Пугачев поник. Видно, совсем плохи его дела, если бог отнимает у него таких людей, как генерал-фельдмаршал Овчинников. Добрый был казак, обученный. Еще в самом начале восстания он перебежал к нему из полевой команды царского подполковника Наумова.
Прикрыв обеими ладонями глаза, Пугачев просидел так несколько минут, потом вдруг, спохватившись, вскинул голову и, пройдясь по казакам полным надежды взглядом, громко позвал:
— Кинзей, ты где? Отзовись!
— Арсланова тут нету… — раздалось с разных сторон.
— Так ведь он навроде бы вместе с нами переправлялся… — растерянно добавил кто-то.
Стараясь скрыть от других раздирающие его душевные муки, Пугачев бодрился.
— Ничего, ребята, фельдмаршал Арсланов уцелевших соберет и в скорости назад возвернет, — сказал он, а сам подумал: — «Куды ж подевался мой Кинзей? Без него ж мне — каюк! Казаки Кинзея боялись и лебезили передо мной, а таперича, того и гляди, схватят, повяжут да на свою выгоду царевым прислужникам сдадут. Так что будь начеку, брат Емеля, гляди в оба».
Михельсон, не зная, в какую сторону подался переправившийся через Волгу Пугачев, решив повременить, не стал форсировать реку. Прихватив с собой отставших мятежников, он отвел свой отряд к Царицыну, где его поджидал откомандированный императрицей после заключения мира с турками Александр Суворов.
Приняв от полковника команду и ценные трофеи, генерал-поручик, не мешкая, перебрался на другую сторону Волги и отправился на поиски Пугачева.
III
После поражения под Черным Яром Пугачев так и не смог больше оправиться. Неоднократно испытывавшая его судьба, давшая было ему еще один шанс бежать и спастись, окончательно отвернулась от него. На поимку разбитого наголову самозванца были брошены значительные силы. Круг замыкался. Дороги на север и на юг — к Астрахани, на запад и на восток — к Яику, были заблокированы.
Зная о том, что правительственные войска рыщут за ним повсюду, Пугачев понял, что, в какую бы сторону он ни пошел, встречи с неприятелем ему не избежать, и предложил своим людям схорониться на время в одной из глухих затерявшихся в степи деревушек.
Не надеявшиеся на прощение со стороны властей помощники его забили тревогу, соображая, как им поступить. Ближайший из них — любимец Пугачева Иван Творогов, давно замышлявший при случае выдать его властям, решил, что такой момент настал. Вечером он завел с атаманами серьезный разговор.
— Браты, дела наши — хуже некуда. Может, надоумите, как быть? — вкрадчиво начал он.
— Мы вот тоже сидим кумекаем, голову ломаем, — развел руками Железнов.
— И так ни до чего и не докумекались?
— Покамест нет. А ты чего предлагать?
Не успел Творогов рот раскрыть, как в разговор вступил пугачевский адъютант Чумаков:
— Так вот и сидим сложа руки, дожидаемся, кады нас схватят. Нет, чтобы бежать, покуда не поздно, по одному на Яик.
Полковник Федульев замахал на него руками:
— И не подумаю! Как же, поди, попробуй-ка нынче туды сунуться, вмиг скрутят да в острог.
Атаман Бурнов тоже был против возвращения на Яик.
— Надобно уговорить государя на Кубань бежать, а опосля — в Персию.
— Так он и сам навроде не прочь был туды податься.
— Не прочь-то не прочь… Да рази ж кто ведает, что нас в той стороне ждет. Со всех сторон обложили, супостаты.
Терпеливо дождавшись, когда стихнет спор, Иван Творогов опасливо оглянулся по сторонам и заговорил вполголоса:
— А таперича меня послу хайте, браты. Никуды мы с вами бежать не станем, потому как нет в том нужды. По моему разумению, надобно нам Емельку властям сдать…
Атаманы возбужденно загалдели:
— Так то ж измена!
— Товарища свово, стало быть, на плаху, а самому сухим из воды?!.. Вон ты чего удумал!
Иван Творогов струхнул и начал оправдываться:
— То не я, а Перфильев удумал. Он мне все уши прожужжал, мол, как обслабнет Емеля, хватайте его и в Яик к коменданту везите, а я тем временем прямиком к царице, за нас за всех хлопотать, благо, ему в Питере бывать доводилось… Сдается мне, что Афанасий наш так и сделал. Вроде со всеми через Волгу переправлялся… А кто его опосля видал?
Но возмущенные атаманы не желали его слушать.
— Брось сказки-то сказывать! Будто его кто до царицы допустит! Да и как он туды доберется? Мы, чай, все меченые…
— Подвесить тебя, шельму, за ноги — и вся недолга!
— Верно, и поделом!.. — ополчились все против Творогова.
Тот весь затрясся. Еще немного, и весть о том, что он подбивал казаков на заговор, долетит до Пугачева. Творогов отлично понимал, чем это ему грозит. Что ж, ничего другого не остается, кроме как идти до конца.
— Будет вам, браты, угомонитесь! Точно бабы крик подняли. Чего толку орать-то! Давайте-ка лучше сообща все как следовает обмозгуем. Про то, что нас повсюду разыскивают, вам и без меня ведомо. Рано ли, поздно ли — все едино, попадемся, угодим в западню аки зайцы. Думаете, нас по головушкам погладят да отпустят? Кабы не так! Снесут всем головушки-то, как покойничку Хлопуше, царство ему небесное. А вот ежели мы Пугача сдадим, дело другое. Тады уж и на милость матушки-императрицы уповать резон.
Атаманы молча переглянулись.
— Честь замарать, чтоб шкуру свою спасти — вот чего ты нам предлагаешь, паскуда! — проговорил сквозь зубы Тимофей Железнов и перекрестился.
— Худое у тебя на уме, тезка, — с осуждением произнес Иван Федульев.
Побелевший от страха Творогов уже не знал, что делать. Если он не найдет с ними общий язык, пиши — все пропало.
— Да вы чего, браты. Послу хайте меня, Христа ради, — взмолился он.
— Благодарствуем, послу хал и уж. Слово свое ты сказал, — пробурчал Федульев.
Доигрался… Сейчас вцепятся, повяжут, накинут ему веревку на шею и поволокут к Пугачеву. Однако никто так и не сдвинулся с места. И Творогов понял: да они же все рисовались друг перед другом, о чести будто бы вспомнили, в благородство играли. Это значит, что, пойдя на такой риск, он невольно подыграл товарищам. Да пускай себе тешатся, лишь бы согласились. Он терпеливо выжидал.
— Ну чего у тя там ишо? Выкладывай! — не выдержал Иван Бурнов.
— Что ж, послу хаем. Токмо учти, енерал-поручик: станешь сызнова на измену толкать, пощады не жди! — без злости сказал Федульев.
У Ивана Творогова все равно не было иного выхода.
— Про то, что Пугач царь ложный, ноне всякий ведает. Не сегодня — завтра его все равно изловят да вздернут. И нам перепадет, ежели мы это дело в свои руки не возьмем. Вот и соображайте, где нам выгода… Ишо благодарить меня станете.
Первым нарушил наступившую тишину Чумаков:
— Сдается мне, что ты нас на верность царю-батюшке спытать задумал. Так ведь? Признавайся, не таись!
— Что ты, Федор, куды уж там спытывать, кады у нас под ногами земля горит, — крестясь, ответил ему Творогов. — И в мыслях такого не имел.
— Ну как, братва, а ежели нам мозгами пораскинуть?.. — предложил тогда Чумаков.
Этого оказалось достаточно, чтобы Иван Творогов вновь воспрял духом.
— А и верно. Чего это мы с вами время впустую тратим? Куй железо, покуда горячо. Кабы не пришлось опосля локти кусать, — выпалил он и, видя, что кое-кто все еще колеблется, решительно шагнул вперед. — Да не стану я вас боле упрашивать. Вот сей же миг пойду и самолично Емельку арестую!
Атаманы, как по команде, поднялись со своих мест и послушно последовали за ним.
Не обращая внимания на простых казаков, они гурьбою прошли вдоль улицы на другой конец деревни, к самой приметной избе, и ворвались внутрь.
Коротавший в одиночестве вечер Пугачев удивился неожиданному появлению атаманов.
— Вроде я вас не звал, — приподняв левую бровь, строго произнес он. — Зачем пожаловали?
— Потолковать, царь-батюшка, как нам дале быть… Казаки ропщут. Говорят, харчей нету, брюхо сводит, — начал Иван Творогов. — Надобно чтой-то делать…
Сетуя на трудности, заговорщики незаметно оттеснили Пугачева от стенки, на которой висели его сабля и ружье.
— Так и ноги протянуть недолго, перемрем с голодухи.
— Дай одежа и та — негожа, вконец истрепалась…
— Нет моченьки боле терпеть, — сокрушались атаманы.
Принявший все за чистую монету Пугачев принялся отговариваться:
— Потерпите уж как-нибудь маненько, родненькие. Скоро мы с вами к Гурьеву до Каспия двинемся и у тамошних казаков перезимуем.
— Ну уж нет, баста! — вскинулся на него Творогов. — Сколь мы за тобой шастали. Таперича твой черед за нами иттить!
Смекнув наконец, с какой целью явились к нему без спросу атаманы, Пугачев похолодел, но постарался держать себя в руках.
— Вот, значит, как! В такое-то время вы своему государю изменить вздумали! — с упреком произнес он.
Но те, не ответив, набросились на него.
— Одумайтесь, ироды! — гаркнул, увертываясь, Пугачев. — Сынок-то мой, Павел Петрович, вам не простит!
На кого-то это подействовало. Один или двое из сомневавшихся замешкались и попятились назад.
Пугачев, рассчитывавший на поддержку простых казаков, нарочно тянул время. Но никто из них так и не появился, и он был вынужден протянуть руки вперед.
— Валяйте, вяжите вашего государя! Токмо на пощаду Павла Петровича не уповайте! Уж он-то вам спуску не даст!
— Про то, как Пал Петрович поступит, наперед гадать нечего, — невозмутимо произнес Иван Творогов, связывая ему руки.
Насильно усаженный в седло Пугачев еще долго дергался, продолжая надеяться на то, что простые казаки за него вступятся. Но, как оказалось, ждал он напрасно.
Уже в пути Пугачев поинтересовался:
— И куды ж вы меня везете?
— До Яику, — сообщил ему Чумаков, отводя глаза в сторону.
— А зачем меня где поближе не сдали, командиру какому? Мало ли их ноне окрест ошивается.
— Да ты сам посуди, какой нам от ентих командиров прок. Мы тебя яицкому коменданту сдадим да повинимся. Глядишь, кара страшная нас и минует.
— Ну, ну. Дерзайте, авось и впрямь помилуют, — невесело усмехнулся Пугачев.