Однако, решив принять мнение совета, Салах ад-Дин вовсе не собирался отказываться от контактов с Конрадом Монферратским и партией его сторонников. Во-первых, это был запасной вариант на случай, если переговоры с Ричардом зайдут в тупик. Во-вторых, Ричард должен был знать, что у Салах ад-Дина есть возможность выбора в вопросе, с кем заключать мир. Поэтому прибывший к Салах ад-Дину 9 ноября посол Конрада, хорошо знакомый ему Рено Сидонский, был принят с большим почетом.
Рено, в свою очередь, сообщил, что партия Конрада в последнее время значительно усилилась, и султану имеет смысл говорить именно с ним, а не с англичанином. Салах ад-Дин в ответ вновь подтвердил, что готов принять условия маркграфа и передать ему прибрежные города, но лишь в случае, если тот выполнит свое обещание и пойдет на открытую конфронтацию с другими пришельцами из-за моря.
Салах ад-Дин даже предложил аль-Адилю поохотиться вместе с Рено в окрестностях, прекрасно зная, что в это время к нему в лагерь направляется Онфруа Торонский — личный посланник Ричарда и бывший муж нынешней жены Конрада Изабеллы. Так во время охоты Рено столкнулся с Онфруа, и оба они совершенно растерялись от этой встречи. Но именно на такую, несколько комическую ситуацию и рассчитывал Салах ад-Дин. Расчет оказался верным: обеспокоенный Ричард уже через пару дней прислал к Салах ад-Дину целую делегацию с новым письмом.
«Все христиане, — писал в нем Ричард, — подняли голоса против меня за то, что я вознамерился выдать сестру замуж за мусульманина без получения разрешения Папы, главы нашей религии, — писал Ричард. — Поэтому я посылаю к нему посла и через шесть месяцев должен получить его ответ. Если он даст свое согласие, дело будет сделано; если нет, то я отдам тебе в жены дочь моего брата, ибо для этого разрешения Папы не требуется» (Ч. 2. Гл. 139. С. 341).
Понятно, что это была лишь новая уловка: у Ричарда в то время просто не было совершеннолетней племянницы, которую он мог бы выдать замуж. Продолжать и дальше эти брачные игры не имело смысла, и Салах ад-Дин тут же составил следующий ответ: «Если можно получить разрешение на этот брак, то давайте выполнять достигнутые договоренности, ибо мы их не нарушим; если, однако, это невозможно, то вам не нужно выбирать нам другую женщину».
Послы возвращались в лагерь под проливным дождем — зима снова вступила в свои права и своей властью установила перемирие.
Салах ад-Дин распустил армию по домам и направился со своей гвардией и придворными в Иерусалим, где и оставался всю зиму.
В последние дни декабря крестоносцы продолжали двигаться к Иерусалиму, взяв крепости Торон-де-Шевалье (Латрун), Шато-Арно (Шастель-Арнуль, Кастеллум-Арнальди), и к Рождеству подошли к замку Бельмонте. Теперь до Иерусалима было рукой подать, и Салах ад-Дин лихорадочно укреплял Святой град, готовя его к осаде. Но тут и произошла следующая странность этого похода: Ричард неожиданно дал приказ к отступлению.
Было ли это решение продиктовано опасением, что, как и зимой 1190 года под Акко, армия увязнет под Иерусалимом, так как грязь и дожди не только не позволят быстро и эффективно провести штурм города, но и неизбежно принесут с собой болезни, а значит, и новые потери в живой силе? Или все дело было, как считают ряд историков, в начавшихся в лагере крестоносцев внутренних распрях: если одни считали, что следует идти на Иерусалим, то другие напоминали, что Салах ад-Дин сумел хорошо подготовить город к обороне, да и если штурм закончится успехом, христиане вряд ли смогут удержать его из-за нехватки поселенцев.
Марион Мельвиль, к примеру, сообщает, что против продвижения к Иерусалиму были магистры обоих орденов — как тамплиеров, так и госпитальеров. В итоге Ричард решил прислушаться к мнению магистра тамплиеров Роберта де Сабле и развернул армию назад, к Рампе, а оттуда направился к Ашкелону. Это, в свою очередь, вызвало разочарование в рядах воинов из Англии, Франции и других стран Европы, и многие французы в те дни, обвинив тамплиеров в предательстве, покинули армию Ричарда и направились в Акко, Яффо и Тир.
Есть и версия, согласно которой Ричард как раз настаивал на продолжении похода к Иерусалиму, но иерусалимские бароны считали, что вести войну зимой с уставшей армией — безумие. К этому времени они уже отказались от мечты о возвращении Иерусалима и хотели лишь одного — сохранить за собой прибрежные города с их портами. Эти настроения, дескать, и предопределили дальнейший ход событий в следующем году и истории в целом.
Так или иначе, но в декабре 1191 года Ричард Львиное Сердце упустил еще один шанс вернуть Иерусалим в руки христиан.
Позади остался третий год Третьего крестового похода. Для Салах ад-Дина он был ознаменован не только сдачей Акко, поражением при Арсуфе и потерей целого ряда прибрежных городов, но и болезненными личными утратами. В этот год умерли несколько его племянников, в том числе и бывший ему одновременно сыном, другом и верным соратником Таки ад-Дин.
Таки ад-Дин скончался, возвращаясь из Хилата, с берегов озера Ван, куда был послан дядей, чтобы вмешаться в начавшуюся свару между местными правителями. Вызвав к себе ближайших советников, Салах ад-Дин, рыдая, зачитал им письмо о его смерти, велев сохранять это известие в тайне: не хотел, чтобы оно вызвало радость в лагере крестоносцев. А то, что те возрадовались бы, было несомненно: ведь Таки ад-Дин был одним из героев Хаттина, тем самым эмиром, чьи воины захватили Святой Крест.
Но жизнь продолжалась, и Салах ад-Дин был намерен успеть как можно больше прежде, чем пробьет и его час предстать перед Аллахом.
Глава семнадцатаяПОСЛЕДНИЕ БИТВЫ
Понять логику последующих шагов Салах ад-Дина без рассказа о том, что происходило в первые месяцы 1192 года в стане крестоносцев, невозможно.
20 января Ричард взял Ашкелон, но, как уже говорилось, еще за несколько месяцев до того город был разрушен до основания. Ричард оставался здесь вплоть до праздника Пасхи, сосредоточившись на восстановлении его стен. Английский монарх считал, что в этих работах должны участвовать абсолютно все, но Леопольд Австрийский (тот самый, чье знамя Ричард сбросил на землю сразу после взятия Акко) придерживался по данному поводу иного мнения. Между двумя коронованными особами вспыхнула ссора, в ходе которой, по утверждению некоторых хронистов, Ричард ударил австрийца. После этого Леопольд, горя жаждой мщения, отплыл в Европу.
Отношения Ричарда с французами тоже день ото дня становились все хуже. Началось все с обмена язвительными стихами, а кончилось тем, что отряды герцога Бургундского также покинули Ашкелон и присоединились к партии Конрада Монферратского.
Сам Ричард все чаще и чаще стал подумывать об отъезде на родину. События там развивались совсем не в его пользу, и угроза потери им английского престола становилась все более реальной. В апреле он объявил о своем отъезде и предложил ассамблее баронов назвать того, кому мог бы передать руководство Крестовым походом. К ужасу Ричарда, все единодушно проголосовали не за его ставленника Ги де Лузиньяна, а за Конрада Монферратского.
Но 28 апреля новый король Иерусалимский был заколот двумя напавшими на него на улице ассасинами — то ли в отместку за потопленный Конрадом их корабль, то ли по заказу самого Ричарда или его нового ставленника (и по совместительству племянника) Генриха Шампанского. Все эти потрясения заставили Ричарда отказаться от своих планов и остаться в Палестине. По иронии истории почти одновременно с этими распрями из-за власти над Иерусалимским королевством началась и грызня внутри семьи Салах ад-Дина, поставившая под угрозу хрупкое единство его султаната и мусульманского мира. Сын умершего Таки ад-Дина аль-Малик аль-Мансур решил взять всю полноту власти над захваченными его отцом областями за Евфратом и, отколовшись от Салах ад-Дина, стал проводить собственную политику в регионе.
В сущности, он поступил так же, как когда-то сам Салах ад-Дин по отношению к Нур ад-Дину после завоевания Египта. Но, во-первых, как известно, человеку несвойственно проводить подобные параллели, когда речь идет о нем самом. Во-вторых, если Салах ад-Дин не приходился родственником Зенги Нур ад-Дину, то здесь речь шла о предательстве внутри семьи. Это было тем более опасно, что аль-Малик аль-Мансур сумел убедить другого своего двоюродного дядю, аль-Адиля, стать посредником между ним и султаном, что не могло сказаться на отношениях братьев. Но если бы дело дошло до прямого столкновения с аль-Мансуром, опиравшимся на поддержку как армии своего отца, так и соседних сельджукских правителей, то Салах ад-Дину невольно пришлось бы воевать на два фронта, а сил для этого у него не было.
С учетом происходящего обе стороны как в том, так и в другом лагере не были уверены в себе и в равной степени были заинтересованы в переговорах и достижении компромисса. Если бы в ту пору жил историк, воспринимавший христианство и ислам как две ипостаси веры в Единого Бога, он наверняка увидел бы в этом некий знак Свыше, желание самого Всевышнего в примирении адептов этих двух религий. Но такого историка или философа ни среди христиан, ни среди мусульман не было. И уже тем более далеки от такого толкования своих внутренних трудностей были Салах ад-Дин и Ричард. Они вели переговоры, исходя из совершенно других соображений. Но они их вели — и этим все сказано.
Продолжая заниматься восстановлением Ашкелона, Ричард направил Салах-ад-Дину новое послание: «Я жажду встретиться с аль-Маликом аль-Адилем, чтобы обсудить дело, которое будет одинаково выгодно обеим сторонам, ибо до меня дошли известия о том, что султан доверил ведение переговоров о мире моему брату аль-Малику аль-Адилю» (Ч. 2. Гл. 140. С. 343).
Однако аль-Адиль в то время как раз был занят семейными разборками и сбором добровольцев в армию по мусульманским деревням Палестины, а потому Салах ад-Дин не спешил говорить ни «да», ни «нет».
«Мы провели много встреч, которые не принесли ничего хорошего ни одной из сторон, — написал он в ответном послании. — Нам нет смысла встречаться, если предлагаемая тобой встреча будет такой же, как предыдущие, и если ты не докажешь мне, что есть вероятность быстрого разрешения проблемы» (Ч. 2. Гл. 140. С. 343).