Мышка отравляла нам жизнь в течение двух недель (не представляю, какого размера был этот заверь!). Первое время мы ужасно страдали от голода. Как следствие, настроение ужасное, а тут, как назло, моя дочь очень заинтересовалась источником запаха. В свои три года она имела достаточный словарный запас, чтобы достать своими вопросами кого угодно. Видит Бог, я старалась корректно отвечать на все её «почему», но однажды я не выдержала:
– Мам, а что воняет?
– Я уже говорила, мышка.
– А где мышка?
– В норке.
– А что она там делает?
– Воняет.
– А она спит?
– Нет.
– А лапками дрыгает?
– Нет.
– Она играет?
– Нет.
– А что она делает?
– Ничего.
– А почему?
– Да потому что сдохла, теперь лежит, тварь, и воняет, – прошипела я, стараясь чтобы дочь не услышала.
Но у неё оказался очень хороший слух, мгновенная память и обширные связи. Дочка умудрилась запомнить два слова, комбинацию которых я с удивлением услышала на площадке. Кроме того, моя малышка очень честная девочка. Она не стала скрывать перед поражёнными родителями других детей, от кого именно услышала эти слова. С тех пор, проходя мимо площадки, я вздрагиваю, слыша «сдохла» и «тварь» в одном предложении. А в глазах местного взрослого населения мне до сих пор видится осуждение…
Дорогие родители, наши дети лучше нас и честнее! Имейте это в виду, прежде чем в сердцах крикнуть непечатное, иногда можно обойтись привычным «Ой!».
Рамки
(терапевтическая сказка для взрослых)
Пятница, конец рабочей недели. Сотни офисных работников наводнили метро. Двери вагонов, словно ширинка на любителе пива с колбасками, сходятся только на выдохе. Люди ужались, створки сомкнулись, и очередная партия пассажиров умчалась в сторону центра. Скоро все бары Мариенплац и прилегающие к ней улочки будут заполнены жаждущими выпивки и приключений служащими, бухгалтерами и юристами.
Кейт искала одиночества. В большом городе час тишины это роскошь, тем более в пятницу. Но она знала, где можно купить уединение всего за семь евро. Смешная цена, если подумать.
Выход на Кёнингсплац был почти свободен. Ещё бы, кто вздумает в пятницу вечером идти в музей?
Сегодня вместо светлых залов с античными экспонатами, Кейт выбрала выставку современного искусства. Огромный полутёмный зал был разграничен ширмами, словно лабиринт Минотавра. Фотографии в разномастных рамах, навевали ассоциации с Икея. Кейт даже обернулась в поисках тележек и шумных семейств на выгуле, но кроме неё здесь никого не было.
Кейт не была поклонником фотографии, уж лучше битая посуда древних эллийцев. Она даже хотела уйти, но взгляд зацепился за рамку одного портрета. Она была потёртой и очень старой на вид, как будто бы досталась в наследство. Неужели у художника не хватило средств на достойное обрамление для своих работ? Кейт пренебрежительно хмыкнула и неожиданно для себя пошла дальше. Вот ещё одно фото с улыбающейся девушкой и опять странная рамка: картонная, лёгкая, треснувшая на углах, словно героине тесно.
Следующий портрет принадлежал мужчине со строгой прической, его рамка, напротив, была жёсткой, как узел его галстука. Бедный, как же ему трудно, наверно.
Ещё одна картина, здесь старик и мальчик. Они что-то с интересом рассматривают за пределами комнаты. Казалось, стоит протянуть руку и провалишься к ним. Кейт вздрогнула, когда пальцы коснулись холодного стекла. И только тут она заметила – у этой картины не было рамы. Эти двое были абсолютно свободны. Мощный поток жизнелюбия и оптимизма вырывался в пустой коридор, обволакивал, проникал под стылое пальто и жаром дышал на холодные пальцы.
«А ведь это выставка не фотографий», – подумала Кейт.
«Это как в жизни, у каждого свои рамки. Мы с самого детство выстраиваем их вокруг себя: отказываемся от желаний, исполняем чужие мечты и верим, что завтра всё измениться. А сегодня мы недовольны собой и своей жизнью, тратим огромные средства на самообразование, развитие и на спортзал».
Кейт переходила от одной картины к другой. На всех были изображены люди. Каждый из них был чем-то увлечён и совсем не смотрел на зрителя, словно художник подсматривал за ними в замочную скважину. Каждая фотография была оформлена в свою неповторимую раму.
«Интересно, а как бы выглядел мой портрет?» – подумала Кейт. И тут же перед глазами встала маленькая фотография, на которой её силуэт темнел на фоне ярких портретов. Кейт в панике обернулась, картин больше не было. Были окна, через которые лилась жизнь, неровными точками или широким потоком, лёгким сквозняком или оглушающей лавиной. Чужая, не её.
Как же так? Она всегда такая независимая, интеллектуально развитая, «гордячка Кейт» смогла вместить всю свою жизнь в формат 9 на 12. Почему?
«Потому что ты не знаешь, чего хочешь», прошелестело от фотографии девушки.
– Я знаю! Я просто хочу немного уединения, побыть сама с собой!
«Зачем тебе это?» улыбнулся старик.
– Я… я хочу…мне нужно…
Мысли путались, в голове звучали чужие голоса, а ответа всё нет. Голоса оглушали, их было так много, что, казалось, черепная коробка сейчас лопнет. Кейт обхватила голову руками, не помогло. Тогда она закричала, во весь голос так, как могла только в детстве.
Тишина.
Люди застыли в своих рамках.
Кейт оглянулась, портреты молчали.
– Что я хочу? – прошептала она и в первые за тридцать лет прислушалась к себе.
Пиццу.
С сыром.
И позвонить маме.
Кейт нащупала в кармане телефон и уверено пошла к выходу.
Старик слышал её удаляющиеся шаги и улыбался внуку.
Ирония судьбы…
(из серии «Ещё один НГ»)
Старый заглянул в окно. Обзор заслоняла спина какой-то блондинки, две другие, удивительно похожие друг на друга, сноровисто упаковывали Деда в мохнатые наручники. Он брыкался и вяло матерился. Время от времени истеричные вопли прорывались сквозь метель:
– Я тебя, сука, просила сиськи побольше, а ты?
Ответа Деда Старый не разобрал, зато женский рык был слышен даже у соседей-полярников:
– Б..ь, размер, а не количество!
Старый хмыкнул. Живая фантазия нарисовала лифчик с тремя чашками. Больная её часть – сделала их разного размера.
– …оливье полную жопу… Липпа, тащи тазик…
Неприятный чавкающий звук, заглушил привычный шум борьбы. Старый брезгливо поморщился и отвернулся.
Подмораживало. Диско задумчиво почесал рогом бок:
– Вмешаемся? – без особого энтузиазма поинтересовался он. – А то у нас все шансы остаться без работы.
Умник оттеснил Старого от окна:
– Не ссы. – хмыкнул он. – Думаешь, эти первые?
Старый отошёл от окна. Работы вагон. Нужно сани проверить, что-то в последнее время на повороте закладывают и против ветра плохо тянут.
– … я просила, чтобы Ипполит меня понимал… а ты его в БАБУ!!! Верни мне мужа!
– Да! – вторил ей неприятный фальцет. – Верни меня жене! Я ж тебя ваще ни о чём не просил – я бухал с 8-ми утра…
Да, бедный Ипполит! В этот раз Дед начудил…
Умник с Диско всё ещё пихались жопами у подоконника, как будто им делать больше нечего! А у него, у Старого, успевай только разгребать: и сани барахлят, и новый олень в команде и шеф – скучающий маразматик!
– За что его? – донёсся до него любопытный голос Диско.
– За пьянку. – пояснил Умник. – Весь год не просыхает…
– Ага, – пыхнул из саней сигарой Казанова, – а мы потом носимся, как олени, то адресом ошибся, то доставкой…
Высокий визг оборвал разговор. У окна Старому пришлось побороться.
Епст!!!
Большая часть бороды ещё произрастала на месте, другую же, с гиканьем крутила над головой молодая блондинка с двойным рядом молочных желёз. Судя по тому, как энергично разогревали в руках восковые полоски две другие – Деду грозит полная и беспощадная эпиляция.
– Так, пусть бороду уже поровняют, а потом вытаскиваем его ребята…
Первое слово
(из серии «Осторожно, дети!»)
Первое слово ребёнка волнительный момент для любого родителя. Когда среди неясного гуления, вдруг чётко слышишь – мама или папа, сердце заходится в груди. Моя дочь рано начала издавать осознанные звуки: собачка – ав-ав, машина – бр-бр. А слова пока не получались. Всё семейство с близкими и не очень родственниками замерло в ожидании – кого же она позовёт первым – маму или папу? Команда поддержки мужа больше, поэтому и старались они усерднее. Мне, на самом деле, было всё равно: позовёт меня – прекрасно, мужа – ещё лучше! Я ведь и так с ребёнком провожу больше времени чем он. Первая улыбка досталась мне, первый поцелуй тоже, так что пусть первым словом будет ПАПА. Сказано – сделано! Когда любимого не было дома я брала дочку на руки и шла на кухню. Там, у холодильника, увешанного фотографиями, я с усердием тыкала в его изображение и повторяла:
– Папа, солнышко. Это, папа!
Солнышко гулила и улыбалась, но повторять за мной отказывалась. Меня это расстраивало, но сдаваться я не собиралась.
В субботу у меня SPA день. Муж остаётся за главного, а я удаляюсь на косметологические процедуры. Недалёко. В ванную… У меня есть почти целый час, который я могу потратить только на себя! Прекрасно!
В эту субботу я так спешила сбежать, что забыла набор для маникюра в спальне. Звать мужа не стала, ведь стоит мне подать голос и всё! – ребёнок под дверью, слёзы стучат по полу, совесть рвёт сердце. Конец отдыху…
Намотав на себя полотенце, я тихонько выглянула за дверь. В коридоре чисто! Оставляя на ламинате мокрые следы, я прокралась к спальне. Тишина. Быстро нашла нужную коробочку и выскочила обратно. Странно. Вокруг было слишком тихо, любопытство, замешенное на тревоге, погнало меня посмотреть, что же происходит. Почему я не слышу пищание игрушек, гуление дочки или хотя бы мультиков?
В кухне шептались, я перестала дышать. Выглянув из-за угла, увидела, как муж возле холодильника тихонько втолковывает дочери: