.
Салах ад-Дин понимал всю важность этого сражения и потому тщательно подготовил к нему армию, разъяснив каждому командиру задачи на его участке фронта. К этому времени у Акко собралась большая часть того войска, которым он располагал: подошли эмиры из Мосула, Алеппо, Синджара, внутренних областей Палестины, отряды курдов из глубинных областей халифата и часть египетской армии.
Сам Салах ад-Дин устроил свою ставку в центре. Перед боем он лично обошел все ряды армии, с левого по правый фланг, воодушевляя их словами, что они ведут войну во имя Аллаха и угодная Аллаху религия непременно одержит победу. А в том, какая именно религия угодна Аллаху, Салах ад-Дин никогда не сомневался.
Войска начали сближение на рассвете, и левый фланг франков схлестнулся с правым флангом мусульман примерно в девять утра. Обе стороны дрались отчаянно, и в какой-то момент левый фланг мусульманского войска дрогнул и начал отступать. Заметив это, Салах ад-Дин, все это время, как обычно, находившийся на передовой, направил на противоположный, правый фланг подкрепление, которое заставило крестоносцев попятиться назад. Но командовавший этим сражением Ги де Лузиньян тоже заметил маневр Салах ад-Дина. В этот момент до Ги дошло, что, отослав сотни бойцов с «правого центра», Салах ад-Дин ослабил этот участок фронта, и король Иерусалимский немедленно направил туда пехоту и рыцарей — эти «танковые войска» Средневековья. И находившиеся на правом фланге центра бойцы эмира Диярбекира не выдержали напора. Вместо того чтобы организованно отступить, они обратились в беспорядочное бегство. Начавшаяся паника быстро распространилась и на другие отряды, и этот прорыв через центр отрезал от остальной армии правый фланг мусульман.
Теперь крестоносцы не только преследовали убегавших, но и пытались прорваться к ставке Салах ад-Дина. В какой-то момент они добрались до его шатра и убили находившегося там личного водоноса султана и еще двух слуг. Но самого Салах ад-Дина в шатре не было, да и не могло быть — в сопровождении отряда особо преданных ему мамлюков он, как обычно, переезжал от одной части армии к другой, подбадривая воинов, обещая им дорогие подарки и вновь выкрикивая свой боевой клич: «Вперед! За ислам!»
В тот момент, когда правый фланг центра обратился в бегство, Салах ад-Дин как раз находился на левом, который продолжал успешно держаться и даже постепенно теснил противника.
Наконец увлекшиеся преследованием крестоносцы осознали, что битва не закончена, и повернули назад. По дороге им встретилась толпа бежавших из мусульманского лагеря торговцев, конюхов, погонщиков мулов и прочих «тыловиков», часть которых они безжалостно убили. В этот момент и начались те грабежи, о которых пишет Жозе Франсуа Мишо.
Салах ад-Дин тем временем в сопровождении все того же отряда мамлюков, из которых в живых осталось лишь пять бойцов, начал останавливать бежавших с поля боя. Собрав и построив часть из них в боевой порядок, он бросил этот отряд на увлеченно собиравших добычу христиан. Теперь уже те, не ожидая такой атаки, обратились в паническое бегство, и начавшаяся паника передалась всему центру и правому флангу крестоносцев, так что левый фланг мусульман теперь начал их преследовать.
Это позволило переломить ситуацию и на правом фланге армии Салах ад-Дина. Охваченные азартом мусульмане гнали крестоносцев вплоть до валов, ограждавших их лагерь — и здесь столкнулись с хорошо организованной магистром Жераром де Ридфором обороной. Завязалась сеча, в ходе которой Жерар де Ридфор, по версии самих тамплиеров, геройски погиб. Если же верить мусульманским источникам, он бьи взят в плен и казнен Салах ад-Дином как клятвопреступник — за нарушение клятвы не поднимать оружия против мусульман, которую дал и Ги де Лузиньян.
Однако главное состояло в том, что охрана христианского лагеря выдержала удар сарацин и даже отбросила их назад.
К вечеру, когда битва закончилась, поле вокруг Акко представляло собой страшное зрелище: повсюду валялись тела убитых; земля была в буквальном смысле слова пропитана кровью. Потери с обеих сторон составили тысячи человек; с обеих сторон были убиты целый ряд видных командиров и славящихся своей отвагой воинов. Многие мусульманские историки утверждают, что франки потеряли в этой битве семь тысяч человек, но, судя по всему, их потери были все же значительно меньше.
И все же в мусульманском стане царило ликование: исход сражения трактовался как «победа истинной религии». В то же время выяснилась крайне неприятная для мусульман новость: пока часть армии бежала, а другая была занята сражением, десятки оставшихся в тылу слуг занялись кражей денег, одежды, одеял, оружия и другого имущества, которое находилось в шатрах воинов. То есть, попросту говоря, мародерством. Сами они потом в свое оправдание утверждали, что ошибочно посчитали сражение проигранным и не хотели, чтобы ценные вещи достались врагу.
Салах ад-Дин велел нагнать воров и сложить краденое перед его шатром, а затем предложил каждому обворованному опознать свои вещи и, поклявшись, что они принадлежат ему, забрать их обратно.
В течение нескольких последующих дней мусульмане хоронили тела своих убитых, а тела христиан собирали на подводы и затем сбрасывали в море — понимая, что если оставить трупы непогребенными, то в лагере может вспыхнуть эпидемия. Однако трупов было так много, что похоронные бригады не справлялись, и смрад от разлагающихся тел заполнил лагерь. Опасаясь за здоровье своих бойцов, а также не желая терпеть миазмы, Салах ад-Дин велел перебазировать лагерь и обозы к Эль-Каррубе, что и было сделано 12 октября.
А еще спустя день Салах ад-Дин собрал в своем шатре всех эмиров и советников и начал совет с речи, которую, видимо, считал в каком-то смысле программной.
«Во имя Аллаха! Хвала Аллаху! Да снизойдет благословение Аллаха на Его Посланника!
Враги Аллаха и нашего народа вторглись к нам и попирали своими ногами землю Ислама; однако уже теперь мы видим предвестие нашего торжества над ними, если такова будет воля Аллаха. Врагов осталось совсем немного; теперь настало время уничтожить их полностью. Аллах свидетель, что в этом состоит наш долг. Вам известно, что единственное подкрепление, на которое мы можем рассчитывать, это войско, которое ведет к нам ал-Малик ал-Адил. Враг жив; если мы оставим его в покое и он останется здесь до той поры, когда море станет пригодно для судоходства, он получит мощное подкрепление. Я придерживаюсь мнения, и оно кажется мне наиболее правильным, что нам следует немедленно атаковать врага, но пусть каждый из вас выскажется по этому поводу» (Ч. 2. Гл. 60. С. 184).
Итак, если верить этой речи, Салах ад-Дин был полон решимости продолжить сражение и дальше, до полного разгрома врага, однако эмиры стали настаивать на том, что армии надо дать отдых. Да и к тому же неплохо было бы собрать дезертиров и дождаться аль-Адиля с его египетским войском — чтобы уже действовать наверняка, однозначно имея численное преимущество над противником.
И Салах ад-Дин принял все эти доводы. Возможно, его сговорчивость объяснялась тем, что он сам смертельно устал и вдобавок в последнее время неважно себя чувствовал и хотел хоть немного отлежаться. Может, все дело было в том недостатке решительности, в котором его постоянно упрекали оппоненты: в неумении настоять на своем, слишком большой «демократичности» и нежелании идти против мнения большинства. А может, и в чем-то другом…
Но в любом случае еще одна возможность разгромить крестоносцев, прежде чем к ним подойдут главные силы из Европы, была упущена.
Прошло всего несколько дней — и Салах ад-Дин получил из Алеппо от своего сына аль-Малика аз-Захира письмо, в котором тот сообщал, что, по заслуживающим полного доверия донесениям разведчиков, немецкий император Фридрих Барбаросса намерен, пройдя через Константинополь, вторгнуться в мусульманские земли. Осуществление этих его планов грозило открытием еще одного фронта, помимо Акко, и это не могло не встревожить Салах ад-Дина.
Если сведения о том, что армия Барбароссы насчитывает порядка ста тысяч воинов, были верны, то Салах ад-Дину в одиночку было с ней просто не справиться. Выход был только один — попытаться объединить все силы мусульманского мира так же, как это удалось сделать христианам. И Салах ад-Дин начинает направлять письма правителям различных мусульманских государств с призывом забыть о всех внутренних противоречиях и объединиться под его знаменем для ведения священной войны.
Одно из таких писем, адресованное самому халифу, было поручено доставить в Багдад Баха ад-Дину, а по пути тот должен был посетить Синджар, Джезиру, Мосул и Эрбиль и передать их правителям, что султан крайне нуждается в помощи и ждет их вместе со всеми войсками у стен Акко.
В Багдаде Баха ад-Дину оказали самый теплый прием и пообещали в самое ближайшее время прислать подкрепление. Похожие посулы пришли из Кордовского халифата, но на деле все они так и остались пустыми обещаниями. Багдадский халиф ограничился тем, что в апреле 1190 года прислал небольшой отряд во главе со своим личным посланником. Правда, в отряд входили несколько воинов, искусных в изготовлении горючей смеси и метании наполненных ею горшков. Кроме того, посланник халифа передал Салах ад-Дину, что тот может взять для продолжения войны заем в 20 тысяч динаров под его личную гарантию, но все это было значительно меньше, чем ожидал Салах ад-Дин. От взятия займа он вообще отказался, так как понимал, что в итоге возвращать долг придется, и придется именно ему, и не хотел увеличивать налоговое бремя своих подданных.
Таким образом, мусульманский мир вновь оказался не способен к объединению, и по большому счету на призыв Салах ад-Дина откликнулись лишь правители четырех вышеназванных городов, бывших вассалами Салах ад-Дина. Иконийский султан Кылыч Арслан по-прежнему числил себя среди его заклятых врагов и не только не собирался противостоять Фридриху Барбароссе, но и, напротив, пообещал ему свою помощь.
В целом сообщения о новом Крестовом походе породили панику в мусульманских странах. Многие были убеждены, что франки не только отвоюют Иерусалим, но и жестоко отомстят Салах ад-Дину за недавние поражения, а потому отнюдь не спешили поддержать его призыв.