— Он умер сто шестьдесят или сто семьдесят лет назад, — ответил профессор.
Федора Ласт онемела. Как она позже призналась своей приближённой Каприс Месьер, на мгновение её ошеломила мысль о том, что раз профессор Маклогик знаком с человеком, умершим сто шестьдесят или сто семьдесят лет назад, значит, ему самому должно быть за двести.
На этом мероприятии также присутствовали бизнесмен по фамилии Капитэл, модная поэтесса ле Бухмелье и писатель Плагиатсон. С их помощью круглый стол удалось кое-как завершить. Однако с тех пор Федора Ласт взяла профессора Маклогика на подозрение. За тем спором последовала серия мелких стычек между ними, причём довольно глупых. Например, конфликт из-за ставки муниципального налога, ссора во французском ресторане «Шато», когда спорщиков пришлось успокаивать официанту. Потом ещё была выходка разбушевавшихся студентов, которые устроили фейерверк и выкрикивали оскорбительные лозунги перед резиденцией мэра. И так далее, и тому подобное.
После разговора с Маклогиком Род Месьер вернулся вечером с работы и, к своему удивлению, обнаружил, что его жена Каприс уже дома. Она тут же обрушилась на него:
— Зачем ты распускаешь слухи, что Марин-Сити дал крен?
— Это не слухи. Это правда.
Род пустил в ход весь арсенал слов, жестов и других выразительных средств, чтобы объяснить, какой разговор с профессором Маклогиком состоялся у него утром на автобусной остановке, и сопроводил свои пояснения различными наблюдениями и выводами.
— Посмотри, отсюда видно. Все здания этого квартала накренились. И только Дзэндзэн-билдинг…
Каприс даже не попыталась взглянуть на погружавшийся в сумерки метрополис, куда указывал Род с их одиннадцатого этажа. Вместо этого она ядовито бросила:
— Ты дурак.
Глаза Месьера округлились. Он уставился на жену, стоявшую перед ним в неглиже со скрещёнными на груди руками.
— А тебе не приходило в голову, что это Дзэндзэн-билдинг накренился на северо-северо-запад? Вот почему я сказала, что ты дурак.
— Именно так я сначала и подумал.
— Ты попался на удочку этого старого козла. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не разговаривал с идиотами вроде него?!
Месьер получил лёгкий удар по голове открывалкой, изготовленной из лапы кенгуру, которая лежала на обеденном столе. Он оценил уровень боли в 3,6 килтаго.
— Да, действительно я дурак, — проговорил он в полном унынии.
— Вот именно — дурак. Ну ладно, иди сюда.
Мисс Лояль вернулась домой примерно в то же время.
Заметив, что висевший на стене эстамп Шагала перекосился, она поправила рамку с чрезмерной тщательностью, многое объяснявшей в том, почему она всё ещё не замужем. Мисс Лояль отметила, что поправляет картину уже в третий раз, но никак не связала этот факт с разговором Месьера и Маклогика, о котором днём донесла мэру.
На следующий день профессор Маклогик отправился в полицейское управление с чертежами, демонстрирующими, как кренится Марин-Сити. Накануне вечером он поручил студентам инженерного факультета провести необходимые замеры. На детектива, который хотел его выслушать, он накричал: «Это серьёзное дело, вы для него не годитесь. Мне нужен шеф полиции!» Когда вышел О’Сторм, профессор показал ему чертежи и объяснил, что крен Марин-Сити — не дезинформация, не злонамеренная болтовня, а самый настоящий факт.
— Из-за чего же, по-вашему, возник крен? — задал вопрос О’Сторм, не в состоянии опровергнуть представленные доказательства, будто спрашивая, что делать дальше.
— Из-за сентябрьского тайфуна и чрезмерной подвижности балласта.
Говоря о «подвижности балласта», профессор имел в виду, что балластом плавучего города служат шарики для игры в патинко.[7]
— Но в балластных цистернах есть переборки?
— Какая-то из них повреждена. И есть вероятность, что в будущем то же произойдёт с другими. Цепная реакция.
— Вы хотите сказать, что крен может усилиться?
— Совершенно верно. Рад, что вы так быстро всё схватываете, — улыбнулся профессор Маклогик. — Хорошо, по крайней мере, что хотя бы шеф полиции не женщина.
О’Сторм подумал, что полиция могла бы самостоятельно поручить университету подготовить детальные замеры, а потом доложить о результатах мэру. Он понимал, что Федора Ласт никогда не поверит чертежам и вообще никакой информации, полученной от Маклогика. Если доложить ей, что он услышал от профессора, ему, шефу полиции, может достаться на орехи.
В ту ночь Федору Ласт, которая отдыхала в своём кабинете в резиденции мэра, разбудило четырёхбалльное землетрясение. В своё время именно она гордо объявила: Марин-Сити расположен на искусственном плавучем острове, поэтому землетрясений и прочих неприятностей можно не бояться. Но теперь она начала понимать, что резкое колебание водной массы способно ощутимо тряхнуть остров. Федора не смогла больше заснуть. Ей послышался слабый звук — будто где-то внизу, в глубине, со звоном перекатываются тысячи металлических шариков. Или это только показалось? С этим звуком у Федоры Ласт были связаны жуткие воспоминания, и она даже отчасти жалела, что балласт искусственного острова состоял именно из этих шариков.
Это было давно — тридцать пять лет назад. Муж Федоры Ласт, работавший на бумажной фабрике, был заядлым игроком. Он просаживал в патинко всю зарплату. А получал он по тем временам немало. Но этим дело не ограничивалось — денег не хватало, и он занимал, занимал… Ясно, что, если каждый день проигрывать хотя бы понемногу, за год набежит внушительная сумма. Иногда — раз в три дня — он кое-что выигрывал, но тут же тратил всё на выпивку и домой не доносил ничего. Денег в семье не оставалось, а надо было растить ребёнка. Найти надомную работу Федора Ласт не могла, поэтому, когда мужа уволили за прогулы и за то, что он слишком часто просил на службе аванс, у неё появился повод развестись с ним. После этого она направила всю свою энергию на работу в женской организации, входившей в одну политическую партию.
Не столько из-за землетрясения, сколько из-за вызванных им приливных волн к следующему утру Марин-Сити накренился на юго-юго-запад больше чем на три градуса. Поэтесса ле Бухмелье проснулась со страшной головной болью. Сначала она подумала, что во всём виновато похмелье, но голова не прошла и к обеду, поэтому она решила наведаться в ближайшую клинику Докусима. Там в приёмном покое собралось немало женщин, жаловавшихся на то же самое. Разговорившись с ними, она узнала, что у многих мучились головой и мужья, все страдали от головокружения. Ночью все женщины спали головой к югу. Ле Бухмелье не знала, что по примете класть подушку к северу — к несчастью.
Первым узнал о том, что Марин-Сити накренился уже на три с лишним градуса, Ганко Идзихари, бригадир плотников фирмы «Идзихари», устанавливавшей по поручению департамента паркового хозяйства торговый киоск в парке Маринленд. Измерив наполовину собранный киоск и обнаружив, что пол кривой, он сначала подумал, что запорол работу. Но потом, пройдясь с уровнем по парку и сделав несколько замеров, он убедился, что все взятые точки отклонены к юго-юго-западу на три с небольшим градуса. Идзихари направился в мэрию доложить о своём открытии Каприс Месьер. Плотник ей не понравился. Она услышала в его словах ретроградный мужской шовинизм, прервала на полуслове и стала распекать, а когда Идзихари в ответ повысил голос, передала его охранникам. Что ещё хуже, Каприс намеренно ничего не сказала об этом Федоре Ласт. Отчасти потому, что боялась рассердить мэра, которая и без того с самого утра почему-то пребывала в дурном расположении духа. Но была и другая причина — предчувствие, что крен Марин-Сити может обернуться лично для неё, Каприс, бедой.
В тот день в Марин-Сити произошла целая череда несчастных случаев. Люди падали на лестницах, на тротуарах, у входов в здания. Несколько женщин и стариков сильно разбили головы. В детском саду стояла повёрнутая на юг горка. Дети катались с неё, не замечая, что скользят слишком быстро. Результат — удар о землю, выбитые зубы и другие травмы. Пострадавших наиболее серьёзно развезли по разным больницам, а полученные ими травмы списали на неосторожность. Поэтому на резко возросшее количество несчастных случаев никто не обратил внимания.
Между тем многие, кто жил в Марин-Сити, но работал в метрополисе, стали жаловаться на головные боли, звон в ушах, головокружение, которые были вызваны расстройством полукружных каналов среднего уха, возникавшим вскоре после начала рабочего дня, и обращаться за помощью в ближайшие больницы. Разболелась голова и у Рода Месьера. Оценив свои болевые ощущения в 5,2 килтаго, в обеденный перерыв он наведался в клинику по соседству с его офисом. Болезненные симптомы исчезали, когда функция ориентировки в трёхмерном пространстве приходила в норму. Однако вечером испытывавшие недомогание люди возвращались в накренившийся на три с лишним градуса Марин-Сити, где дисфункция полукружных каналов опять давала себя знать.
— Понимаешь, как я и думал — это всё-таки наш остров дал крен! — объявил в тот вечер Месьер, хорошо понимая, что жена разозлится. Но молчать он больше не мог.
Каприс сверкнула на супруга жёлтыми, как у леопарда, глазами:
— Опять ты со своей чепухой! Знаешь же, что, если пойдут слухи, будут сваливать на тебя. Меня выгонят с работы, и нам придётся убираться из Марин-Сити.
— А у тебя голова не болит? Ну ладно. У строителей есть такая штука — уровень называется. Знаешь? Завтра принесу.
Впервые Месьер не замолк под взглядом жены. Он работал в компании, производившей измерительные приборы для строительной техники, медицинскую аппаратуру и прочую «начинку». Занимался в лаборатории разработкой новых изделий.
К чести Каприс, на этот раз она задумалась над словами мужа. Ведь днём у неё ещё произошла стычка с Ганко Идзихари. Хотя, конечно же, первая мысль была о том, как бы не пострадать и извлечь выгоду из ситуации. «Если я первой узнаю, что Марин-Сити дал крен, и сообщу об этом мэру, меня могут повысить. Но вдруг это всё выдумки?»