еснялась задавать вопросы, и расположились за своими столами.
Ее усадили у самой двери. Место неважное: сквозняки, люди целый день ходят мимо, а когда кто-то идет по коридору, стол трясется. Но так уж у нас было заведено: это место для новичков. Некоторым везло: кто-нибудь увольнялся, и они пересаживались, а стол у двери занимал следующий новобранец. Жаловаться никто не осмеливался.
Ланч у нас начинался в половине первого. В основном все приносили из дома сэндвичи, и мы ели вместе, большой компанией, сдвинув стулья в кружок. Иногда один-два человека ходили в греко-кипрское кафе на соседней улице. Там подавали вкусный суп, а блюдом дня почти всегда оказывалась мусака, но в полдень очередь там собиралась огромная: можно было весь перерыв в ней простоять.
В первое утро Элис Бейкер сразу взялась за работу и головы от стола не поднимала. Она ни о чем не спрашивала, будто сама давно уже все знала. Правда, новенькая три раза вставала и искала, чем подпереть дверь, чтобы она оставалась плотно закрытой, после того как в офис кто-нибудь заходил. На третий раз Элис Бейкер обратилась к Венди:
– Как же надоела эта дверь! Неужели нельзя ее починить?
На некоторое время в отделе повисла тишина.
– Вообще-то, нет, – ответила Венди, которая ни разу резкого слова в свой адрес не слышала. – С дверью ничего не сделаешь. Уже пробовали. Просто здание очень старое.
– А еще на моей пишущей машинке две клавиши заедают.
– Дай-ка я…
Дилис тоже всегда была готова прийти на помощь, хотя, если подумать, у нас в отделе все были такими. И друг с другом хорошо ладили, и с работой справлялись.
Я мельком глянула на коллегу, склонившуюся над клавиатурой Элис Бейкер, и тут заметила, как Дилис изменилась в лице. В ее взгляде отразилась не то чтобы неприязнь, скорее неудовольствие. Но Дилис продолжила возиться с клавишами, и к тому времени, как закончила, ее лицо снова приняло доброжелательное выражение.
– И вот еще что, – прибавила она, возвращаясь за свой стол. – Обещают, когда мы наконец переедем в шикарный офис, всем выдадут новенькие машинки. Ну а эта еще поработает.
Элис Бейкер не поблагодарила Дилис, просто кивнула. Лицо новенькой тоже выглядело странно: оно вообще ничего не выражало. Во взгляде абсолютная пустота.
У тех, кто трудился в нашем старинном здании, была одна привилегия, так сказать, остатки былой роскоши: чайная тележка с пирожными, булочками и печеньем каждый день приезжала сначала в одиннадцать, а потом в половине четвертого. В тот первый день, когда в коридоре зазвонил колокольчик, Элис Бейкер сразу подскочила и испуганно спросила, не пожарная ли это сигнализация. Даже из-за стола вышла, будто всерьез эвакуироваться собралась. Кристин рассказала про тележку, а мы все полезли в сумки и кошельки.
– Поторапливайся, а то очередь большая, все лучшие пирожные расхватают.
В конце рабочего дня одни убегали сразу, а другие собирались не спеша, болтали друг с дружкой и расходились по двое-трое. В здании был лифт: еле ползающая скрипучая махина. Тросы скользили по шахте вверх-вниз, как змеи, а свет внутри чаще всего не горел. Едешь в кромешной темноте и молишься: только бы между этажами не застрял или на дно шахты не рухнул! Пользоваться этой штукой отваживались немногие.
В тот день Элис первой схватила сумку и ушла. Ни на кого не глядя, ни слова не говоря.
– Наверное, ее ухажер ждет, – заметила Сандра.
– Это вряд ли.
– А почему нет? Вообще-то, она ничего, даже довольно приятная. Нелегко вписаться в новый коллектив, где все друг друга знают.
– Усердия ей уж точно не занимать.
Девушки надевали жакеты, повязывали шарфы и доставали зеркальца: не надо ли подкрасить губы или глаза?
– Значит, на том и сойдемся? Пополнение достойное?
Дилис молчала. Сначала пудрилась, потом стала завязывать на шее шарф аккуратным узлом.
– Чем тебе новенькая не угодила?
– Не знаю, но что-то в ней такое есть.
По лестнице мы с Дилис спускались вместе.
– У тебя и раньше предчувствия бывали, – сказала я. – Что на этот раз уловила?
– Когда я наклонилась над ее клавиатурой…
– Ну?..
Дилис осеклась, будто хотела чем-то поделиться, а потом раздумала. Убежала вперед – и за дверь.
Разговаривала Элис Бейкер мало, работала много, а уходила, как только часы били пять. Особо близко мы ее не знали, но, пожалуй, все относились к ней неплохо. Когда праздновали чей-нибудь день рождения, она охотно скидывалась на традиционный торт и скромный подарок. Но вот что странно: Маргарет спрашивала, когда день рождения у самой Элис, чтобы отметить дату в календаре, а та два раза не расслышала. Вопрос так и остался без ответа. Новенькая не нравилась только Дилис. Впрочем, гадостей она про Элис Бейкер не говорила. Но однажды, когда мы с Дилис вместе шли к автобусной остановке, я поинтересовалась, что у нее за претензии к Элис.
– Никаких претензий. Просто есть в ней что-то отталкивающее. Смотри, какое пальтишко в витрине «Маршаллс»! Мне этот цвет не к лицу, а тебе пойдет.
– Не увиливай от темы. В смысле – «отталкивающее»?
Дилис поглядела на меня с таким выражением лица, что даже не знаю, как его описать. Лучше всего подходит слово «тревожное».
– Ты к ней близко подходила?
Мой стол был в другом конце офиса. Так я и ответила. Зачем мне к ней подходить? Разве что в очереди к чайной тележке рядом стояли, но если что-то такое и было, то не припоминаю.
– А что?
– Скорей бы уже автобус подъехал. Пока ждем, замерзла.
Вот только день выдался теплый. Дилис опять пыталась уйти от разговора, но я лишь молча глядела на нее.
– Ну ладно, ладно… От нее странно пахнет.
– Не моется, что ли?
– Нет. Уж не знаю, что это за запах, но меня от него с души воротит. Отталкивающий, я же сказала.
– Кто-нибудь еще его почувствовал?
– Не знаю.
– Может, это от одежды.
– Может, – сказала Дилис, но в ее взгляде отразилось сомнение. – Вот только этот запах прямо стоит вокруг нее. Правда, вчера ходила к шкафу с канцелярскими принадлежностями сразу следом за Элис и ничего не почуяла.
– Вот видишь! Переоделась, и запах исчез. В некоторых вещах нельзя под дождь попадать – ткань сразу вонять начинает.
– Слава богу, наконец-то автобус!
Мы сели, и дальше я тему развивать не стала.
На следующий день я нарочно прошла мимо стола Элис Бейкер. Взялась за дверную ручку, будто выхожу, а потом замерла. Даже над ее столом наклонилась. Элис на меня посмотрела, но ничего не сказала, и никаких запахов я не почувствовала.
Рабочие дни тянулись как обычно, но примерно через месяц, в пятницу вечером, в половине восьмого у меня зазвонил телефон. Бренда, координатор нашего отдела, сказала, что приболела. Она оставила на работе важную папку, ей срочно надо прочитать эти бумаги и к понедельнику составить по ним отчет. Бренда жила в нескольких улицах от меня, и я, конечно, согласилась занести ей папку.
– Ключи оставлю в ящике для бутылок с молоком. Не хочу, чтобы ты от меня заразилась.
Старое здание находилось на боковой улочке возле канала. Наверное, раньше тут были причалы и склады. Когда-то по этому каналу ходили баржи и доставляли в сердце города уголь и чугун. Теперь все это, разумеется, в прошлом, но там, где канал покидает пределы города, весной и летом не спеша курсируют туда-сюда пыхтящие прогулочные катера, но в город они не заходят. Да и зачем? На этих берегах царят грязь и запустение, строений никаких нет, кроме пары офисных зданий наподобие нашего, да еще несколько кафе и магазинчиков на соседних улицах. Ветер сдувает мусор в сточные канавы, на поверхности черных вод канала грязные масляные пятна. Пабы давно закрыли.
Взяв машину Дона, я проехала по узкой улочке и остановилась прямо напротив входа. День подходил к концу, последние лучи солнца едва виднелись из-за жилых многоквартирных домов на горизонте. А ведь когда-то эти старые черные крыши были самыми высокими в городе.
Над дверью слабо горела лампочка, а в подъезде – еще одна, но, когда я поднималась по лестнице, пришлось жать на выключатели. Я ни разу не бывала в офисе после окончания рабочего дня, и уж точно не заходила сюда одна. Повсюду тени и темные углы, а к черной дыре лифта даже приближаться не хотелось. В здании, обычно полном людей, царила непривычная тишина, по лестнице разносились только мои собственные шаги, но меня все это не пугало.
Я поднялась на лестничную площадку. С обеих сторон – закрытые двери. Я застыла. Вроде бы ничего странного не увидела и не услышала, да и находиться здесь в одиночестве не боялась, и все же что-то меня тревожило. Через некоторое время это чувство завладело мной целиком, я ощущала его всем существом – и душой, и телом. Казалось, я то ли растворялась, то ли сжималась. Мне не стало дурно, голова не кружилась. Описать мои ощущения можно только одним словом: я будто распадалась. Разом постарела и теперь медленно умирала. Кислорода не хватало, я едва дышала, но стоило сделать вдох, как в нос ударял отвратительный запах. Плоть будто сползала с костей, под ногами копошились черви. И этот страшный процесс распада охватил все здание: стены и лестницы, двери и потолок, светильники и пол. И мое собственное тело. Исчез не только свежий воздух, но и вся надежда на будущее: ничего радостного или приятного не осталось. Я превращалась в плесень. Взглянула на кисти рук и увидела, что они приобрели зеленовато-белый оттенок и покрылись пятнами, как испорченные грибы. Я никак не могла избавиться от этого ужасного кошмара или бороться с ним. Не знаю, долго ли я простояла на лестнице, охваченная этим наваждением. Казалось, будто целую вечность, но на самом деле прошло, скорее всего, не больше секунды. Время будто растянулось, потом опять сжалось, и я совершенно запуталась.
А потом я очнулась. Вынырнула на поверхность, будто ныряльщик, погружавшийся в черные, затянутые илом глубины. Но меня встретил не солнечный свет и не кристально чистый воздух. Я стояла все там же, на лестнице в пустом офисном здании, с ключами Бренды в руке.