Но в тот день, 5 апреля, произошло два других, весьма показательных события.
Началось все с того, что в ставку султана доставили 45 пленников, захваченных под Бейрутом. Среди них был глубокий старик с беззубым ртом, с трудом передвигавший ноги. Салах ад-Дин спросил пленника через переводчика, что привело его сюда, так далеко от его дома. Старый христианин ответил, что на склоне лет он покинул родину, чтобы осуществить свою заветную мечту — помолиться в храме Гроба Господня.
Было бы, наверное, очень красиво, если бы Салах ад-Дин, растрогавшись, сделал поистине царский жест — велел бы проводить этого старца до Иерусалима и дать ему преклонить колена в этом храме. Но воздавая дань благородству Салах ад-Дина, не стоит его и переоценивать. Он и в самом деле был тронут силой религиозного чувства этого человека и потому приказал… выдать ему лошадь, чтобы тот смог добраться до лагеря крестоносцев.
Сразу же после этого младшие сыновья султана попросили разрешить им лично отсечь головы другим пленникам, но Салах ад-Дин запретил им это. На недоумение Баха ад-Дина, через которого они передали эту просьбу, Салах ад-Дин ответил: «Нельзя, чтобы они с младых ногтей привыкали проливать кровь и смеяться при этом, ибо они пока еще не познали разницу между мусульманином и неверным».
Эти строки писались в 2015 году — когда организация «Исламское государство» едва ли не ежедневно казнила своих пленников путем обезглавливания, нередко привлекая к этой казни подростков, подчас еще детей. Было бы неплохо, если бы боевикам ИГ при этих казнях кто-нибудь напомнил слова Салах ад-Дина — ведь он является их кумиром, а одной из программных целей ИГ провозглашается восстановление его халифата. Салах ад-Дин, безусловно, выступает в вышеописанной сцене как гуманист, но обратите внимание, как он мотивирует свой отказ — нежеланием приучать своих сыновей к излишней жестокости, но не к жестокости вообще; его позиция, отражающая его мировоззрение и мироощущение, как всегда, «погранична».
Из самой же этой сцены следует, что отсечение голов «неверным» в его время было обычной практикой. Салах ад-Дин, как уже рассказывалось, не раз прибегал к этому виду казни, но при этом, правда, неизвестно ни одного случая, когда он казнил бы совершенно невинного человека.
Отсечение головы «неверным» на самом деле во все времена считалось в исламе едва ли не доблестью, и начало это было положено еще основателем этой религии пророком Мухаммедом, когда он отсек головы шестистам евреям (по другим данным, было 900 жертв), отказавшимся признать его «истинным и последним пророком».
Так что вопрос о том, были ли милосердие и благородство Салах ад-Дина прямым следствием того, что он являлся истовым, «настоящим» мусульманином, или, наоборот, свойственные ему от природы сострадание и милосердие проявлялись вопреки догмам исповедуемой им религии, остается открытым.
Не дает однозначного ответа на него и произошедшая в те дни под Акко знаменитая «история о младенце», которую Баха ад-Дин приводит в своей книге дважды в качестве доказательства особого мягкосердечия Салах ад-Дина:
«В войске мусульман было несколько лазутчиков, в задачу которых входило похищение людей из лагеря противника. Во время одной из ночных вылазок они захватили трехмесячного младенца и принесли его в шатер султана, так как существовало правило, по которому они обязаны были доставлять все взятое у врага к повелителю, и тот своей властью отдавал это в их руки.
Мать ребенка, обнаружив его исчезновение, всю ночь провела в рыданиях и стенаниях, повсюду ища помощи. Когда франкские командиры узнали о случившемся, они сказали этой женщине: «Султан очень сострадателен; мы позволим тебе покинуть лагерь и отправиться к нему, чтобы попросить вернуть твоего ребенка; он обязательно отдаст его тебе». После этого она вышла из неприятельского лагеря, направилась к (мусульманскому) авангарду и рассказала свою историю. Мусульмане доставили ее к султану, который в это время сидел в седле, сопровождаемый свитой, в число которой входил и я. Женщина распростерлась на земле перед султаном и стала плакать и стонать. Узнав о причине ее горя, султан был растроган до слез и велел принести ребенка. Когда ему сообщили, что ребенка продали на базаре, он приказал возместить покупателю его стоимость и забрать дитя. Он оставался на месте до тех пор, пока ребенка не принесли и не отдали несчастной матери, которая, заливаясь слезами, прижала его к своей груди. Это было столь трогательное зрелище, что все присутствовавшие расчувствовались до слез. По приказу султана женщину и ее дитя посадили на кобылу и доставили во вражеский лагерь. Вот еще один пример нежности, которая была характерна для султана в отношении ко всему роду человеческому. Великий Аллах, сотворивший его милостивым, даруй ему щедрую долю Твоего милосердия и Твоего величия и любви к людям! Даже его враги свидетельствовали о его доброте и мягкосердечии, о чем говорят нижеследующие поэтические строки:
За доброту его и враг восславил,
Со справедливостью он всеми правил»
С середины весны события вновь стали развиваться по уже знакомому сценарию. Как только обсохли дороги и возобновилось нормальное судоходство, к Салах ад-Дину по суше, а к крестоносцам по морю стало подтягиваться подкрепление. Как следствие, обе армии значительно усилились и теперь жили в предвкушении новых схваток.
20 апреля 1191 года в стан крестоносцев, наконец, прибыл французский король Филипп II Август (1165–1233). Его армия разместилась на шести кораблях, груженных вдобавок лошадьми и провизией. Вслед за Филиппом Августом со своими воинами прибыл Филипп I Эльзасский, граф Фландрии, слывший бесстрашным и умным воином. Понятно, что появление двух Филиппов вызвало ликование в стане крестоносцев, почувствовавших, что теперь у них вполне достаточно сил для решительного штурма Акко.
Кроме того, франки со дня на день ждали прибытия флота во главе с королем Ричардом I Английским, не без оснований считая, что после этого падение Акко станет неизбежным. Но Ричард задержался на Кипре, а вот пять его транспортных судов, шедших к Акко с продовольствием, машинами и другими грузами, были перехвачены флотом Салах ад-Дина в районе Бейрута. Все находившиеся на них мужчины и женщины, разумеется, были взяты в плен.
Решив не дожидаться Ричарда, франки к 30 мая закончили установку семи баллист и возобновили каменные обстрелы города. Салах ад-Дин понял, что если он хочет помешать штурму, то ему следует снова приблизить свой лагерь к лагерю врага и заставить его думать о защите тыла. Он вновь лично провел рекогносцировку местности, с высоты одного из холмов осмотрел все оборонительные сооружения противника и отдал приказ поменять диспозицию.
Это было тем более кстати, что 4 июня франки и в самом деле пошли на штурм. Салах ад-Дин вновь направил отряд конницы к траншеям крестоносцев с обычным трюком на выманивание, но те, отбив атаку, одновременно продолжили штурм. Тогда Салах ад-Дин лично повел армию на позиции противника, навязав ему рукопашный бой и угрожая прорваться в его лагерь. Это сработало: франки прекратили штурм и переключились на оборону. Но приближалось время полуденной молитвы, и Салах ад-Дин приказал отступить, чтобы дать войску возможность совершить намаз.
Христиане мгновенно воспользовались этим обстоятельством и усилили натиск на стены. Узнав об этом, султан вновь бросил войска на их редут, но сам при этом остался в небольшом шатре, разбитом позади армии — возраст все больше и больше давал о себе знать, и он уже не мог весь день проводить в бою.
С наступлением темноты схватка прекратилась, но обе армии продолжали находиться в полной боевой готовности напротив друг друга, и утром все началось по новой. Мусульмане вновь и вновь накатывали на обращенные к ним укрепления франков, стремясь отвлечь их внимание от города. Салах ад-Дин сначала расхаживал между рядами своих бойцов, подбадривая их, а затем вновь вернулся в шатер, велев каждый час присылать ему донесения о том, что происходит не только на передовой, но и в тылу врага.
В последующие дни штурм не только продолжился, но и стал еще активнее. Защитники Акко выбивались из сил, отбивая одну атаку за другой, а крестоносцы обстреливали их из баллист и бросали в ров трупы людей и лошадей, чтобы в буквальном смысле слова пройдя по трупам, добраться до стен и ворот города. С помощью баллист им удалось почти разрушить Проклятую башню, защищавшую северо-восточную часть стены Акко.
Положение осажденного гарнизона становилось все более отчаянным. Но и франки были измотаны необходимостью сражаться на два фронта и выслали гонца, спросившего, с кем он может переговорить.
— Скажите ему, что если они хотят о чем-то попросить, пусть пришлют к нам кого-то из своих предводителей. Нам же не о чем их просить, у нас нет к ним никаких дел, — ответил Салах ад-Дин, дав понять, что готов вести переговоры только с позиции победителя.
А 8 июня 1191 года к Акко прибыл король Ричард I Английский.
Прибытие короля Ричарда было встречено в стане крестоносцев ликованием. Вместе с ним подошли 25 кораблей, полных воинов, оружия и, само собой, продовольствия, что резко меняло стратегический баланс сил в пользу христианского воинства.
Сам Ричард, несмотря на то, что по рангу был менее важной персоной, чем король Франции, был мгновенно провозглашен главнокомандующим всем Крестовым походом. Торжества в честь прибывших англичан продолжались всю ночь, и всю ночь огромный лагерь у стен Акко был освещен гигантскими факелами, и до мусульманских шатров доносились раздающиеся в нем восторженные крики, музыка и пение.
С этого момента противостояние мусульманского и христианского воинства в значительной степени превращалось в противостояние двух его лидеров — Салах ад-Дина и Ричарда Английского.
Между ними была существенная разница в возрасте: Салах ад-Дину на тот момент было 53 года, и его, видимо, уже начала подтачивать изнутри смертельная болезнь; Ричарду же было 34. Поэтому, хотя оба отличались безудержной храбростью, сойдись они в поединке, победа почти наверняка была на стороне более молодого, да и более искусного в таких схватках Ричарда. Но такого поединка, как бы этого ни хотелось некоторым авторам средневековых миниатюр, никогда не было. Да и Салах ад-Дин, как уже говорилось, никогда не участвовал в боях один на один.