двуединую личность. Но Богу я иносущен, и нет во мне ничего моего, никакого моего свойства: все – явление Божье во мне иносущном. Сама личность моя – только отблеск Божественного лика, и себя совершенного только в Боге могу я найти. Если цель всякой земной любви в единосущии при сохранении различности, цель любви к Богу в уподобленьи Ему при сохранении иносущности нашей.
4. «Вожделеннейшее единение жениха и невесты», т. е. Бога и любящей души, заключается в том, что «весь дух стремит в Бога и, приникая к Нему, единым с Ним духом становится» «единым духом», не просто – «единым». Нельзя считать Бога и обоженный дух «единым», ибо «человек и Бог не единой сущности или не одного естества». В любовном единении с Богом человек становится всецело богом, однако «богом по благодати», не по сущности своей, тварной и от Божьей отличной. Но вполне и безусловно истинно можно назвать обоженную душу и Бога «единым духом». Их единение не слияние сущностей или естеств, а «воль согласование», «некое согласие быть двоим в едином духе, даже – быть единым духом». – Малая капля воды погружается в сосуд с вином и кажется, что уже нет ее, что уничтожилась она, приняв цвет и вкус вина. Железо в огне теряет прежний свой образ и вид и уподобляется огню, словно становится им. Пронизанный светом воздух преображается в светлость света. Однако не уничтожается сущность воды в вине, сущность железа и воздуха – в огне и свете. Так же и при соединении души с Богом «всякое человеческое чувство некоторым несказанным образом необходимо расплавляется и вполне переливается в волю Божью. Иначе как будет Бог всяческим во всяческом, раз в человеке остается нечто человеческое? – Останется сущность, но в ином образе, в иной славе, в иной силе». Словно металл расплавленный, сливается любящая душа с Божьей волей и «так соединяется с Богом и так соединенным с собою Бога чувствует, а всю волю свою переносит в Бога, что или волю Божью умопостигает или склоняет ее к своей». Ничего не остается от человеческой воли, от человеческой души; и все-таки остается непостижимое нечто этой души, этой воли, ибо слияние воль лишь полное согласованье их: моя не подчиняется Божьей, но проявляя себя проявляется только как Божья, в неотличном согласии с нею.
Таковы умозрения христианской мистики. Но кто же и как мне докажет, что права она, а не пантеизирующая мистика самих христиан и созерцательного Востока? Внутренняя правда слов убеждает и влечет, но мало смутного чувства правды.
Стремит мистическая любовь к полному слиянию с Любимым. Почему же оно невозможно, если его хочу я и в нем вижу свою последнюю, высшую цель?
Существо, совершеннее коего нет ничего и помыслить нельзя, все в себе заключает. Оно – Всеединство. Рядом с Ним я – ничто: я – нечто лишь в Нем и Им. Иначе Оно не всесовершенно, не Всеединство. И все же я мыслю, приемлю Его; ничто вне Бога, в Его излиянии я – нечто. Воспринимаю я Бога как Всеединое Совершенство, но воспринимаю Его мне противостоящим. Это непонятно для разума, но из этого должен я исходить во всех умозреньях моих, дабы не отвергнуть того, что мне изначально, первично дано в опыте любви и познанья. Не из разума, ограниченного законом противоречия, не из противоречий его я исхожу, а из их совпаденья и единства, из сверх-разумного ума. В сверхразумности же Совершенное Всеединство не ограничено тем, что Оно созидает меня и я от Него отличен; в ней я не умаляю Его моим бытием. Я – ничто: всякое нечто уже Всеединство; я – нечто: поскольку Всеединство во мне и я. Только разумом немощным я не в силах постичь, как же я – ничто есмь и нечто; и желая постичь я делаю Божье моим, признавая моим бытие и красу. Вот отъединен я от Бога и кажусь себе чем-то. Однако это что-то вовсе не существует как мое: оно Божье и Бог, я же лишь пытаюсь похитить его.
Становясь Богом в переходе моем из ничто в бытие, вечно движусь я в росте причастия или в его умаленьи. Но само движение к цели – признак моей неполноты, моего несовершенства и откровение Бога. Я, изменчивый, вечно-подвижный, не Бог совершенный. И если Бог сольется со мною вполне, не будет он Богом: придется искать мне другого. Ибо тогда, сливаясь со мною, Он примет движенье мое, т. е. умалит Свою полноту, и станет несовершенным. Если я – Бог или буду Богом, неизбежно я должен признать: или нет Совершенного вовсе или нет меня самого и мое бытие лишь обман, многоцветный, но лживый покров бытия. Однако и ложь и обман существуют, а Бог совершенен… Нет, невозможно слияние с Ним до конца. И к тому ли слиянью стремится душа?
Не напрасно тобою, Любовь, я любил и люблю; не напрасно открылась ты мне в любимой моей! – Я сливаюся с ней и к слиянью стремлюсь, но стремяся хочу, чтоб осталась она. Мы единоразличны, мы – два и один. Не единство нам цель: двуединство она. И в любви к Божеству, к бесконечной, безмерной, к одной Всеединой Любви, я люблю и забыть о Любви, о тебе, Совершенной, не в силах на миг: я люблю и тебя разлюбить не могу. И я знаю: во мне не моя, а твоя лишь Любовь. Сам Ты любишь Себя, но – со мною, во мне, чрез меня. И как любящий, Ты не любимый уже: Ты – и он и не он, двуединый в Себе. И Ты любишь меня. Почему же твоя бесконечно-благая любовь перестанет вдруг быть и погубит меня? Да. Ты – выше Любви, не-Любовь и Любовь, но в единстве твоем совершенна Любовь и, единый с Тобою, отличен я в ней. Если любишь меня, я – не-Ты, Ты – не-я; если Ты совершен – един Ты со мной, Ты – сам я, я – сам Ты. Я и Ты и не-Ты; Ты и я и не-я.5. Непостижное слияние с Божеством даруется здесь, на земле лишь на краткие мгновенья.
И снова в Любви Божественной встает столь знакомая любви земной смена единения разлукой. Подобно жениху в «Песне Песней», Бог то появляется в душе, то исчезает. В быстротечный миг, «во время объятий» допускается дух наш в «Святая Святых», постигает последние тайны, приемлет радость любви своей. Но быстро мрак застилает небесное сиянье, изменчивость моя отдаляет меня от неизменности. Наступает «время от объятий удаленности»; и проникает в душу холод, и тягостно становится ей, пусто и невыносимо-тоскливо… Но неодолимо влечет Любовь, побеждая противление косного духа, связуя его, сожигая огнем своим, скверну испепеляющим. И вот снова «наступает на небе молчание, словно в час полуденный»; стихает все и становится чутко-недвижным, молится – любит душа обо всем, о себе забывая… Rara hora et parva moral6 – Опять ниспадает она в область неподобия, опять тоскует и стенает, зовет отошедшую неприметно Любовь.
Сменяется приближение к Богу удалением от него, подъем любви – упадком ее. Но никогда не исчезает совершенно Любовь; и не достижима здесь, на земле безмерная полнота ее. Здесь даруется только «обручение духа». Оно «неизъяснимо и для того, кто стяжал его, ибо постигаемо оно непостижимо, держится недержимо, видится невидимо; живет, глаголет и движет того, кто его стяжал; отлетает от тайника, в коем запечатлено и снова обретаемо там нежданно»… В малой степени все причастно Любви, но не все обручаются с Нею. И обрученные Ей не растут непрерывно, не движутся медленным, но верным движеньем: то стремительно воспаряют они, то стремительно падают вниз. Цель их не во времени, не в одном из его мгновений: она в вечности и в целом всего их земного бытия, претворенного в вечное. Не грядущего ждать мы должны, не стремиться к неясной самим нам цели и поспешно бежать от того, что сейчас и теперь. Мы должны жить настоящим, но так, чтобы в нем нам с тобою раскрылась вся полнота всеединой нашей любви. Царства небесного на земле и во времени ждет лишь тот, кто ленив и не мыслит: внутри нас оно, Оно приблизилось к нам; в каждый миг в него мы можем войти.
Мы должны допустить, что цель Любви достижима и как-то, хотя не в земном бытии, достигнута будет. Я буду всецело обожен. Но по природе своей ненасытима, неутолима Любовь. – Чем больше люблю я тебя, любимая, и чем больше тебя познаю, тем больше хочу я тебя познавать и любить. А если не видно конца любви к сотворенному, как может быть конец у любви к бесконечному Богу? «Любящая Бога душа не насыщается, ибо Бог – Любовь и Себя, Его Любовь, она любит. Любить значит делать круг, так, чтобы не было конца Любви». Не может насытиться Любовью потому, что не хочет перестать быть собою, исчезнуть; если же насытится – не будет уже Любовью она.
Любовь моя к Богу – сам Бог-Любовь, нисшедший в меня и меня охвативший, а в то же время она и мое устремленье в нее, я сам, поскольку люблю я, т. е. стремлюсь, живу, существую. И в том, к чему я стремлюсь, полнота я Любви, любящей меня, а во мне – себя самое. Но будучи Божьей Любовью иносущен я ей, ибо она не я, она вне меня: изменяюся я и стремлюсь к новому, она ж неизменна, как полнота совершенства. Или Любовь отлична от меня и тогда она – абсолютное Бытие, а я – ничто; или же Любовь это я, но тогда она изменчива и не совершенна, т. е. уже не Любовь. Так бессильно я рассуждаю и наивно, боясь принять и признать Бытие, в котором противоречия совпадают. Но я должен признать и принять его, если хочу любить я и мыслить и быть: я уже принял его и признал тем, что живу и люблю, уже нашел его в тебе, любимая. – Есть только одно абсолютное Бытие, полнота Блага самодовлеющего и сама Всеединая Любовь; и нет ничего иного. И все же в каждом явлении Любви есмь и я и есть весь мир. Существую я лишь постольку, поскольку Любовь является во мне и, подобно ей, непостижим в моей сущности, ибо то, что есть во мне, не я, а только Любовь. Но все-таки я и мир существуем, как нечто отличное от Любви, наполняемое и создаваемое, живущее ею, как нечто необходимо сопутствующее явлению ее, без чего и явленья ее вовне не было бы. Я созидаем ею из ничто, но это во мне являет себя она, это я изменчивостью моей, переходом от ничто к бытию делаю изменчивыми явления ее.
Люблю тебя, Любовь Бесконечная, тобою и в тебе люблю! Жажду слиянья с тобой, стремлюсь тебе уподобиться приемля тебя. Расширь же меня, Безмерная, чтобы мог я, став безмерным, тебя вместить! Да буду всецело тобою, всецелою и единой, но да не престану и в полном с тобою единстве тебя познавать и любить. Тобою возлюбленный, да буду единым в себе, двуединым созданьем твоим, а в моем двуединстве – всем миром, тобой сотворенным. Иносущен тебе я, творенье твое, и не слить мне сущность мою с твоею. Но ты, Всемогущая, все остальное в себе объедини и с собой сочетай, возвращая в тебя все твое. И останусь я сущностно иным, чтобы вечно любить тебя; и буду единым с тобой и тобою во всем: и в любимой, и в мире, дабы достигла цели, усовершилась любовь моя и твоя. И погружаясь в себя и в тебя, буду я познавать все ничтожество мое, растворяться в тебе и с тобой становиться не-Любовью. Но всегда останусь и нечто, дабы и ты оставалась Любовью, дабы не погибла в причастии к тебе тобой сотворенного мира.