— З-застрелишь? — Я дрожал от страха, как одинокий лист на ветру, — Но я не хочу умирать! Может, ты меня хотя бы в плен возьмёшь?
— Нам таких кормить нечем. У нас приказ: в плен галибийцев не брать. Всех расстреливать! — Он проверил, заряжена ли винтовка, и снова навёл её на меня.
— Так что молись, парень!
— Не стреляй! Я отдам тебе свой обед! — Я был готов разрыдаться.
Бородач посмотрел на коробку с едой и, подумав секунду, тряхнул головой:
— Нет-нет. У меня командир — редкая сволочь. Если узнает, что я отпустил врага из-за этой симпатичной коробочки… — Габатиец передёрнул плечами. — Он меня расстреляет.
— Меня жена дома ждёт, — умолял я, — Я не хочу умирать!
— Больно не будет. Стрельну как надо, — извиняющимся тоном проговорил бородач, — Точнёхонько в сердце. Я здорово стреляю.
— А ты не врёшь? — Мне пришла в голову идея. Я достал из нагрудного кармана авторучку и положил её на погон. — Ну-ка, как ты стреляешь? В колпачок попадёшь?
— Есть, — Бородач прицелился и, как нечего делать, срезал колпачок.
А я выхватил из сумки гранату и потянул чеку.
— Эй! Ты что делаешь?!
— Уношу ноги! — Я показал ему спину и бросился бежать.
— Чёрт! — услышал я позади ругань бородатого габатийца. — Сволочь, заела! Купил меня, гад!
Как я и ожидал, после первого выстрела винтовку заклинило.
Обернувшись, я бросил гранату и чесанул дальше через лес. Летел как на крыльях, почти не касаясь ногами земли.
Бух-х-х! — послышался глухой разрыв, и бородач умолк. Я мчался вперёд, и меня преследовали угрызения совести. В принципе, он был не такой уж и плохой парень. Может, у него тоже жена и дети. Согласись он взять коробку с домашним обедом — остался бы жив.
Выбравшись из леса, я не обнаружил никого — ни друзей, ни врагов. Долина, насколько хватало глаз, была завалена брошенными броневиками и грузовыми машинами, пустыми зарядными ящиками и другими свидетельствами шедших здесь упорных боёв. Возможно, противники отошли от линии фронта, чтобы перекусить. Обеденный перерыв с прекращением огня.
Я направился к подножию холма, с которого в страшной спешке чуть ли не кубарем спускался утром. Там раздавали обед. Солдаты кучковались вокруг больших котлов с похлёбкой. Я свою коробку с едой подорвал гранатой, так что волей-неволей пришлось присоединиться к ним. Какие бы помои ни предлагали, выбирать всё равно было не из чего. Я пристроился в конец очереди за пайком.
Случайно передо мной оказался коротышка, которого я встретил утром в поезде.
— Эй! Живой?
— Как видите. Только что меня чуть не застрелил габатиец.
И я рассказал ему о том, что пережил в лесу.
— Со мной был похожий случай, — отреагировал коротышка, — Я только записался в армию. Обед. Стою за жратвой, прямо как сейчас. Оглядываюсь — знакомых никого. Думал, я у своих, а оказалось? С габатийцами обедать собрался! Я как понял, что к чему, — чуть с катушек не слетел. Обоссался даже. Стыдно вспомнить!
— И чем дело кончилось?
— Ну, я знал: если побегу — конец. Поэтому забрал свою пайку, как все, проглотил по-быстрому и потихоньку смылся.
После безвкусного обеда офицеры взялись за инструктаж. Как оказалось, у них с президентами фирм много общего — любят речи говорить.
Один, щеголявший полковничьими нашивками, взобравшись на пригорок, пустился разглагольствовать:
— Как все вы знаете, завтра в этом районе ожидаются серьёзные бои. Но как только об этом было объявлено, многие из вас засобирались в отпуск. Стыд и позор! — Полковник побагровел как свёкла, — Что такое война, по-вашему? Вы о своей стране думаете, вообще? Вы не солдаты, а сброд! Только и мечтаете домой смотаться!
Его слова меня уязвили. Этот полковник был ничуть не лучше какого-нибудь урода начальника, орущего на подчинённых за то, что те отказываются работать сверхурочно. Армейские офицеры упали в моих глазах.
— Отпуска никому не будет. Завтра пойдёте в атаку. Хорошо бы вас всех перебили. Ха-ха-ха-ха-ха! — Полковник кипел от ярости, и мне стало казаться, что он слегка свихнулся.
Обеденный перерыв подошёл к концу. Того и гляди могло снова начаться. Я разыскал унтера, который назначил себя мной командовать, и высказал, что о нём думаю:
— Что же вы отошли и ничего мне не сказали? Я попал в окружение и чуть не погиб!
— Ой, извини! Ну что ты так расшумелся! — Унтер улыбнулся и хлопнул меня по плечу, — В порядке компенсации можешь сейчас здесь работать, если хочешь. Здесь безопасно. Гляди, целую кучу бракованных винтовок тебе приготовили.
— Я инструменты потерял.
— Попросим в штабе новые.
— А вы уверены, что я опять не окажусь на передовой?
— Дальше отступать не будем. Не бойся.
Инструменты привезли, и я снова взялся за работу, но за день отремонтировал только шесть винтовок и понял: придётся мне сюда поездить, ой придётся. Война шла уже четыре с лишним месяца, и ей не было конца. Обе страны отказались принять помощь от сверхдержав, а ООН, куда обратились и та и другая, никак не могла решить, чью сторону занять. У этой организации были другие, более неотложные дела. Не будет преувеличением сказать, что на такие мелкие конфликты между соседними карликовыми государствами, как на семейные склоки, попросту не обращали внимания. В любом случае эта война имела все шансы продлиться ещё несколько месяцев.
Пора было собираться домой, и я начал складывать инструменты. И тут снова возник унтер со своей приклеенной улыбочкой.
— Ты вроде как опоздал сегодня, — сказал он, — Так что тебе положено взыскание.
Я испуганно посмотрел на него:
— К-какое взыскание?
— Пойдёшь ночью в караул.
— Что?! Не имеете права! — Я с силой воткнул отвёртку в землю, — Это дело военных!
Унтер сделал жест, будто хотел меня успокоить:
— Да не дёргайся ты! Подумаешь, караул. Ничего страшного. Будешь работать здесь дальше, а потом каждый час надо проверять склад боеприпасов вон за той скалой. Ночью обычно боёв не бывает. И на склад противник покушаться не собирается.
— Откуда это известно?
— У всех габатийцев дефицит витамина А. Почти у всех куриная слепота, — Он кивнул, — А к утру, в два часа, тебя сменят. После этого можешь отсыпаться в штабе.
И не забывай — за ночную смену платят в полуторном размере.
— Мне бы лучше домой. Жена будет беспокоиться.
— Я ей всё по телефону объясню. И потом, ты винтовок-то отремонтировал всего ничего!
Постепенно его тон менялся — теперь он уговаривал меня, как ребёнка. Унтер совсем не походил на японских офицеров, каких я видел в старых фильмах о войне. Вёл себя как-то странно, если учесть, что он начальник, а я подчинённый.
Я решил его проверить:
— А если я откажусь?
— Откажешься? Да неужели? — Он угрожающе понизил голос, хотя улыбался по-прежнему, — Знаешь, мне о тебе всё известно. Тебе фирма приказала поступить в наше распоряжение. Так что я для тебя — всё равно что директор фирмы. Хочешь, чтобы я сообщил, как ты тут работаешь?
— Ясно, — вздохнул я, — Хорошо, я постою в карауле.
— Ха! Стоять не нужно. Просто сиди и занимайся своим делом, — Унтер вдруг расслабился и, снова перейдя на безобидный тон, одарил меня покровительственной улыбкой, — Об ужине для тебя я позабочусь, — С этими словами он удалился, мурлыча что-то себе под нос.
Я встал и потянулся. Стрельба была где-то далеко, солдат в округе заметно поубавилось. Подул лёгкий вечерний ветерок. Солдаты проходили мимо по двое, по трое, непринуждённо болтая. На лицах читалось облегчение: рабочий день кончился. Душой они уже были дома.
Я снова присел возле своих винтовок. Приноровившись, можно было продолжать работу и в сгущавшихся сумерках. Закончив с очередной винтовкой, я направился с ней к скале проверить боеприпасы. До неё было метров триста. Ящики с патронами и снарядами аккуратно сложили в шесть штабелей. Вроде всё в порядке.
На востоке, в рисовых полях, на приличном удалении, началась ночная заваруха. Доносилась канонада, стрельба, крики. Похоже, как и днём, шли мелкие стычки, в масштабах роты, и что-то вроде лесной партизанской войны. Разрывы снарядов озаряли небо, вырывая из сгущавшейся темноты чёрные силуэты далёких холмов.
Наконец солнце утонуло за горизонтом. Я отложил винтовки и растянулся на пригорке. В ночном небе появилась луна, заливая своим светом окрестности. С гор на габатийской стороне задувал ветерок. Дожидаясь, когда доставят ужин, я закурил. Шёл уже девятый час, еду давно должны были принести. Неужели унтер забыл о своём обещании?
И тут я услышал голос жены.
— Где ты, дорогой?
— Тут. — Я вскочил и увидел спускавшуюся с вершины холма жену с перекинутой через руку корзинкой.
— Что ты здесь делаешь?
Жена присела рядом.
— Мне сказали, что у тебя ночная смена. Поужинать тебе принесла.
Унтер всё-таки до неё дозвонился.
— Вот молодец! Как только ты меня нашла? На поезде приехала?
— Да. — Она расстелила на земле клеёнку и стала раскладывать на ней содержимое корзинки. — Я на двоих принесла. И вино захватила.
— Вот это здорово!
Устроившись у подножия холма, мы приступили к трапезе.
— Здесь свежо. А где война? — поинтересовалась жена.
— Вон там. Видишь, где стреляют? И лес горит.
— Да? Как красиво. Ой, кто-то кричит. Неужели кого-то убили?
— Очень может быть. Можно ещё вина?
— Конечно, дорогой. Как ты сегодня поработал?
— Неплохо, — Я не стал рассказывать, что меня чуть не убили. Не привык мешать служебные дела с домашними, — Жареная рыба — пальчики оближешь. А такую лапшу я сто лет не ел. Эй! А это что? Почему здесь валяется? Кусок мяса, что ли?
— Ха-ха! Какое мясо? Я не приносила.
Я нагнулся. Это оказалось не мясо, а человеческое ухо. Видно, у какого-то несчастного пулей или снарядом оторвало. Я быстро забросил его подальше.
Прикончив бутылку вина, я порядком захмелел. Нехотя поднялся, взял винтовку.
— Ты куда? — спросила жена.