Подползаю к кровати на четвереньках, вытаскиваю. Кроме книжек там ещё куча всего: вязаная кукла в малиновом платье и с пыльным бантом на волосах, набор для игры в камешки, пеньковая скакалка, у которой начал расплетаться конец, горстка катушек с синими нитками разных оттенков: лазурь морского прибоя, синева сверкающего сапфира, бирюза летнего неба после ливня. Но моё внимание приковано к книгам. Утирая щёки от слёз, устраиваюсь тут же, прямо на полу.
Ни одно название вроде бы не знакомо; большинство книг с разломленными корешками, с развалившимся от частого чтения переплётом. Книги читаны-перечитаны, обложки затасканы до дыр, страницы засалены, уголки загнуты.
Тут есть тома вроде «Погружения в сон при бессоннице», «Считаем овечек на раз- два-три», есть энциклопедии по техникам сна, научные труды про сновидения, дремоту, лунатизм. А вот кулинарная книга «На сон грядущий» – рецепты напитков типа золотого молока или карамельного какао. А вот брошюра про то, как правильно выбирать подушку по жёсткости в зависимости от позиции во время сна: если спишь на спине – одна, если на боку – другая, если на животе – третья. А вот журнал «Сделай сам» с инструкциями, как соорудить себе матрас из старых тряпок и овечьей шерсти. И наконец, книга под заглавием «Основы сна. Специальное издание города Грёз».
Эта зачитана заметно больше других, редкая страница не помята, куча подчёркиваний. Передо мной – руководство по основам жизни в городе Грёз.
Главы по минеральному составу сонного песка пролистываю, раздел про значение лунного света во время сна тоже, дальше идёт инструкция, как оградить маленьких детей от кошмаров, ну и наконец – про то, как погрузить в сон любого человека, даже из числа самых неуёмных, вроде любителей выпить кофе после восьми вечера или уткнуться перед сном в жужжащий мерцающий экран. Но цепляют моё внимание последние слова, они всё крутятся и крутятся у меня в голове: «Уснуть может всякий, абсолютно любой. Просто некоторым нужно немного помочь».
Бросаю взгляд за окно; вечернее сияние месяца серебрит занавеску.
– Может, просто нужен другой подход? – говорю себе вслух. Может, и есть такой способ, чтобы спасти Джека и остальных? Просто он до сих пор не приходил мне в голову. Но сейчас он кажется настолько очевидным, как будто с самого начала мне было всё известно.
Не выпуская книги из рук, вскакиваю с пола – в уголках глаз ещё не высохли слёзы, сердце стучит внутри с неистовой силой. Надо отыскать родителей.
Бросаюсь к двери, тяну за холодную металлическую ручку... Она не поддаётся.
Тяну ещё раз. Кручу и дёргаю в разные стороны. Налегаю на дверь плечом.
Не открывается.
Заперта.
Глава 11
– Выпустите меня!
Мягкими кулачками бью в дверные доски – бью бесполезно, безнадёжно.
– Пожалуйста!
Но из коридора не слышно шагов, никто не спешит мне на помощь. В доме как будто бы пусто, могильная тишина, подвальное безмолвие.
Спешу к окну, отдёргиваю занавески. На первый взгляд там так же пусто, как минуту назад, но нет – я вижу своих родителей. Они вышли из дома, отцовская рука на узкой маминой спине; спустились по главной лестнице и идут по улице, халаты плотно запахнуты и подвязаны кушаками. Надо думать, от холода. И в ночном полумраке мне удаётся разглядеть ещё нескольких горожан, они тоже выходят на улицу, собираются в толпу, грудятся вокруг родителей. Сначала раздаются приглушённые голоса – они что-то обсуждают, а затем слышатся согласные кивки.
И вдруг меня осеняет. Я знаю, куда они собрались.
Шлёпаю ладонью по стеклу, кричу – тщетно. Никто не оборачивается, никто не слышит меня из-за стекла, они слишком далеко, они уже уходят вдаль, в слабую бледную зарю, по направлению к воротам на дальнем конце города.
Моя рука падает с оконного стекла – я знаю. Знаю. И это осознание – точно предательский удар ножом мне в самое сердце, и без того уже разбитое. Они идут в рощу. Идут уничтожать двери в другие города.
О том, что подождут, они солгали.
«Свои мыслишки держи при себе, на языке им не место», – любил говорить мне доктор Финкельштейн. Ему нужна была дочка, которая бы держала язык за зубами и делала что велят. Молчаливая и послушная. Но ни молчаливой, ни послушной я никогда не была. И сейчас не стану.
Бегу обратно к двери, налегаю на ручку – может, всё-таки откроется; нет, не поддаётся ничуть. «Попалась, попалась», – вертится в голове; стены будто надвигаются на меня, начинают давить.
Мои собственные родители заперли меня в бывшей детской – ровно как Финкельштейн – и отправились стирать с лица земли деревья с дверями, мой единственный способ вернуться домой, обратно к Джеку и Зеро, обратно ко всем, кто мне знаком и дорог. Родители знали, что я попытаюсь остановить их, и решили пойти на уловку. Решили солгать.
Прижимаю ухо к двери, прислушиваюсь. Может, хотя бы дворецкий, Эдвин, остался дома. Барабаню изо всех сил по крепким дверным доскам, кричу, зову Эдвина. Нет ответа.
Да и что с того, что он меня услышит, наверняка ему велено меня не выпускать.
Я подбегаю обратно к окну, пытаюсь открыть, но рама засела в пазах наглухо, проржавела за долгие годы, что её не трогали, – годы, что я была далеко и комната стояла нежилой, и никто не впускал сюда тихую вечернюю свежесть.
Накопившиеся слёзы брызгают из глаз, хлопковые щёки мокнут, перед взором расстелилась пелена.
Тёмным вихрем поднимается из глубины души страх, подхватывает и мотает сухие листья у меня внутри. Надо найти отсюда выход – во что бы то ни стало. Прижимаюсь лбом к стеклу, в горле застрял ком смятения... Но вот сквозь слёзную завесу проступает чей-то силуэт – кто-то подходит к дому. Тот мальчик. Который принёс мне записку в библиотеке. Который привёл меня сюда, в дом губернатора.
Бью ладонью по стеклу, кричу ему через окно, пытаюсь привлечь внимание, однако он уже исчезает в створках главного входа.
Мчусь снова к двери, кричу через массивное дерево. До того неистово колочу тряпичным кулачком в доски, что швы начинают расходиться.
– На помощь! – кричу я. – Выпусти меня!
Кажется, слышу мягкое шлёпанье тапочек по деревянному полу коридора, и в следующую секунду – тоненький голосок:
– Эй? Ты там?
Мальчик стоит по ту сторону двери.
– Пожалуйста, – молю его, – очень тебя прошу. Открой дверь.
Я стою, прижавшись лицом к дверной щели, напряжённо вслушиваюсь, как вдруг – бам! Дверь распахивается настежь, и я вываливаюсь мешком в коридор.
– Почему ты сидишь взаперти? – спрашивает мальчик, слова сквозят в просвете передних зубов, волосы взъерошены, будто только с кровати – и наверняка он действительно только что встал с кровати.
– Меня заперли, – говорю я, еле переводя дыхание и оглядываясь на распахнутую дверь своей детской комнаты.
Брови у мальчугана сползаются вместе, точно он никак не возьмёт в толк, что это я такое говорю. А я выпрямляюсь, делаю шаг в комнату, хватаю книжку, найденную под кроватью, и сую под мышку.
– Почему ты здесь? – спрашиваю мальчика в коридоре, направляясь прямиком к выходу.
Тот прикусил нижнюю губу и семенит, как может, чтобы за мной поспевать.
– Я же у губернатора на посылках, и меня послали сказать, что сочинителям в библиотеке нужно больше свечей. Ну и хотел ещё... – Почёсывает шею. – Про тебя такие слухи ходят, что будто бы ты губернаторская дочка, та самая, которая пропала кучу лун назад. – Ловит глазами мой взгляд. – Это правда?
Выпускаю воздух через ноздри, сжимаю зубы. Мы у выхода.
– Да, – говорю пареньку, – но я здесь не останусь.
Мальчишка выбегает вслед за мной на улицу; нас овевает слабый ночной ветерок, кругом тишина и спокойствие.
– А почему не останешься? – спрашивает мальчик, стоя в дверях.
– Потому что мой дом не здесь, – бросаю ему через плечо, спускаясь по ступеням крыльца. – Я королева города Хеллоуина, и я возвращаюсь туда.
До самых ворот в городской стене и за ними через поля высокой лаванды, а затем по затихшему лесу, полному мягких теней, я мчусь бегом изо всех сил.
– Подождите! – кричу я, ещё даже не добежав до рощи деревьев-порталов, в надежде, что ещё не слишком поздно. В надежде, что лесное эхо подхватит мои неистовые крики и они будут услышаны.
Тревожное дыхание быстро сбивается, взгляд нервно бегает в темноте. Спустя несколько мгновений наконец виднеется роща, а в ней можно различить силуэты собравшихся. Кто-то держит свечи, освещая сумеречный лес, пока другие орудуют топорами: широко размахиваются и вгоняют лезвия в крепкую древесину. Громкое – кр-рак! – разносится эхом по обширному лесу и вонзается мне в уши.
Карабкаюсь скорее к ним на пригорок, каждый глоток воздуха полошит листья в груди, в животе колются потерянные иголки. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» – стучит в голове. Но секунду спустя слышу громкий треск. Треск, с каким дерево падает и распадается на части, заставляя землю под ногами дрожать.
Нет-нет-нет!
– Пожалуйста, остановитесь! – кричу им. – Прошу вас...
Последний рывок – и вот я на краю рощи, и наконец-то передо мной в дрожащем сиянии свеч открывается панорама происходящего.
Поздно. Я опоздала на считаные минуты. На секунды. На жизнь. Рощи Семи деревьев больше нет. Нет.
Все деревья до одного срублены под самое основание, подчистую. Все семь лежат поваленные на землю, словно солдаты, подкошенные в бою.
– Не-ет! – Бросаюсь к дереву с золотистой тыквой на коре, падаю на колени, хватаюсь за дверь и рву на себя. Но когда я заглядываю внутрь, там только чёрная пустота обычного дупла. Мягкая тусклая древесина стенок. Мелкая букашка удирает от внезапно хлынувшего света.
Никакого больше прохода в мир с Джеком. Никакого портала, никакой двери в другой мир.
Всё.
На плечо мне ложится рука, скидываю нетерпеливо. Надо мной стоит мама.
– Ты сказала, вы подождёте, – рычу я, узел боли в груди становитс