO (Привет – разг.)
KONBANWA (Добрый вечер)
ARIGATÔ (Спасибо)
ÔKINI (Спасибо – разг.)
В своем номере – он уступал по размеру даже моему жилищу в Токио – я принял душ, облачился в спальное кимоно, которое всегда имелось даже в самых бюджетных отелях, и рухнул на узенький матрас.
С эдакой попутчицей, способной отыскать меня в многомиллионном городе, стоило немного отдохнуть: батарейки внутри этой заводной девчонки были явно долгоиграющими. Если не считать того, что фильм о потерявшемся щенке вверг ее в бездонную пропасть печали.
Несколько часов я промаялся, одолеваемый мрачными мыслями. Я размышлял о том, насколько бестолкова моя жизнь, словно она подвешена в воздухе, – круг, которому никогда не суждено сомкнуться.
Из этих раздумий меня выдернул звук телефонного сообщения.
ИДЗУМИ
Буду ждать тебя на мосту Сидзё
напротив старого китайского ресторана.
20:30 (?)
Не представляя себе, что это за мост, и уж тем более ресторан, я кратко ответил:
ЭНЦО
Я приду:)
До встречи оставалось еще пара часов, но я слишком устал, чтобы читать. Лучше уж и дальше продолжать парить в этом лимбе, где, в принципе, не так уж и плохо, особенно если думать об Идзуми.
Сам не пойму, как моя рука скользнула в трусы.
Дзю кю (19)十九
Свет из окон низких домов на берегу реки Камо придавал Киото вид маленького городишки, замкнутого мирка, далекого от столичного хаоса.
Я перешел мост, ведущий к величественному древнему дворцу. На сей раз мне сразу повезло: на первом этаже располагался изысканный китайский ресторан «Тока Сайкан»; табличка на входе гласила, что он открылся в 1945 году. Заглянув внутрь, я обнаружил за элегантными столиками только людей в возрасте, в основном иностранцев.