ержался. Кабы не ограбили меня, я б тебе поболе отвалил. Бери тады уж коня в придачу, что ли.
— И на том спасибо, царь-батюшка, — поклонился тот и, наспех распрощавшись, удалился.
Отпустив купца, Пугачев снова задумался. Одолеваемый сомнениями, он вызвал к себе Минеева.
— Ты как полагаешь, полковник, достанет ли у нас сил на Казань, а?
— Так точно-с, Ваше величество, достанет, — не задумываясь, ответил тот. — Защита у города худая, так что не сумлевайтесь. Нечего тянуть!
— Нечего тянуть, говоришь… Точно у нас и дел боле никаких не осталось…
— Осталось токмо начать. Все готово, — уверенно сказал Минеев и разложил перед Пугачевым карту. — Вот тут мы стоим. А вон там — вражья рать…
Внимательно выслушав своего помощника, Пугачев воодушевился.
— Что ж, полковник, ты меня убедил, — улыбнулся он и, похлопав его по плечу, приказал трубить в горн, что означало боевой сигнал для башкирской конницы.
Джигиты бросились вперед. Налетев на неприятельский отряд, охранявший дорогу, они с легкостью смяли его.
Тем временем пугачевцы занимали находившиеся возле села Царицыно кирпичные постройки и летние усадьбы местной знати.
Пока кавалерия атаковала Суконную слободу, Минеев, хорошо ориентировавшийся в окрестностях Казани, начал наступление. Он повел своих людей вперед, в обход главной вражеской батареи, лощинами, оврагами и холмами. В толпу заводских крестьян, составлявших основную массу находившегося в его подчинении отряда, полетели пушечные ядра, приведя их поначалу в замешательство.
Но Минеев не дал им рассеяться. Взяв высоту, с которой велся обстрел, повстанцы отбили единственную пушку и, установив ценный трофей в воротах губернаторской дачи, начали штурм.
В это же самое время в Суконной слободе была обезврежена пушка, выставленная против наступающих башкир. Вслед им зарядила с горы пугачевская артиллерия. Слободу охватил пожар, вызвавший панику не только среди жителей, но и военных. Кто-то из пытавшихся бежать погибал под копытами лошадей, других настигал беспощадный меч.
На Арском поле геройски сражались с противником конные башкиры. Расправляясь с солдатами, они продвигались вперед к Арским воротам и затем устремлялись по городским улицам.
Вслед за штурмующими подступил к городу и сам Емельян Пугачев. Оказавшись в захваченном форштадте, он, попутно раздавая направо и налево приказы, помчался сквозь дым занимающегося пожара к хорошо знакомой ему тюрьме. Узники были выпущены им на свободу. Добравшись до женского отделения, Пугачев приказал отпереть камеры и, надеясь увидеть свою семью, заглядывал внутрь каждой. Найдя, наконец, своих, он предусмотрительно затворил за собой дверь и бросился к жене. Стиснув Софью в объятиях, он расцеловал ее и нагнулся к детям.
— Про то, что вас в казанской тюрьме держат, я ишо будучи на Урале прознал. Эх, бедолаги вы мои!
— Забери с собой, коли жалко, — предложила Софья.
Десятилетний сын Емельяна Трофим повис у отца на шее.
— Тятенька, забери нас отсель, Христа ради!
Вслед за ним взмолились Аграфена с Христиной:
— Спаси нас, батюшка, не бросай!
— Худо нам в темнице, холодно да голодно. Не хотим боле взаперти сидеть!..
Дети разжалобили Пугачева до слез.
— Знаю, родимые, знаю… Я велю вас в свой лагерь отвесть. Токмо при одном условии. Станут про меня что выпытывать — вы знать ничего не знаете. Говорите, мол, был у вас когда-то батька — казак по прозвищу Емеля — да давно помер, — предупредил он. — Потерпите малость. Дайте срок. Как кончим воевать, где б вы ни были, я вас разыщу… — успел проговорить Пугачев и, заслышав в коридоре быстрые шаги, отскочил в сторону. — Помните про наш уговор, не то тут останетесь!..
Дверь камеры со скрипом отворилась. Несколько повстанцев, не знавших, что делать с захваченным ими начальником тюрьмы, увидев Пугачева, обрадовались:
— Ваше величество, мы вас обыскались!
— Слава те господи, нашли. А то мы уж было испужались за вас.
— Куды ентого девать прикажете, царь-батюшка? — спросил один из них, толкнув тюремщика к Пугачеву.
— Куды, куды! Да все туды. Повесить, вот и весь сказ! — раздраженно произнес тот.
Повстанцы накинули на шею пленнику веревку, другой конец привязали к решетке и привели приказ в исполнение.
Не удостоив взглядом забившихся в темный угол жену и детишек, Пугачев выскочил в коридор, небрежно бросив напоследок:
— Отправьте этих со всеми в лагерь. Токмо не обижать. Я знавал ихнего покойного батюшку, которому кой-чем обязан.
Тем временем на улицах города шла резня. Под ноги коня Пугачева то и дело попадались трупы и тела тяжело раненных. Отовсюду доносились стоны и крики о помощи…
Имущество состоятельных казанцев превращалось в добычу рыщущих повсюду мятежников. Вместе с ними грабили богатых неимущие горожане, принимавшие участие и в разрушении монастырей. Жестокая кара настигала тех, кто отваживался сопротивляться.
— Эй, мужики, нечего бар да попов жалеть! — подзадоривали друг друга опьяненные победой пугачевцы.
— Дави их, братва, разбирай богатство, покуда не сгорело!
Пугачев видел, как беснуются дорвавшиеся до богатой добычи его люди, но не вмешивался, пускай, мол, отведут душу как следует.
Пока одни занимались грабежом, другие осаждали Кремль.
Обстрел крепости, в которой укрылся гарнизон и прибывший в Казань восьмого июля начальник секретных комиссий Потемкин, велся из пушек, установленных по приказу Пугачева в трактире Гостиного двора, и со стороны Казанского монастыря.
Под жестким напором часть стены рухнула, вызвав истошные вопли тех, кто находился внутри. Но вместо того чтобы воспользоваться этим, самозванец лениво зевнул и, обратившись к Кинье, спросил:
— Народ выдохся. Может, хватит на сегодня, а, Кинзей Арсланыч?..
Осада крепости была приостановлена. Предстоящую ночь Пугачев намеревался провести в лагере под Казанью. Сюда же, в его ставку, свезли добычу и согнали пленных.
Спустив скрещенные ноги на ковер, разомлевший от усталости Пугачев, восседал на своем «троне», милостиво принимая дорогие подношения из рук благодарных татар, жительство которых миновало разорение. Захваченных в плен офицеров он без лишних разговоров отправлял на казнь.
— А простых солдат куда девать? — осведомился Белобородов.
— Таким в нашем воинстве самое место. Тех же, кто супротив нас, вешать!
Когда все разошлись на покой и установилась тишина, Кинья Арысланов спросил потихоньку у Пугачева:
— Ваше величество, когда башкортов отпустим?
— Да пущай хошь сей же час и едут. Бригадир Юлаев, чай, заждался их.
— А может повременим? — с сомнением произнес Арысланов. — Отправим, когда Казань оставим?
— Башкирцы свое дело сделали! — беспечно махнул рукой окрыленный успехом Пугачев, завороженный зрелищем пожарища, охватившего город. — Таперича мы и без их управимся. Пущай передохнут и прямо на заре едут.
Однако гордому победителю недолго пришлось почивать на лаврах. На исходе дня к нему примчались перепуганные насмерть повстанцы.
— Беда, ваше величество.
— В верстах двадцати-тридцати отседова напали на нас каратели.
— Мы еле ноги унесли, а сотни три или четыре нашенских в плен угодили, — наперебой кричали они.
Емельян Пугачев спал с лица. В первые минуты он не мог вымолвить ни слова. Придя немного в себя, он пошевелил губами и, почти наверняка зная, что ему ответят, еле выдавил из себя:
— Кто?
— Михельсон…
— Достал-таки гонитель мой… Будь он неладен.
Упорно преследовавший самозванца подполковник Михельсон находился накануне в верстах пятидесяти от Казани. На следующий день он приблизился к городу настолько, что мог слышать пушечную пальбу и видеть багровое зарево над ним.
Узнав о появлении в окрестностях Казани смертельного врага, Пугачев отвел свое войско за пределы города и приготовился дать ему отпор. Михельсон очень скоро выведал, где находятся мятежники и двинул свои силы им навстречу.
В первом же сражении, продлившемся часов пять, пугачевцы понесли большие потери и были вынуждены отступить.
Ночью Михельсон не отважился со своим малочисленным отрядом на преследование, а на другой день, чуть свет, направился к городу, намереваясь соединиться с гарнизоном. Пугачев быстро сообразил, чем ему это грозит и, решив воспользоваться численным преимуществом своего войска, выступил наперерез врагу. Однако Михельсон сумел отразить его атаку. Совместно с выступившим из крепости гарнизоном под командованием Потемкина ему удалось оттеснить мятежников к Казанке и вынудить их переправиться на противоположный берег.
На рассвете пятнадцатого июля Пугачев предпринял еще одну отчаянную попытку отбить Казань. Однако совладать с хорошо обученным и опытным неприятелем даже при наличии огромного войска ему оказалось не по силам. Пугачев потерял в тот день до двух тысяч убитыми. Особенно много полегло в последнем бою за Казань башкир, которые, как всегда, сражались на передовых позициях. Пять тысяч мятежников угодили в плен.
Освобожденная Казань лежала в руинах и представляла собой жуткое зрелище. Куда ни кинешь взор, повсюду трупы и падаль — обезображенные тела людей и убитые в бою лошади, искореженное оружие, груды угля и пепла… Во время пожара сгорело свыше двух тысяч домов, около трех десятков церквей и монастырей. А разграбленному имуществу и вовсе нет числа.
Весть о поражении Пугачева и о его бегстве с жалкими остатками войска за Волгу не сразу дошла до центра России. Воодушевленный известием о падении Казани и слухами о том, что Пугачев встретился со своим сыном и движется в сторону Москвы, простой народ готовился к встрече с царем-избавителем. Люди свято верили в скорое его пришествие и, не страшась наказания, открыто славили самозванца как Петра Третьего. Отовсюду стекались в Москву толпы людей, жаждавших встать под его знамена.
К тому времени не успели еще забыться страшные события осени 1771 года, когда свирепствовавшая на протяжении двух месяцев чума спровоцировала в городе крупные беспорядки. Озверевшие мужики рушили все, что попадалось им под руку. Расправившись с архиереем Амвросием, они забрались на колокольню Донского монастыря и, надрываясь от криков, принялись неистово бить в набат.