Желтей тех редкостных камней.
Что под одеждою своей
Несут купцы из Курдистана.
Лицо цвело, как муст вина,
Недавно сделанного в чанах,
Синее влаги в океанах
Синела взоров глубина.
А шея, плечи, на которых
Сеть жил казалась голубой,
И жемчуг искрился росой
На шелковых его уборах.
Поставленный на пьедестал.
Он весь горел, – и слеп глядящий,
Затем, что изумруд горящий
На мраморной груди сиял,
Тот страшный камень, полнолунье
В себе сокрывший (водолаз,
Найдя его в Колхиде, раз
Колхидской подарил колдунье).
Бежали на его пути
Увенчанные корибанты,
Суровые слоны-гиганты
Склонялись, чтоб его везти.
Нубийцы смуглые рядами
Несли носилки, чтоб он мог
Смотреть в простор больших дорог
Под радужными веерами.
Ему янтарь и стеатит
Стремил корабль, хитро раскрашен.
Его ничтожнейшие чаши
Нежнейший были хризолит.
Ему везли ларцы из кедра
С одеждой пышною купцы,
Носили шлейф за ним жрецы,
Им принцы одарялись щедро.
Пятьсот жрецов хранили дверь,
Пятьсот других молились, стоя,
Пред алтарем его покоя
Гранитного, – и вот, теперь
Ехидны ползают открыто
Среди поверженных колонн,
А дом разрушен, и склонен
Надменный мрамор монолита.
Онагр приходит и шакал —
Дремать в разрушенных воротах,
Сатиры самок ищут в гротах,
Звеня в зазубренный цимбал
И тихо на высокой крыше
Мартышка Горура средь мглы
Бормочет, слыша, как стволы
Растут, сквозь мрамор, выше, выше.
А бог разбросан здесь и там:
Я видел каменную руку,
Все сжатую еще, на муку
Сыпучим данную пескам.
И часто, часто перед нею
Дрожала гордых негров рать
И тщетно думали поднять
Неслыханно большую шею
И бородатый бедуин,
Бурнус откидывая пестрый,
Глядит часы на профиль острый
Того, кто был твой паладин.
Иди, ищи обломки бога,
Омой их вечером в росе,
Один с одним, сложи их все
И призывай их к жизни строго.
Иди, ищи их, где они
Лежат, составь из них Амона
И в исковерканное лоно
Безумье прежнее вдохни.
Дразни словами потайными,
Тебя любил он, доброй будь!
Возлей на кудри нард, а грудь
Обвей полотнами тугими.
Вложи в ладони царский жезл
И выкрась губы соком ягод,
Пусть ткани пурпурные лягут
Вокруг его бесплодных чресл.
В Египет! Не страшна утрата!
Один лишь Бог сходил во тьму,
Пронзило бок лишь одному
Копье сурового солдата.
А эти? Нет, они живут!
Анубис все сидит в воротах,
Набрал он лотосов в болотах,
Они хребет твой обовьют.
И, на порфировое ложе
Облокотясь, глядит Мемнон:
И каждым желтым утром он
Тебе поет одно и то же.
Нил с рогом сломанным все жег
В постели тинистой, во мраке,
И на засохнувшие злаки
Не разливает мутных вод.
Никто из них не умер; быстро
Сбегутся все они, любя,
И будут целовать тебя
Под звон тимпана или систра.
Поставь же парус у ладьи,
Коней – у черной колесницы,
А если древние гробницы
Уже скучны тебе, иди
По следу льва, к его вертепам,
Поймай его средь диких скал
И умоляй, чтобы он стал
Твоим любовником свирепым.
С ним рядом ляг у тростника
И укуси укусом змея,
Когда ж он захрипит, слабея,
Ударь хвостом свои бока.
И тигра вымани из грота,
Своим супругом называй
И на спине его въезжий
Через Фиванские ворота.
Терзай его в пылу любви,
А если он кусаться будет,
Свали его ударом груди
И тяжкой лапой раздави.
Зачем ты медлишь? Прочь отсюда!
Ты мне ужасна с давних пор,
Меня томит твой долгий взор,
О, вечно дремлющее чудо.
Ты задуваешь свет свечей
Своим дыханием протяжным,
И лоб мой делается влажным
От гибельной росы ночей.
Твои глаза страшны, как луны,
Дрожащие на дне ручьи,
Язык твой красен, как змея.
Которую тревожат струны.
Твой рот, как черная дыра,
Что факел или уголь красный
Прожег на пестроте прекрасной
Месопотамского ковра.
Прочь! Небо более не звездно.
Луна в восточные врата
Спешит, ее ладья пуста…
Прочь! Или будет слишком поздно.
Смотри, заря спугнула тень
Высоких башен, дождь струями
Вдоль окон льется и слезами
Туманный омрачает день.
Какая фурия в веселье
Тебя сквозь беспокойный мрак,
В питье царицы всыпав мак,
В студенческой забыла келье?
Какой нездешний грешный дух
Принес мне гибельный подарок?
О, если б свет мой был не ярок
И не приманивал вас двух.
Иль не осталось под луною
Проклятых более, чем я?
Аваны, Фарфара струя
Иссякла ль, что ты здесь, со мною?
О тайна, мерзкая вдвойне,
Пес ненавистный, прочь отсюда!
Ты пробуждаешь с жаждой чуда
Все мысли скотские во мне.
Ты называешь веру нишей,
Ты вносишь чувственность в мой дом,
И Аттис с поднятым ножом
Меня, смущенного, был чище.
Злой Сфинкс! Злой Сфинкс! Уже с веслом
Старик Харон стоит в надежде
И ждет, но ты плыви с ним прежде,
А я останусь пред крестом,
Где слезы льются незаметно
Из утомленных скорбью глаз,
Они оплакивают нас
И всех оплакивают тщетно.
Стихотворения в прозе
Художник
Был вечер, и вот в душу его желание вошло создать изображение Радости, пребывающей одно мгновение. И он в мир пошел присмотреть бронзу. Только о бронзе мог он думать.
Но вся бронза во всем мире исчезла, и вот во всем мире не было литейной бронзы, кроме только бронзы в изваянии Печали, длящейся вовеки.
Это же изваяние он сам своими руками создал и поставил его на могиле той, кого он любил. На могиле усопшей, которую любил он больше всех, поставил он это изваяние своей работы, чтобы оно служило знаком любви, которая не умирает, и символом печали, которая длится вовеки. И вот во всем мире не было иной бронзы, кроме бронзы этого изваяния.
И взял он изваяние, которое он создал, и ввергнул его в большую печь, и пламени предал его.
И вот из бронзы в изваянии Печали, длящейся вовеки, он создал изваяние Радости, пребывающей одно мгновение.
Творящий благо
Была ночь и Он был одинок.
И Он увидал издалека город, обнесенный стенами, и пошел Он к тому городу.
И, когда Он подошел близко, Он услышал в городе топот радостных ног, и смех веселящихся уст, и громкий рокот бесчисленных лютен. И Он постучался в ворота, и некто из привратников впустил Его.
И Он увидел дом, построенный из мрамора, и впереди его прекрасные мраморные столпы. Были столпы увиты цветочными вязями, и внутри дома и перед ним горели факелы из кедра. И Он вошел в дом.
И когда Он прошел через палату из халцедона и через палату из яшмы, и вступил в палату пиршеств, и Он увидел возлежащего на ложе из морского пурпура, и волосы возлежащего были увенчаны алыми розами, и уста его рдели от вина.
И Он подошел к нему, и коснулся его плеча, и спросил:
– Зачем так проводишь ты время?
И юноша обратился к нему, и узнал Его, отвечая, сказал:
– Я был прокаженным и Ты исцелил меня. Что же мне делать ныне?
И Он вышел из дома и шел по улицам.
И вскоре увидел Он женщину, у которой лицо и одежды были ярко раскрашены и обувь была в жемчугах. И за нею поодаль шел, как за охотником пес, юноша в двухцветном плаще. Лицо женщины было подобно прекрасному лицу кумира, и глаза юноши пылали страстью.
И Он поспешил за ними, и коснулся руки этого юноши, и спросил его:
– Зачем ты смотришь так на эту женщину?
И юноша обратился к нему, назвал Его и сказал:
– Я был слепым, и Ты даровал мне зрение. На что же мне еще смотреть?
И Он поспешил вперед, и коснулся ярко раскрашенных одежд этой женщины, и сказал ей:
– Или нет перед тобою иных путей, чтобы ходить за ним, кроме пути греха?
И женщина обратилась к Нему, узнала Его и засмеялась, и сказала:
– Но Ты отпустил мне грехи мои, и путь мой – путь радости.
И Он вышел из города.
И, когда Он выходил из города, Он увидел сидящего у дороги юношу, который плакал.
И Он приблизился к нему и коснулся его длинных кудрей, и спросил его: