Угри в банке растаяли. Это была плохая новость. Угри лежали в сумке рядом с теплым домашним хлебом, они и должны были растаять. Я быстро переложил рыбу в холодильник, чтобы она успела застыть. Угри обязательно должны быть на столе, угри должны были смягчить — смягчить? — что смягчить? Возможно, это было не то слово, как писатель я должен был найти более точное слово. Но теперь я уже смирился с мыслью, что если Лийна придет, то на столе между нами будет банка угрей как утешение. Я настежь распахнул окна во всех комнатах. Заглянул в шкаф, пересчитал рубашки. Их было достаточно, все чистые и выглаженные. Оставил дверь шкафа приоткрытой, чтоб видно было.
Моя новая квартира была в доме-башне на пятнадцатом этаже. Я все еще не привык к обзору с верхотуры. Из восточных окон я видел бесконечные крыши и далекие башни большого города, на севере голубела вода. Эта вода — Финский залив — была в нескольких километрах, шум августовского моря не достигал сюда. Целый город жил не слыша шума моря.
До шести еще оставалось время, я разрезал деревенский хлеб, поставил на стол бутылку вина, рядом чашки для кофе. Вскипятил воду, приготовил полный термос крепкого кофе. И все еще не было шести. Спустился на лифте вниз, взял почту из почтового ящика. Удивился, что мне два письма. Я даже вздрогнул, так как в голове промелькнула мысль: Лийна сообщает, что не придет. Рассмотрел штемпели на конвертах. Одно письмо из Тарту, второе из Таллинна. Но почерка Лийны не было ни на одном из конвертов. Я помнил ее почерк, с очень четкими буквами, с едва заметным обратным наклоном. Разрезал конверты.
В тартуском письме прочитал:
«Уважаемый писатель! Вас беспокоит незнакомый Вам студент-филолог из университета. Из Вашего выступления по телевизору я узнал, что Вы пишете произведение под названием «Салачья книга». Так как тема моей дипломной работы — народные названия рыб в рыбацких деревнях и в рыбачьей среде, осмелюсь сообщить Вам, какие названия салаки я смог до этого времени выяснить: серый нос, серебряная стрела, рыба, саланчик, сильк, сырулане, белая рыба, живот-напильник, носок, трепещущая рыба, собачья петрушка, листовая рыба, листопадная рыба, маарьяская салака, салака цветущей ржи, папортниковая салака, летний саланчик, зимняя рыба, плотная салака, метательная салака, глинтовая рыба, носатый мальчик, теневая салака, пиковый салачник. Менее используемые еще следующие наименования: салака средиземельная, лакей с белым брюхом»…
Второе письмо было от Йоэля, однокурсника, который в настоящее время работал в архиве.
Йоэль писал:
«Маэстро! В милых моему сердцу архивах наткнулся я на источники, которые должны заинтересовать писателя — поклонника салаки. В год божий 1501 Таллиннские церкви посетил достопочтенный епископ Николаус Роттендорп. Он и его свита в течение двух дней подкреплялись следующими изысканными кушаньями.
День первый
Завтрак: курица с шафраном в конопляном масле, стручки перца с медом, соленый лосось с уксусом и луком;
Обед: треска в масле с изюмом, свежая салака Мурика, жареная рыба с зеленью;
Ужин: жареная рыба в масле с вареными яйцами, вареный угорь с перцем, свежая рыба с зеленью;
День второй
Завтрак: жареная салака в подсоленной воде, свежая рыба в масле с изюмом;
Обед: свежий угорь с зеленью, свежая салака Мурика жареная, рулет;
Ужин: свежая салака Мурика с зеленью, свежая камбала в масле или жареная заливная.
Что за чудо-рыба эта салака Мурика? Дай знать или пригласи попробовать. Йоэль».
Салака Мурика? Я и не слыхал о такой.
Лийна пришла точно в шесть. Загорелая, красивая и бравурная. Она обошла все комнаты, постояла у каждого окна, с изумлением любовалась роскошной панорамой города и далекой синевой залива.
— Красиво, правда?
— Высоко. Жутко.
— Тебе не нравится, Лийна?
— А почему это должно мне нравиться? Это ведь твоя квартира.
Она отошла от окна со словами:
— Ни в одной комнате цвет гардин не подходит к цвету обоев. Сам покупал гардины?
— Дело холостяцкое…
— Ну что ты за мужчина, если женщины сбегают от тебя?
— Одна-единственная и ушла. А гардины и в самом деле из предыдущей квартиры. Я могу новые купить. Поможешь мне выбрать и повесить?
— Этого еще не хватало!
— Извини. Но мне очень приятно, что ты пришла.
— Не верю.
— Честно.
— Если ты ждал меня, мог бы хоть цветы на стол поставить.
— Да… как же я не додумался до этого… прости.
— Ты не верил, что я приду.
— Как же не верил? Видишь, вино на столе, домашний хлеб и…
Я вышел, достал из холодильника банку с рыбой — все-таки застыла! — и поставил рядом с хлебом:
— И угорь.
Она подошла к столу, но пока не садилась.
— И правда, угорь. Ой, как здорово хлеб пахнет! Как всегда, мамой испечен?
— Мама давно в могиле. Теперь хлеб печет сестра.
— А пахнет так же хорошо.
Она взяла ломоть хлеба, приложила его к губам, ее ноздри вздрагивали. Она была красивее, чем годы назад.
— Налью тебе вина, Лийна?
— Естественно. Почему ты налил так мало? Полный бокал!
Она жадно выпила бокал почти до дна.
— Не смотри на меня так. Я не пьяница.
— Я так на тебя смотрю потому, что ты красивая женщина.
— Ах… дай мне теперь угря. Я, кажется, за все эти годы и не ела угря.
— Пятнадцать лет.
— Сам ловил? Очень хороший угорь. Я спросила: сам ловил?
— А как же, сам.
Я рассказал ей, как вместе с другом детства Яко ловил этих угрей. Как мы тускло-золотым августовским вечером гребли к дальнему островку с надеждой в тамошней заводи с песчаным дном поймать вместе с угрями и больших язей. Как поздно вечером, уже лежа на водорослях, излучающих летнее тепло, мы не могли уснуть, вспоминая давнишние рыбалки и ушедших больших рыб, глядя на сверкающие в высоте звезды, слушая мягкий шепот дальнего Ряймераху… Как мы ночью проснулись не от шепота, а от шума, как в нарастающем шторме бросились к лодке, которую волна уже била о камни. Как много было рыбы, ведь нарастающий шторм расшевелил воду и по-тревожил угрей и язей. Как внезапно сломалось одно весло, но предусмотрительный Яко захватил запасные весла. Как мы часа два, потные и усталые, с пылающими от мозолей ладонями, гребли к дому и прибыли в свою бухту как раз до начала первого большого августовского шторма.
Лийна слушала меня, глотая куски угря, кусая хлеб, запивая вином. Когда я закончил, Лийна сказала:
— Я и не знала, что ты такой мужественный мужчина.
И было ясно, что она не поверила в мои байки. Я налил ей еще вина. Я сказал:
— А теперь ты расскажи, как ты живешь.
Именно тогда зазвонил телефон. Я видел, как Лийна вздрогнула и вино выплеснулось на скатерть. Был ложный звонок. Лийна сказала:
— Ты мог бы выключить телефон?
— Могу. Чего ты боишься? Что муж позвонит?
Я засмеялся, кажется, слишком громко и не к месту. Но Лийна все же была смущена.
— У тебя ревнивый муж?
— Перестань, пожалуйста…
— Он ведь и не может сюда позвонить.
— Налей мне еще вина. Очень хорошее вино.
— Все-таки расскажи, где ты живешь, как живешь…
— Зачем? Пятнадцать лет ты не проявлял ко мне никакого интереса.
— А теперь интересуюсь.
— Что это теперь изменит?
Она смотрела на меня большими карими глазами, в которых исчезли усмешка и надменность. Я сказал:
— Эта розовая блузка удивительно идет тебе. Она подчеркивает твою красоту.
— Это блузка дочери, если хочешь знать.
— У тебя есть дочь?
— Почему бы и нет? Смешной вопрос.
— У тебя и еще есть дети?
— Оставь эту тему, пожалуйста.
Она встала из-за стола и не говоря ни слова ушла в другую комнату. Она довольно долго стояла перед зеркалом, наверное, причесываясь. Когда она вернулась, я спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Я просто проверила, правду ли ты сказал. Правду. Я действительно красивая.
Она засмеялась, но этот смех был чуть натянутый, этот смех не сделал ее прекрасное лицо еще красивее.
— А на туалетном столике у тебя пыль. Мог бы свою комнату привести в порядок.
— Я сделаю все, что ты пожелаешь.
— Вот так не надо бы говорить.
— Я ждал тебя сто дней.
— Не будь сентиментальным!
— Можно спросить, почему ты в тот раз назвала именно сегодняшний день и шесть часов вечера?
— Надеялась, что ты забудешь. Я была уверена, что сегодня тебя не будет здесь.
— И все-таки пришла?
— Да. Пришла и уйду.
Мои часы с кукушкой пробили семь.
— Видишь, пробил час, — сказала Лийна вставая. — Было очень здорово.
Я не понял, шутит она или говорит правду.
— Я ухожу.
— Возьми еще угря. Допьем вино.
— Нет.
Это прозвучало, как удар кнута. Очевидно, она и не хотела оборвать так резко.
— Прости, я на самом деле должна идти.
— Мы ведь увидимся снова, Лийна? Когда?
— Хоть через год. 10 августа в шесть.
— Пожалуйста, приходи раньше. Я заменю гардины. Вытру пыль.
— Какой ты молодец…
— Опять будем пить вино и есть угря.
— Неинтересно — все время есть угря.
— Тогда будем есть салаку Мурика.
— Салака Мурика? Это еще что такое?
Я спустился вместе с ней вниз. В лифте мы стояли рядом, нет, напротив, очень близко. У меня возникло желание еще ближе притянуть ее к себе, обнять ее. Я сдержался. Вблизи я увидел, что сейчас это прежняя Лийна. Не красилась, не использовала масел и кремов. Она почти не потела, всегда крайне чистая, без запаха. Сейчас же я почувствовал в ноздрях какое-то знакомое первозданное першение, оно исходило от шеи или рук Лийны, излучение, которое подавало знак возбуждения… Лифт открылся, мы пошли к выходу. Я неожиданно сказал ей открытым текстом:
— Пожалуйста, позвони. Мне недостает тебя. Позвонишь?
— Может случиться.
Она протянула мне руку:
— До салаки Мурика.