оэтому граф передал королю послание: «Мы должны поспешить и миновать этот проход, дабы и мы, и наши люди были в безопасности у воды. Иначе нам грозит стать лагерем в безводном месте». Король ответил: «Мы сделаем это немедленно». Турки тем временем атаковали армию с тыла, так, что тамплиеры и другие войска арьергарда едва могли отражать нападение. Внезапно король (наказание за грехи) приказал разбить лагерь. Так были мы преданы смерти. Граф, когда оглянулся назад и увидел поставленные палатки, воскликнул: «Увы, Господь наш, войне конец! Мы все покойники. Королевство потеряно!» Так, в печали и тоске, они разбили лагерь посреди сухой пустоши, где ночью крови пролилось больше, чем воды. Сыны Исава [мусульманская армия] окружили воинов Господних [крестоносцев] и подожгли низкий кустарник в пустыне вокруг них. Всю ночь голодные, мучимые жаждой люди страдали от стрел и жара пламени. Воистину, в эту ночь Господь дал вкусить им хлеб слез и испить вино раскаяния. В итоге… после того, как отверзлись тучи смерти, занялся рассвет дня скорби и несчастья, горя и разорения. И когда настал черный день, король Сирии оставил город Тивериаду и со всей своей армией подошел к лагерю, чтобы дать битву христианам. Он готовился атаковать. Христиане выстроились в боевые порядки и поспешили отступить, надеясь, что если они сумеют добраться до воды, то, освежившись, смогут и атаковать, и драться более решительно. Граф [Триполийский] выдвинулся вперед, чтобы занять точку, к которой уже начали приближаться турки. Когда войска построились и встали в боевые порядки, пехоте было приказано занять позицию перед вражескими лучниками, чтобы та была защищена от атаки врага рыцарскими копьями. Так, защищая друг друга, они были бы в безопасности. К этому времени сарацины уже прибыли. Пехота [войска крестоносцев], собравшись в клин, на полном ходу взбиралась к самой вершине высокой горы, бросив армию на волю судьбы. Король, епископ и все остальные посылали призывы, умоляя их вернуться и защищать Крест Господень, наследие Распятого, армию Христову и самих себя. Они отвечали: «Мы не вернемся, поскольку умираем от жажды и не станем драться». И снова была дана команда, и снова они упорствовали. Тамплиеры, госпитальеры и туркополы тем временем яростно обороняли тыл. Тем не менее они не могли одержать победы, поскольку враг появлялся отовсюду, посылая стрелы и раня христиан. И когда они чуть-чуть продвинулись, они воззвали к королю, прося о помощи. Король и соратники увидели, что пехота не собирается возвращаться и сами они не в силах устоять против турецких стрел без сержантов. Потому, с благословением Креста Господня, они приказали разбить палатки, в надежде сдержать сарацинские атаки, что помогло бы продержаться еще некоторое время. Но из-за этого были нарушены боевые порядки. Войска окружили Святой Крест, где и смешались. Люди, которые пришли в первой группе с графом Триполи, увидели, что король, госпитальеры, тамплиеры и остальные собрались все вместе и смешались с турками. Множество варваров отделяли их от короля, так что они даже не могли пробраться к Кресту Господню. Они закричали: «Те, кто может прорваться, идите. Битва складывается не в нашу пользу. У нас нет даже шанса на спасение». Тем временем тысячи и тысячи сирийцев атаковали христиан градом стрел и убивая их. В это же самое время епископ Акко, хранитель Креста Господня, был смертельно ранен. Он передал задачу хранить Крест епископу Лидды. Большая группа язычников атаковала пехоту и сбросила их с вершины крутой горы, по склонам которой те отступали наверх. Остальных они уничтожили, захватив в плен одних и убив других… Видя это граф [Триполийский] и его люди, которые спешили к месту вместе с Балианом Наблусским, Ренольдом Сидонским и другими полукровками, повернули назад. Стремительный бег их лошадей в этом узком проходе растоптал христиан и создал подобие моста, дав всадникам ровный путь. Так они отступили из теснины, пройдя по своим же людям, по туркам и по всем остальным. Получилось так, что они смогли спасти лишь собственные жизни. Сарацины собрались вокруг Креста Господня, окружили короля и прочих и разрушили церковь. Что еще можно сказать? Сарацины восторжествовали над христианами и поступили с ними по своей воле. Что я могу сказать? Мне пристало скорее стенать и плакать, чем говорить что-либо. Увы! Описывать ли мне нечистыми устами своими как бесценный Крест Господа — Спасителя нашего — был схвачен проклятыми руками окаянных язычников? Горе мне, что в дни моей жалкой жизни вынужден я видеть подобное. На следующий день принц Ренольд Монреальский был убит. Тамплиеры и госпитальеры были выкуплены у турок и также убиты. Велением Саладина графиня [Эскива] и все, кто был в цитадели Тивериады, могли покинуть крепость и, с заверениями в неприкосновенности их жизней, — идти с миром куда бы то ни было. Так было сделано. Город был сдан, Саладин вошел в него. После того, как цитадель была укреплена, он отправился в Саффурию. На том месте, где еще недавно располагалось лагерем христианское войско, король Сирии приказал разбить свой лагерь. Он оставался там несколько дней, радостно празднуя победу. Он разделил наследие Распятого не между преемниками Его, но меж гнусными своими эмирами и вождями, воздав должное каждому».
Саладин решил устроить крестоносцам ловушку. Он за один день взял Тибериаду, сжег много домов и приступил к осаде цитадели, где находилась графиня, супруга Раймонда, с немногочисленным гарнизоном.
«Когда франки узнали, что Салах ад-Дин захватил и сжег Тивериаду, — рассказывал Ибн аль-Асир, — они собрались на совет. Некоторые предлагали выступить против мусульман, сразиться с ними и помешать им овладеть цитаделью. Но вмешался Раймонд: «Тивериада принадлежит мне, сказал он, и в осаде находится моя собственная жена. Но я готов допустить, что крепость будет взята и что моя жена попадет в плен, если только наступление Саладина на этом остановится. Ибо, клянусь Богом, я видел прежде немало мусульманских армий, и ни одна из них не была столь многочисленной и столь сильной, как та, коей сегодня располагает Саладин. Так что лучше нам уклониться от схватки с ним. Мы всегда сможем потом снова забрать Тивериаду и заплатить выкуп за освобождение наших близких». Но князь Арнаут, сеньор Керака, сказал ему: «Ты хочешь внушить нам страх, говоря о силе мусульман, потому что ты их любишь и предпочитаешь их дружбу, иначе бы ты не произносил таких слов. И если ты говоришь мне, что они многочисленны, я отвечаю тебе: огню все равно, сколько дерева ему придется сжечь». Тогда граф сказал: «Я — один из вас, я сделаю как вы захотите, я буду сражаться на вашей стороне, но вы увидите, что из этого получится».
Армия Саладина была развернута на плодородной равнине, покрытой фруктовыми деревьями, а за ней находились пресные воды Тивериадского озера.
3 июля 12-тысячная армия крестоносцев выступила в поход. Расстояние от Саффурии до Тивериады она должна была пройти за четыре часа. Летом эта местность совершенно безводна. На всем пути бедуинские всадники засыпали крестоносцев тучами стрел, которые, правда, практически не причиняли крестоносцам вреда. Но этот обстрел замедлил движение войска короля Иерусалимского.
Незадолго до исхода дня крестоносцы достигли холма, у подножия которого лежала маленькая деревня Гиттин. А рядом на зеленой равнине, протянувшейся вдоль Иордана, стояла армия Саладина.
На следующий день, 4 июля 1187 года, с первыми отблесками зари обессиленные жаждой крестоносцы сделали отчаянную попытку спуститься с холма и достигнуть озера, но пехота наткнулась на стену сабель и копий и в беспорядке отхлынула на холм. Ошибкой было то, что король первыми пустил в бой пехотинцев, которые были особенно утомлены и не имели шансов одолеть тюркско-мамлюкскую конницу. Единственный шанс на успех давала бы только первоначальная атака рыцарской конницы, причем немедленно, вечером 3 июля, когда лошади еще не были окончательно обессилены жаждой.
Оборона крестоносцев была сломлена повсюду. Но они продолжали сражаться с мужеством отчаяния. Граф Раймонд с горсткой своих воинов прорвался через боевые порядки мусульман и ушел в Триполи, но за ним стена мусульманских воинов вновь сомкнулась.
«После его ухода франки едва не сдались, — утверждает Ибн аль-Асир. — Мусульмане подожгли сухую траву, и ветер понес дым в глаза рыцарей. Обуреваемые жаждой, огнем, дымом, летним зноем и пылом битвы, франки были совершенно обессилены. Но они сказали себе, что умрут только в бою. Они бросались в столь яростные атаки, что мусульмане были вынуждены отступать. Но после каждой атаки франки несли потери, и их число уменьшалось. Мусульмане овладели Истинным Крестом. Для франков это была самая тяжкая утрата, ибо на этом кресте, как они утверждали, был распят мессия, да снизойдет на него мир!»
Но после этого последние уцелевшие франки, около пятисот рыцарей, продолжали сражаться, укрепившись на холме за Гиттином, где им удалось поставить шатры и организовать оборону. Но мусульмане наступали со всех сторон, и только шатер короля продолжал стоять. Финал битвы описал старший сын Саладина аль-Малик аль-Афдаль, которому тогда было семнадцать лет: «В битве при Гиттине, первой битве, в которой я участвовал, я находился рядом с моим отцом. Король франков, находившийся на холме, бросил своих людей в отчаянную атаку, которая заставила наши отряды откатиться до того места, где был мой отец. В этот момент я увидел короля. Он был жалкий, съежившийся и нервно теребил свою бороду. Он шел вперед, крича: «Сатана не должен победить!» Мусульмане снова пошли на штурм холма. Когда я увидел, что франки откатились под натиском наших войск, я радостно закричал: «Мы их побили!» Но франки снова атаковали, и наши опять оказались около моего отца. Он еще раз послал их на приступ, и они заставили врага вернуться на холм. Я опять закричал: «Мы их побили!» Но отец повернулся ко мне и сказал: «Молчи! Мы разобьем их только тогда, когда упадет этот шатер наверху!» Не успел он закончить свою фразу, как шатер короля рухнул. Тогда султан спешился, простерся ниц и возблагодарил Аллаха, плача от радости».