— В своих родных землях он был младшим сыном некого графа, и ему в наследство остались только конь и меч. Здесь он служит королю Амори, и в Палестине у него есть небольшой и совершенно бесплодный фьеф[81], но это не главное…
Франк немного помолчал, давая своему слушателю время на размышление. Вскоре он понял, что известная ему «истина» не озарит сама собой иноверца и пора тому помочь.
— Тайна заключается в том, что каждый из наших рыцарей, хоть и служит королю, одновременно — сам себе король. По меньшей мере эмир. Узы крови не тяготят каждого из нас. Покинув Покинув свои земли, Жан де Врие перестал быть просто младшим сыном. Он научился быть эмиром без войска, королем без государства. Наше войско — это войско эмиров и даже королей. Поэтому каждый из нас способен напасть на целое войско врага в одиночку. Рыцарь, как и всякий смертный, может испытывать страх за свою жизнь и благоразумно уклониться от неравного сражения. Но рыцарю никогда при этом не будет внушать страха мысль, что он идет против воли своего господина, если сам бросается в битву или, наоборот, отступает.
Юсуф затаил дыхание, ведь в эти мгновения франк отвечал ему на тот самый вопрос, который он так и не решился задать ему там, в пустыне, после поединка, и который мучил его до сего часа. По правде говоря, он сам вряд ли смог бы выразить свой вопрос внятным образом. Теперь же как будто сам Всемогущий Аллах привел его к мудрому врагу, способному дать ясный ответ.
— Каждый рыцарь свободен в своем выборе, — продолжал франк. — Вы же… надеюсь, у тебя, светоч благородства, хватит мудрости, чтобы не заметить в моих словах ни одной черной песчинки оскорбления… все вы — будь вы эмиры или могущественные везири — все вы в глубинах своих душ чувствуете себя рабами своих господ, как бы храбры вы ни были. Рабами господ… и своих отцов. Поэтому вы всегда… всегда нападаете только стаями. Вы налетаете стаями и уноситесь стаями прочь. Оставшись без стаи, каждый из вас теряет самого себя и уже не знает, кто он такой пред Богом и что ему делать. И вот, что я тебе скажу от всего сердца. — Франк замолк, опасливо огляделся вокруг, а потом потянулся к гостю. — Рано или поздно мы выдохнемся. Наши мозги расплавятся от здешней жары. А стаи ваших единоверцев будут расти и расти. Наступит день, когда весь Восток подчинится одному султану, и тогда бесчисленные стаи ринутся на Палестину. А мы слишком грешны и алчны, чтобы Господь наделил нас в трудный час сверхъестественной силой. Это будет для нас тяжким наказанием…
«Каким наказанием?» — одним взглядом спросил франка Юсуф.
— Потеря Святой Земли и священного града Иерусалима, — неторопливо и очень весомо проговорил Онфруа Торонский. — Земного Иерусалима.
Он отпил из кубка глоток вина и поглядел через край кубка на своего гостя, с удовольствием отмечая, что своим откровением произвел на него сильное впечатление.
— Но это произойдет не раньше, чем родится султан, который в левую руку возьмет весь Египет, а в правую — всю Сирию. И не раньше того дня, когда у этого султана появится войско, состоящие из одних эмиров.
Такими словами завершил франк свое удивительное пророчество…
Немногим позже эмир Ширку смог обнять своего племянника и похвалить его за доблестную оборону чужого города.
— Нам не хватило всего тысячи! Всего тысячи воинов! — все сокрушался он на обратной дороге. — И мы смогли бы подчинить весь Египет.
— Ты слишком неудержим в своих желаниях, дядя, — говорил ему Салах ад-Дин. — Может быть, атабек опасается давать тебе лишнюю тысячу.
— Это еще почему?! — вскинулись от удивления оба: и сам эмир, и его горячий вороной конь.
— Сначала ты между двумя петушиными криками захватишь Египет. Не успеет встать солнце, как место визиря при египетском халифе покажется тебе тесным. А там недалек за горами день, когда атабеку придется посылать в Египет новое войско. Но на этот раз — уже для усмирения твоих безграничных желаний…
Ширку вспылил было, но эта цепочка мыслей с висящем на ней драгоценным камнем власти ему внезапно приглянулась.
— Теперь я знаю, почему атабек так настойчиво посылает моего рассудительного племянника против его воли сопровождать меня в походах, — осенило его. — Он хочет, чтобы время от времени ты пугал меня рассказами о превратностях судьбы и толкованиями дурных снов. Что ж… Тебе это почти удалось, торговец пророчествами… Так пошлет атабек в Египет новое войско или нет?
Тут Юсуф не смог удержаться от лукавства:
— Мне приснилось, что это войско должно состоять из одних эмиров. Вот только не знаю, найдется ли столько эмиров у атабека Нур ад-Дина, да будут все его деяния радовать Всемогущего Аллаха.
А спустя год случилось следующее. Иерусалимский король женился на внучатой племяннице ромейского императора Мануила Комнина[82], и василевс уговорил своего нового родственника захватить Египет, обещая ему свою поддержку. Так союзник египетского халифа стал его врагом и двинул свою флотилию из семидесяти кораблей против течения великого Нила.
Шавар, в чьих руках была сосредоточена вся действительная власть в египетском государстве, приготовился оборонять Каир и велел сжечь расположенный неподалеку богатый город Фустат, чтобы он не достался врагу. Тогда король франков захватил Бильбайс, сделав его своей крепостью и вырезав поголовно все его население, включая даже коптских христиан[83]. Он опасался заговора, но не опасался Бога, и по этому поводу, как говорили знающие люди, сам пророк Иса обратился на небесах к Аллаху с просьбой об отмщении.
В одну из ночей Юсуф проснулся в холодном поту. Ему привиделся ангел смерти Асраил, смотревший ему прямо в глаза и имевший обличие коварного египетского везира Шавара. Во сне Юсуф силился спросить Асраила, зачем тот пришел, но от страшного ангельского взгляда у него свело язык и губы.
На рассвете атабек Нур ад-Дин призвал к себе Юсуфа. Вид у повелителя был мрачен.
— Мне приснились весы, на которых египетский дирхем перевесил мой динар, — сообщил он. — Скажи, мой лучший погонщик сновидений, что это может означать?
Некоторое время Юсуф собирался с мыслями.
— …В том числе и то, что обманщик-меняла мог незаметно надавить на чашку с дирхемом своим грязным пальцем, — предположил он.
Взгляд атабека на миг просветлел.
— Во всяком колодце тебе удается сразу разглядеть дно! — рек Нур ад-Дин. — Сегодня на рассвете гонец принес важную весть: король франков двинулся со своей армией на Египет, и Шавар вновь обратился к нам за помощью. Но теперь настала пора наказать их обоих за жульничество. Я даю эмиру Ширку большое войско. С этим войском он разобьет франков и сядет в Каире, держа в одной руке халифа, а в другой Шавара. Посмотрим, что у него получится. А ты, Юсуф, снова готовься. Никто лучше тебя не сможет укротить в Каире буйного эмира. Теперь настает пора и Юсуфу прекраснейшему стать «большим человеком в Египте». От судьбы не уйдешь.
Холодок пробежал по спине Юсуфа.
— Атабек! — обратился он к своему повелителю, опустив голову. — Меня тяготит предчувствие, что уж на этот раз я непременно встречу в Египте свою смерть.
— Встретить еще не означает отдаться в ее власть, — строго заметил Нур ад-Дин. — Разве ты уже не встречал ее в Египте лицом к лицу, когда сражался с франками?
— Да, но теперь она дожидается меня с явным нетерпением… И она очень похожа лицом на того, кто умоляет атабека о помощи.
Нур ад-Дин остро глянул на Юсуфа.
— Значит, смерть будет стоять у Шавара прямо за плечами, когда он увидит тебя, — сказал он.
— Твоя воля, атабек, — ответил Салах ад-Дин и, совершив поклон, удалился.
На этот раз атабек и вправду не пожадничал с войском, дав эмиру Ширку под его начало не только восемь тысяч туркменских всадников, но и две тысячи воинов из войска своих личных телохранителей.
— Чем не войско, состоящее из одних эмиров! — довольно ухмылялся Ширку, важно подбоченившись в седле.
На этот раз дядя Ширку двинулся и налетел на Египет не смерчем, появляющимся внезапно и столь же внезапно теряющим силу, а широким, неодолимым ураганом, сила которого не иссякает, пока не перемешает весь песок в пустыне и перенесет его с одной края земли на другой.
Король франков Амори Первый, едва заметил вдали темную стену приближающейся тучи, как поспешил убраться в Палестину и не успел обогатиться в Египте больше, чем сотней динаров. Халиф аль-Адид, в свою очередь, поспешил послать к эмиру Ширку гонцов с уверением своего самого благостного расположения к «доблестному победителю кафиров». А под стенами Каира загремели барабаны и литавры, стали оглушительно дудеть рога, и к стану дяди Ширку двинулось ослепительно белоснежное шествие. Над ним легким облаком покачивался огромный белый зонтик, загораживавший от солнечного света самого хитрого из всех везирей — Шавара, такого хитрого, что, перехитрив сирийцев, франков и собственного повелителя-халифа, он в конце концов перехитрил самого себя.
Подъехав к шатру эмира, он добрых полчаса в поте лица трудился перед Ширку, кляняясь и засеивая перед ним целое поле самыми чудесными словами благодарности, признательности и похвал, коих был теперь достоин величайший из великих воинов дар аль-Ислама.
Дядя Ширку от этих витиеватых египетских похвал потел, краснел и разбухал вроде жабы, которой в одно место вставили соломину и стали надувать.
Решив, что он уже достаточно отравил курда ядом сладостного тщеславия, Шавар обвел окружавших эмира людей совершенно бесстрастным, даже невидящим взглядом и на миг остановил свой взор на Юсуфе.
«Вот моя смерть!» — едва не воскликнул Юсуф.
Шавар посмотрел на него точь-в-точь, как ангел Асраил на свою жертву в том дурном сне.
Между тем, везирь халифа почти подобострастно, хотя и соблюдая достоинство, уже приглашал эмира Ширку разделить с ним трапезу в его дворце, расположенном в стенах Каира.