Когда он сказал об этом Соланж, та прослезилась. Тут Норман понял, что до этого дня ни разу не видел ее плачущей.
– Ответил Господь на мои молитвы, Норман, – произнесла она.
Соланж хотела ехать немедленно, прямо сейчас, и порывалась собирать вещи. Норман с трудом ее отговорил. Было решено, что пока Соланж просто запрет дом и переберется к Ирвинам. Если через полгода она будет всем довольна, Норман снова приедет сюда и выставит дом на продажу. «Конечно, деньги достанутся тебе, Белинде и детям. Отблагодарю вас за то, что приняли меня. Благослови вас Господь!» Однако Норман заявил, что денег они не возьмут.
– Правильно мы решили, – сказал он Белинде.
Ирвины гордились собой.
Соланж заявила, что заранее комнату смотреть не будет: уверена, что та прекрасная. Именно то, о чем она мечтала. Но, увидев, где ей предстоит жить, слегка опешила.
– Как бы поделикатнее обсудить с ней… правила совместного проживания? – спросила Белинда.
Заранее планировали совместный ужин в пятницу и ланч в воскресенье, а в остальное время Соланж пусть ест отдельно. Белинда с радостью подвезет ее куда угодно. Может быть, Соланж познакомится с новыми людьми и заведет друзей. Скажем, в часовне, куда они ходят, рассуждала Белинда, или в любой другой церкви. Есть еще общественный центр, там организуют всякие занятия и клубы по интересам. И конечно, Соланж может в любое время приглашать будущих друзей в свою комнату. А если Белинда занята, Соланж вполне может вызвать такси. Если ей что-то нужно, пусть не стесняется и говорит сразу. Нужно купить ей DVD-плеер, решил Норман. Они специально съездили и приобрели для Соланж дорогой радиоприемник, стоило ей заикнуться, что свой она оставила дома.
Если дети захотят проведать Соланж, сначала они должны постучать в дверь. «Пусть представляют, что она живет в своем отдельном доме».
Соланж приехала в пятницу, разделила с Ирвинами ранний ужин, а потом удалилась в переднюю комнату. Оттуда доносились звуки радио, потом телевизора. Медленные шаги, шум спускаемой воды. Душем Соланж осталась очень недовольна.
– Я всегда принимаю ванну, – сказала она. – В жизни не мылась в душе.
Норман несколько раз терпеливо объяснил, как работает душ. Белинда, пусть и слегка неохотно, однако все же помогла Соланж войти, помыться и выйти.
– Ну не знаю. Не уверена, что привыкну к этой штуке.
– Извините, но нашей ванной вы пользоваться не сможете, – сказала Белинда тем вечером. – Нас и так много, и потом, вам ведь трудно ходить по лестнице.
Соланж нарочито медленно пересекала коридор, опираясь на палки. Услышав шарканье и тяжелое дыхание, Норман выглянул из гостиной и предложил ей помочь. Соланж устремила на него взгляд, исполненный такой ненависти, что Нормана будто током ударило. Она не произнесла ни слова. Норман закрыл дверь.
По понедельникам у Белинды уроков не было. В первый понедельник после переезда Соланж Белинда отвезла детей в школу, прибралась на кухне, поставила стирать белье, накормила Лори и уложила его спать. Потом, как всегда, сварила кофе и села почитать газету. Не успела она расположиться поудобнее, как дверь открылась.
– Соланж? Проходите. У вас все нормально? Хотите кофе?
Соланж медленно изучала кухню, подолгу разглядывая каждую поверхность, каждый предмет. Затем посмотрела через окно в сад и снова устремила взгляд на Белинду. Глаза у нее были странные: серые, будто галька, с тонкой желтой полоской, пересекавшей радужную оболочку в центре.
Белинда прокашлялась:
– Заходите, присаживайтесь.
– У меня в комнате ужасный сквозняк.
– Правда? Извините, Соланж. Сейчас проверю окна, а если проблема не в них, Норман приедет с работы и разберется, откуда дует.
– Ко мне никто не заходит.
– Соланж, не стойте в дверях! За кофе и о сквозняках говорить удобнее.
– Не представляю, зачем вы меня сюда привезли. Сижу одна, только об этом и думаю.
– Ну как же…
– Вы меня всегда недолюбливали. А тут еще ребенок. Этот ваш Лори целыми днями ревет.
– Ему же два года. Лори, вообще-то, очень спокойный мальчик.
– Ваши дети носятся по лестнице прямо у меня над головой: вверх, вниз, топ-топ-топ, топ-топ-топ! – (Белинде стоило такого труда сдержаться, что у нее даже щеки раскраснелись.) – С чего вдруг вам взбрело в голову назвать его Лори?
– Вообще-то, полное имя Лоуренс…
Однако Соланж уже направилась прочь. Но перед этим она пронзила Белинду взглядом, исполненным холодной ненависти. В тело той будто вонзилась острая игла.
Дверь закрылась.
Белинда решила ничего не говорить.
Воскресный ланч прошел без происшествий. Все вели себя как нельзя лучше, и вдруг Соланж ни с того ни с сего нависла над Ферн:
– Прекрати чавкать! Не девочка, а свинья!
Слюна Соланж брызнула Ферн на щеку, будто капля яда. Ферн побелела как простыня. Уоллис съежился, боясь, что сейчас привяжутся к нему. За столом воцарилась предгрозовая атмосфера. И только Лори смеялся и стучал ложкой как ни в чем не бывало. Соланж снова взялась за нож и вилку и спокойно продолжила есть.
– Нет, ты, – заявила Белинда, сдерживая то ли слезы, то ли ярость, а может, и то и другое сразу. Они усадили детей у телевизора смотреть мультфильм (неслыханная вольность для воскресенья!) и поднялись наверх в свою комнату. – Она твоя мачеха, поговорить с ней должен ты.
– Да.
– Как она смеет?
– Да. Согласен. Ужас.
– Я не потерплю, чтобы она разговаривала с детьми в таком тоне и делала им замечания.
– Да. То есть нет.
Белинда опустилась на кровать:
– Ферн ведь даже не чавкала.
– Да.
– Надо дать ей понять, что это недопустимо.
– Да.
На следующее утро Белинда приехала с работы на десять минут раньше и увидела, что дверь передней комнаты приоткрыта. Белинда долго боролась с собой, но наконец решила, что мир в семье важнее всего, и купила для Соланж скромный букет цветов.
Белинда постучала в дверь, но Соланж не отзывалась. Белинда заглянула в комнату. Там никого не оказалось. На кухне, в ванной и в туалете – тоже. Соланж была слегка глуховата, поэтому не услышала, как Белинда тихо поднялась по лестнице.
Соланж сидела за туалетным столиком: ящик выдвинут, содержимое вывалено наружу. Она не обернулась, лишь с недобрым блеском в глазах уставилась на отражение Белинды в зеркале.
– Пожалуйста, не заходите в нашу спальню, когда нас нет дома, и очень вас прошу, не ройтесь в моих ящиках. Мне бы в голову не пришло копаться в ваших вещах. Если вам что-то нужно, попросите у меня.
Не успела Белинда договорить, как почуяла неприятный запах, исходящий от Соланж. О Боже, только этого не хватало!
– Будьте добры, идите к себе.
Соланж не двинулась с места:
– Детьми своими командуй! Твой ребенок без спросу влез ко мне в комнату и шарил в моих вещах.
– Не может быть.
– Это она. Девчонка.
– Ферн на такое не способна.
– Вечно подслушивает. Маленькая, а хитрая.
Задержись Соланж в комнате, Белинда бы ее ударила, но старуха встала и с удивительным проворством шмыгнула за дверь. Палок при ней не было, но, похоже, она и без них прекрасно обходилась.
– Не можем же мы ее выгнать! – рассуждал Норман, нервно выкручивая руки. – Разве не в этом весь смысл…
– Не позволю ей рыться в моих вещах и поливать грязью моих детей.
– Я с ней поговорю.
– С ней бесполезно разговаривать. Она целыми днями сидит в своей комнате. Не хочет ни с кем общаться. Я предлагала свозить ее и туда, и сюда, а она в ответ твердит, что там будут неприятные люди. Входит на кухню без предупреждения, и…
– Сказал – поговорю, значит поговорю.
Потом ситуация сгладилась, вернее, на проблему просто закрыли глаза и больше ее не обсуждали. Каким-то чудом пятничный ужин обошелся без неприятных происшествий.
Прошла неделя. Вечером из детской вдруг раздался пронзительный, истерический плач. Белинда кинулась туда. Норман выключил телевизор.
Уоллис сидел на кровати, белый как полотно. Вытянув руку, мальчик издавал странные всхлипы. На мягкой коже над локтем вздулся красный след от укуса. Белинда позвала Нормана. Она снова почуяла этот запах. В уголке над кроватью Уоллиса стоял тухлый, зловонный воздух.
Когда Белинда без стука ворвалась в переднюю комнату, свет не горел, но в оранжевом сиянии фонаря, проникавшем в щель между занавесками, она разглядела, что Соланж лежит в кровати и крепко спит. Из приоткрытого рта вырывался храп. Возле кровати вонь ощущалась еще сильнее.
– О Боже! – простонала Белинда. – Боже мой…
– Куда же она пойдет?..
Норман уставился на стену, мечтая оказаться где угодно, лишь бы не дома – главное, подальше от собственной жены.
Сказать, что звонок в дверь послужил ответом на их молитвы, было бы преувеличением, но совсем небольшим. На пороге стоял пастор Льюис. Он всего лишь принес бумаги для следующего собрания церковного совета.
Пастор согласился выпить кофе, сел с ними за стол и сложил домиком пальцы с никотиновыми пятнами, служившие главным доказательством случившегося с ним чуда.
– Просто воплощение зла, – жаловалась Белинда.
– Ну, это ты загнула.
– А как ее еще назвать?
– Вы совершили очень хороший поступок. Настоящее доброе дело, – проявляя чудеса дипломатии, отметил пастор. – Немногие восприняли бы мои слова – вернее, слова Господа – как руководство к действию. Это большая редкость.
– Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
– Нельзя так рассуждать. Это высшая степень цинизма.
– Если вы ничего не можете посоветовать, пастор…
– Конечно, я понимаю ваши затруднения.
– Она должна уйти, – заявила Белинда, глядя пастору в глаза. – Осталось только решить куда.
– И когда.
– Ну, это очевидно – как можно скорее.
– Только куда ей идти?
– Обратно домой. Или в дом престарелых.
– Места в доме престарелых стоят денег, – со смущенным, несчастным видом вставил Норман.