Тем временем октябрь подошел к концу, зима с ее дождями снова вступала в свои права, территория обоих лагерей превратилась в сплошное грязное месиво, и всем было ясно, что о сколь-нибудь крупных сражениях до весны придется забыть. Салах ад-Дин распустил большую часть армии на зимние квартиры, а сам с оставшимися несколькими тысячами бойцов остался стоять под Акко.
Попутно он продолжал контролировать продолжающуюся осаду Бофора, а заодно время от времени направлял во все концы письма с напоминанием, что к весне ждет помощи. В письмах брату в Египет он также отдал указание привести за зиму флот в состояние полной боевой готовности, чтобы блокировать франков не только с суши, но и с моря.
Повторим, это была одна из самых странных войн в истории.
Игорь Можейко совершенно верно уподобляет сложившуюся у Акко диспозицию ореху, ядрышко которого составлял осажденный Акко, скорлупу — лагерь крестоносцев, а внешнюю кожуру — лагерь Салах ад-Дина. Но с одной поправкой: между ядрышком и кожурой сохранялась постоянная связь, благодаря чему защитники крепости не страдали ни от голода, ни от жажды. Более того — время от времени одни бойцы гарнизона покидали город, а на смену им заступали свежие силы.
Лагерь Салах ад-Дина, окружавший крестоносцев с суши, представлял собой не только бесчисленное множество палаток и полевых кухонь, но и тысячи лавок, в которых продавались самые различные товары — от оружия до сладостей, и в дни затишья вокруг них шла бойкая торговля.
У крестоносцев, получавших регулярную помощь с моря, тоже, разумеется, были свои коммивояжеры, пытавшиеся заработать на войне, но численность их была меньше, а ассортимент товаров куда скромнее. Зато вместе с собой они привезли множество женщин, так что в их стане было немало притонов, в которых воины могли удовлетворить сексуальный голод.
Главной проблемой их лагеря, бывшего на самом деле довольно большим для той эпохи городом, была, судя по всему, гигиена. В отличие от мусульман, рывших примерно в километре от палаток выгребные ямы, а также совершавших перед каждой молитвой ритуальное омовение рук и часто купавшихся в походных банях или в море, христиане справляли малую и большую нужду прямо на территории лагеря и не мылись неделями, а подчас и месяцами. В результате от них и их жилищ исходил ужасающий запах, еще раз подтверждавший убеждение мусульман, что они имеют дело с варварами. Но главным следствием этого состояния крестоносного лагеря было то, что в нем постоянно вспыхивали различные инфекционные заболевания, уносившие не меньше жизней, чем спорадические атаки противника.
Вместе с тем два этих противостоящих города-лагеря не только воевали, но и интенсивно общались друг с другом, причем это общение началось едва ли не в первые же дни после осады Акко. Если в ближайшие часы не предвиделось крупного сражения, христиане отправлялись в лагерь противника за покупками, бродили между лавками, осматривая товары, торговались, и никто их при этом не трогал. Мусульмане, в свою очередь, посещали притоны в лагере противника, где тоже чувствовали себя в безопасности.
По вечерам знатные рыцари отправлялись в гости к эмирам и, сидя вокруг щедро накрытого дастархана, вели разговоры «за жизнь», слушали выступления певцов, завороженно следили за «танцем живота», исполняемого юными рабынями, а иногда развлекались, устраивая бои между самыми юными из своих воинов, порой почти мальчиков.
Обе стороны, безусловно, усматривали в таких поединках символическое значение, пытаясь предугадать по ним исход будущих сражений. Но, одновременно, в ходе этих поединков ветераны учили молодежь не проявлять излишней жестокости к противнику. Широко известен рассказ Баха ад-Дина, как во время одного из таких поединков мусульманский подросток одержал победу над своим сверстником-христианином и уже собирался добить его, но был вовремя остановлен рыцарями.
— Ты победил, — сказали они ему, — и теперь он — твой пленник. Мы хотим выкупить его за два динара.
Сразу после этого победителю были вручены две золотые монеты, чем он, разумеется, был очень доволен.
Буквально на следующий день после таких «дружеских посиделок» мог начаться жестокий бой, в котором вчерашние сотрапезники могли сойтись в схватке не на жизнь, а на смерть. Но тот же Баха ад-Дин утверждает, что бывали случаи, когда двое знакомых — христианин и мусульманин — могли на какое-то время выйти из боя, пообщаться где-нибудь в сторонке, а потом снова вернуться к своим товарищам, чтобы продолжить сечу.
Значение таких куртуазных, как их называют некоторые историки, отношений между враждующими сторонами было огромно — именно так продолжался уже давно начавшийся процесс культурного обмена, значительно обогащавший европейцев. Впрочем, большинство культурных, научных и технических достижений Востока было воспринято Европой не столько в ходе Крестовых походов, сколько в результате торговых связей между двумя цивилизациями, значительный толчок которым был дан опять-таки Салах ад-Дином. Вместе с тем нет никаких сомнений, что такие контакты с врагом способствовали развитию толерантности западного общества, привнесению в общественное сознание мысли, что с тем, кто придерживается иной веры, иного образа жизни и мировоззрения, можно не только воевать, но и общаться. И когда мы восхищаемся веротерпимостью Салах ад-Дина, все же не стоит забывать, что среди христиан были Раймонд Триполийский, Онфруа Торонский, да и другие, проявлявшие сходные устремления.
Боевые действия между двумя армиями возобновились в конце марта 1190 года, сразу после того, как дожди прекратились и грязь начала подсыхать.
К этому времени к Акко уже подошел с подкреплением аль-Адиль из Египта, и в один из дней Салах ад-Дин решил немного развеяться и, оставив армию на брата, с небольшой свитой отправился на охоту.
В этот день Ги де Лузиньян, возможно, знавший от своих разведчиков об отлучке Салах ад-Дина, решился на первую за многие месяцы массированную атаку. Однако аль-Адиль вовремя заметил движение в стане противника, и мусульмане встретили его во всеоружии. Крестоносцы, рассчитывавшие на легкую победу, оказались не готовы к такому отпору и потеряли в завязавшейся схватке несколько десятков человек убитыми и ранеными, в то время как у мусульман был убит всего один человек. Еще один мусульманский воин, турок Кара Сонкор, увлекшись погоней за отступавшим противником, был взят в плен. Один из франков схватил его за волосы, а второй замахнулся саблей, чтобы отрубить ему голову, но вместо этого… полоснул по руке своего товарища. Воспользовавшись начавшейся после этого суматохой, Кара Сонкор бежал и благополучно добрался до своих.
Салах ад-Дин, узнав о начавшейся атаке франков, немедленно прервал охоту и поспешил в лагерь, но когда он подъехал, битва уже закончилась и мусульмане праздновали победу.
22 апреля 1190 года, в преддверии нового этапа битвы за Акко, произошло еще одно важное событие: гарнизон Бофора понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и решил, наконец, капитулировать. По сложившейся традиции после нескольких встреч было достигнуто соглашение об условиях сдачи замка: его владелец Рено Сидонский получал свободу, а всем, кто находился в крепости, дозволялось свободно покинуть ее, но при этом они должны были оставить собранные ими припасы и ценное имущество.
А спустя три дня из Акко пришло донесение, что крестоносцы засыпают вырытый перед крепостными стенами ров, явно собираясь штурмовать город. Опасаясь, что крепость может не выдержать штурма, Салах ад-Дин во главе конных отрядов неожиданно обрушился на противника. Начавшийся бой длился до темноты, и, таким образом, планы врага оказались сорваны.
В начале мая султан передислоцировал свой лагерь поближе к защитным рвам крестоносцев. К этому времени к Акко уже начали подтягиваться отряды из различных городов Сирии, и мусульманская армия увеличивалась буквально день ото дня.
«И всякий раз, — свидетельствовал Баха ад-Дин, — когда новое подкрепление прибывало к месту дислокации, он обязательно проводил смотр войску и сначала подводил его поближе к врагу, а уже потом отсылал назад, в лагерь, и кормил людей; кроме того, поскольку все эти воины были ему незнакомы, он осыпал их подарками, чтобы завоевать их любовь. И люди после этого уходили, очарованные знаками его милости, и разбивали шатры в отведенном для них месте» (Ч. 2. Гл. 66. С. 193).
Тем временем франки продолжали готовиться к штурму и для этой цели в начале мая построили три огромные осадные башни на колесах, высота которых превышала высоту стен Акко, составлявшую около 12 метров. На каждой башне можно было разместить свыше пятисот воинов, на их крышах были установлены баллисты. Чтобы защитить их от поджога, башни обшили шкурами, пропитанными уксусом.
Защитники Акко с ужасом смотрели на эти гигантские сооружения, понимая, что ничего не могут им противопоставить и в ближайшие дни враг ворвется в город.
Казалось, тут-то и должны были пригодиться присланные багдадским халифом умельцы, но, как ни странно, миссию уничтожения башен взял на себя некий молодой человек из Дамаска. Попросив выдать ему для этой цели сырую нефть и другие необходимые материалы, он направился с ними по «коридору» в Акко. Там он сварил горючую смесь, разлив ее в сосуды из меди. Ингредиенты смеси так и остались неизвестны, но, вероятно, по своему составу она была еще ближе к современному напалму, чем таинственный «греческий огонь», поскольку как только первый из этих сосудов попал в башню, та мгновенно вспыхнула, как сухая сосна. Вскоре такая же участь постигла и две другие башни, превратившиеся, несмотря на все предпринятые строителями меры предосторожности, в гигантские костры, от которых в ужасе разбегались во все стороны крестоносцы, а мусульмане приветствовали этот пожар восторженными криками и прославлением Аллаха.
В тот же день, 5 мая, Салах ад-Дин построил свою армию перед лагерем крестоносцев, приглашая их к битве, но те лишь наблюдали за маневрами противника с защитных валов, не желая предпринимать никаких активных действий.