Сзади подошел Закария. Встал рядом. Угрюмо и молча посмотрел вдаль. Казалось, что руки начальника охраны, крепко державшие перила, окаменели.
Тетрарх искоса взглянул на застывшее лицо Закарии, на его руки и заговорил. В его тихом голосе звенела непонятная тоска. Сердце тетрарха болезненно сжималось. Странное предчувствие чего-то неотвратимого все глубже проникало в его мозг, с каждой минутой становясь все более осязаемым. Он в испуге огляделся – где подстерегает опасность? Но вокруг было спокойно. Лишь белое солнце сегодня особенно ярко слепило ему глаза.
– Это политическое дело особой важности. Узник будет казнен. Днем раньше, днем позже… Я дал Тиберию слово и должен его сдержать. Иначе какой из меня правитель? – В голосе Ирода проскользнула непонятная тоска и желание оправдаться. – Если я не сделаю этого, иудеи первыми донесут, Тиберий отстранит меня и поставит на мое место другого человека. Ты хочешь этого?
– Нет, – поколебавшись, признался Закария.
– Ты ответил не сразу. Ради сумасшедшего бродяги ты предаешь меня, своего господина? Если ты не поддержишь меня, завтра я сниму с тебя полномочия и ты навсегда покинешь Галилею. – Голос Ирода наполнился ядом и желчью.
– Я подчинюсь твоему решению, – грустно вздохнув, ответил Закария.
Ирод искоса взглянул на лицо воина, и сардоническая улыбка искривила его губы. Он вполголоса произнес:
– Начальник личной охраны ползает в ногах грязного бродяги, как презренный и жалкий плебей! Твое поведение говорит, что ты способен жить только рабом!
Закария удивленно воззрился на него. Гнев промелькнул в его серых глазах. Он смело и вызывающе возразил:
– Ты несправедлив ко мне! Взгляни, Ирод, разве я похож на раба? Или мои руки, обагренные кровью наших врагов и столько раз защищавшие тебя от них, до сих пор не доказали тебе обратного? В моих жилах течет кровь великого и свободного греческого народа. Не наша вина, что весь мир содрогнулся под пятой римских легионов. Я не умею льстить и пресмыкаться, как Сигон Элий Руф. Я откровенен с тобой и честно выполняю свой долг. Если понадобиться, отдам за тебя и твою семью свою жизнь. Это мой сознательный выбор! Разве раб способен это сделать? Нет. Но я не скрою, что ненавижу тиранию в любом проявлении. Особенно – когда она скрывается под маской лицемерия и показной добродетели. Моя мечта – чтобы все народы Галилеи могли свободно выражать свои мысли и чувства, не пресмыкаясь под деспотизмом римской тирании, которая подавляет свободу и их законы. Разве раб скажет тебе об этом открыто и прямо, как говорю тебе я?
– Почему же ты до сих пор рядом и служишь мне, если я кажусь тебе лицемерным тираном и деспотом? Не ты ли подбросил мне в Капуе ядовитую змею? – спросил Ирод. Едва заметная презрительная насмешка, подчеркивающая превосходство богатого патриция над плебеем, появилась на его губах.
– Нет, Ирод! Не я принес кобру, убившую моего лучшего друга Кастула. И ты это знаешь. И я не обвиняю тебя в твоих ошибках и тирании. Мы все – заложники политических обстоятельств, сложившихся вокруг нашей страны. И вынуждены им подчиняться, иначе нашу любимую родину будет сотрясать кровавая междоусобица. Хотя ты, Ирод, и жаждешь славы и могущества, но ты совершил много славных дел на благо нашей страны. И за это народы Галилеи всегда будут тебе благодарны. Но сейчас по твоему приказу беззащитного и больного человека, как опасного узника, заточили в каменный мешок и надели на ноги цепь. И по отношению к нему ты поступаешь как тиран. Прошу тебя: прояви сострадание к несчастному узнику. Покажи благородство души – отпусти его на свободу. Поверь, ты больше найдешь, чем потеряешь! – воскликнул Закария с болью. Глаза его безотрывно и испытующе смотрели на Ирода.
Однако тетрарх ничего не ответил на его пламенную речь. В этот момент в нем боролись высокомерие человека, обладающего властью, сожаление, тайное чувство вины и злость. Закария первым прервал затянувшееся напряженное молчание:
– Позволь мне хотя бы тайно вывезти его на границу Галаада. Я оставлю его там и велю уходить. Он навсегда покинет Галилею и отправится в другие края. Будет там читать свои проповеди.
– Нет! Разве ты не понял, что он неспроста избрал для проповедей окрестности Иордана? Он хочет посеять здесь смуту и поднять иудеев на новое восстание. Среди них найдутся предатели. Ты забыл, что я дал слово? – возмущенно выкрикнул тетрарх и нахмурился, почувствовав, как висок пронзила знакомая острая боль. На душе опять стало тоскливо. Почему он должен один принимать такое ответственное решение? Почему Закария не понимает его? И почему солнце сегодня так невыносимо слепит глаза? Раздраженный, он направился к высокому креслу из слоновой кости, чтобы присесть.
– Но он не призывает к бунту. Он проповедует крещение и покаяние ради прощения грехов, – возразил Закария, с надеждой глядя в спину тетрарха. В глубине души он знал: упрашивать бессмысленно. Но почему-то все равно продолжал настаивать на спасении пророка…
Ирод не ответил.
Вскоре воцарившееся между ними молчание было прервано. На лестнице послышался шум, затем показался блестящий лысый череп смотрителя. Самаритянин ловко, как обезьяна, выбрался на террасу. Следом появились два стражника, которые помогали Иоанну. Поднявшись, стражники подвели узника к тетрарху, встав у него за спиной.
Ирод приказал смотрителю и стражникам удалиться. Потом обратился к узнику:
– Расскажи, кто ты? Откуда пришел?
– Имя мое – Иоанн. А живу я в Иорданской долине, – ответил бродяга. Взгляд его черных глаз был грустным и доверчивым.
– Зачем ты ходишь по окрестностям моих городов и произносишь крамольные речи? Разве ты не знаешь, что подстрекательство к бунту преследуется по Закону об оскорблении величия?
– Но люди имеют право слышать истину.
– Почему ты считаешь, что только ты знаешь истину? – спросил тетрарх. Брови его сошлись на переносице, кулак дернулся на подлокотнике кресла.
– Я не претендую на то, что знаю всякую истину. Но о той, о которой мы говорим, рассказать могу, – оживился узник.
– Говори. Но помни: ты должен взвешивать каждое слово, если желаешь спастись! – сделав ударение на последнем слове, произнес тетрарх.
– Видишь ли, Ирод Антипа, спасение в том виде, о котором ты говоришь, для меня не является спасением! – невесело усмехнулся узник. – Конечно, каждому хочется прожить как можно дольше. Но смерть не слушает наших доводов, у нее существует свой отсчет времени. Когда ты говоришь ей: «Хочу умереть!», она отвечает: «Рано!» Когда же ты бежишь от смерти и с ужасом восклицаешь, что рано, она считает, что уже пора. Вот почему всякое стремление убежать от нее столь же бесцельно, как поединок с естественным ходом природных событий, таких, например, как смена дня и ночи.
– Вижу, что, в одиночестве скитаясь по пустыне в поисках смысла, ты хорошо познал суть вещей. Но если все так, как ты говоришь, и смерть неизбежна, зачем тогда ты призываешь людей к покаянию? – с любопытством спросил Ирод Антипа.
Глаза Иоанна блеснули внутренним светом.
– На этот вопрос есть очень простой ответ. В твоих городах, наполненных наслаждением, чревоугодием, пресыщением и грехом, каждое утро в сторону кладбища направляются погребальные повозки с усопшими. Какая по счету повозка будет твоей, Ирод Антипа, тетрарх? Она ведь может оказаться следующей. Представь себе, что уже завтра ты будешь похоронен. Как ты проведешь свои последние часы на земле? Растратишь их в бессмысленной погоне за очередным подтверждением собственного величия? Или бросишься к своей казне и станешь дрожащими жадными руками пересчитывать злато и серебро?
Узник перевел дух и вопросительно посмотрел на тетрарха. Тот пожал плечами и взмахнул рукой, чтобы Иоанн продолжал.
– Меня радует то внимание, которое ты оказываешь мне. Спасибо тебе! – мягко и ласково произнес Иоанн и доверчиво улыбнулся. Взгляд его черных глаз показался тетрарху таким искренним и добрым, что его мгновенно охватил стыд. Ирод опустил голову и сидел так, пока узник говорил.
– Для тебя и меня, которых смерть уже завтра прогонит через свои врата, – для нас каждый шаг и каждая минута должны стать очистительным горнилом. Ибо мы подходим к той святой, неведомой и новой земле, откуда никто из нас уже не вернется. Поэтому, раз терновый куст горит огнем, но куст не сгорает[18], в этом горниле чистого неугасимого огня я хочу предложить тебе путь к спасению.
Голос пророка возвысился, стал торжественным и проникновенным.
– Ничто нечистое не войдет в этот Божественный пламень. Лишь чистое, святое и безгрешное принимает он в себя. Когда мы со страхом и трепетом покидаем этот мир пред вратами смерти, то сгибаемся под тяжестью наших грехов и уходим в Святую землю, которая создана Богом – источником нашей жизни. Как же человек должен вести себя перед тем, как предстать перед очами Господа? Нужно стараться очиститься и возродиться, надеть на себя чистые и новые одежды, благословить всех и покаяться. Когда великий Моисей пришел к Богу на высокую гору Хорив, он слышал, что Господь сказал ему: «Не подходи сюда; сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая»[19]. Скажи, в какие грехи одел ты душу свою? Не теряй ни минуты, скинь поскорей с души грязные одежды и обувь, чтобы твоя душа не испепелилась в страшном пламени вечно горящей купины! Все дни нашего пребывания на земле есть дни предсмертные. Надо спешить! У смерти свой отсчет, помни об этом! После нее у тебя не будет ни надежды, ни покаяния, ни оправдания. Покайся! Ибо покаяние – духовная купальня, пройдя через которую ты очистишься. Ты унизишь себя до праха земного – и будешь возвышен до небес, – громко произнес Иоанн. Глаза его загорелись неукротимым пламенем.
Он поднялся и встал перед тетрархом во весь рост. Солнце обтекало его худую фигуру. Ироду Антипе показалось, что над головой пророка светится солнечный нимб.