При этом ни Салтыков, ни Унковский, ни юрист-профессор Утин, который тоже читал программу журнала и сделал по ней свои замечания, и даже, вероятно, Европеус не страдали слабоумием. Зачем же затевать журнал, если ему дано совершенно непроходимое наименование?!
Справедливее предположить, что это мы, продукты коммунистического воспитания, соответствующим образом модернизируем мышление Салтыкова и его современников. К сожалению, это для нас важнейший памятник древнерусского права Русская Правда, восходящий к XI веку, мало что значит. У нас своё – Пестель, декабристы, Ленин! Но так было не всегда. Открытый в 1738 году В. Н. Татищевым текст памятника с тех пор углублённо изучался, разыскивались и отыскивались разные его варианты. К середине XIX века именно эта Русская Правда стала важнейшим источником для изучения Древней Руси, и Салтыков, выбирая в год тысячелетия России такое название, разумеется, не сворачивал в кармане кукиш в форме пестелевского профиля, а, напротив, хотел по-своему вписаться в исторический контекст современности. Также надо помнить, что Ярослав Мудрый, чьё имя в обыденном сознании уже тогда было связано с Русской Правдой, изображался на готовящемся к открытию в Великом Новгороде памятнике «Тысячелетие России» не только как великий князь Киевский, князь Новгородский и Ростовский, но и как автор первого письменного русского законодательства.
И самое главное: есть программа предполагаемого журнала «Русская правда». И здесь, в частности, сказано: «Главную цель, которой будет неизменно служить новый журнал, составляет: утверждение в народе деятельной веры в его нравственное достоинство и деятельного же сознания естественно проистекающих отсюда прав. Будем откровенны: цель эта, не только главная, но, по нашему мнению, и единственно жизненная, единственно возможная для предприятия, имеющего общественный характер… <…> в настоящее время самый существенный для него (народа) интерес заключается не в отыскании более или менее отдалённых идеалов общественного устройства, но в том, чтобы твёрдо стать на ногах, сосчитать свои силы и устранить те неблагоприятные условия, которые могут препятствовать дальнейшему свободному развитию русской жизни».
Бесспорно, есть программа – и есть живая работа. С такой петрашевской командой, которую набрал Салтыков (хорошо знавший, между прочим, сильные и слабые стороны личности Михаила Васильевича и сам переживший его обаяние), скучать при издании журнала не пришлось бы. Но всё-таки, хотя С. А. Макашин предлагал рассматривать «Русскую правду» как литературно-политический журнал, такая точка зрения едва ли может быть признана состоятельной. Во всяком случае, «политика» в XIX веке толковалась не так, как толкуется теми, кто пережил политический террор в ХХ веке.
Во главе издания становился писатель – уже с именем, молодой, энергичный, амбициозный. Журнал, вероятно, по примеру «Русского вестника» и в очевидном соперничестве с ним, что видно уже из соотношения названий да и одного города издания, должен был выходить дважды в месяц. Главенствовал в нём раздел «Словесность. Романы, повести, рассказы, драматические произведения, очерки, путешествия и проч.» (отметим, что поэзия оставлена вне поля предпочтений, хотя раздел «Смесь» – «Фельетон, статьи юмористического содержания и т. п.» – в «Русской правде» намечался).
Важнейшими признавались разделы: «Науки» («В этом отделе будет обращено преимущественное внимание на то, чтобы излагать перед читателями в возможно полном и общедоступном виде современное положение главнейших вопросов по всем отраслям человеческих знаний»), «Критическое обозрение» («Разбор замечательных русских и иностранных сочинений и журнальных статей») и «Современное обозрение».
Предполагаемое содержание последнего пояснялось непропорционально, отдел делился на две части: «а) внутреннее обозрение, в котором будет представляться периодический общий и систематический обзор всех замечательных явлений нашей жизни, как то: движение русского законодательства, правительственных распоряжений и всех событий, имеющих какое-нибудь значение в нашей государственной и общественной жизни. В этой части также будут помещаться корреспонденции из разных мест России, небольшие статьи, относящиеся до местных провинциальных интересов или имеющие временное значение, полемика по этим предметам и т. п. и б) политическое обозрение».
Как видим, о политическом (в понимании того времени) в журнале сказано предельно кратко. И, думается, дело не в предосторожности перед цензурным комитетом – там сидели очень неглупые люди, порой и с литературными способностями. Брать на себя обязательства ввязываться в политическую деятельность при существовавшем порядке вещей мог только шарлатан или безумец, подобный Заичневскому. Салтыков ни тем, ни другим не был.
Даже в подробной программе журнала, которую не подавали в цензурный комитет, а предполагали печатать для привлечения подписчиков, речь идёт не о политических дискуссиях с последующими протестными телодвижениями, а о проблемах «современной обстановки народной жизни», о «подробном и добросовестном изучении народных нужд» и об осознании их «законности» самим народом.
В программе есть очень важный пункт об отношении к различным общественным силам, начиная от ретроградных: «…если и встретим на пути своём преткновения, направленные из лагеря старичков, то преткновения эти будут временные и отнюдь не серьёзные.
Гораздо более опасности предстоит с другой стороны, а именно со стороны недостатка единодушия и полного отсутствия дисциплины в различных оттенках партий прогресса, образовавшихся в последнее время в русской литературе и русском обществе… <…> мы считаем долгом заявить, что прежде всего обращаем внимание на практические результаты, к которым стремится каждый из них, взятый в отдельности, а не на общие, более или менее отдалённые принципы, которые питают их… <…> мы, нижеподписавшиеся, в нашей журнальной деятельности, будем преследовать не столько единство принципов, сколько единство действия. Когда мы достигнем хотя одного сколько-нибудь практического результата… <…> тогда мы будем иметь ещё достаточно времени, чтобы счесться между собой относительно основных принципов… <…>
К какой же партии мы принадлежим?.. <…> мы принадлежим к партии, и в доказательство ныне же объявляем ближайший девиз её: утверждение в народе деятельной веры в собственное достоинство и деятельного же сознания прав, которые отсюда происходят».
Однако предприятие рухнуло. Несмотря на то что учредители «Русской правды» вооружились всеми документами, необходимыми для разрешения издания (Салтыков даже получил рекомендательное «свидетельство» от своего недавнего начальника графа Баранова – тот дружески подписал составленную Салтыковым бумагу), им 5 мая 1862 года было отказано. Внешне отказ был формальным и убедительным: в те месяцы действовал временный запрет на разрешение новых изданий по причине происходящего пересмотра прежних постановлений. Но Салтыков не стал ждать рескрипта с новыми правилами, а попытался купить какое-то из существующих изданий. Увы, на этом пути он столкнулся с интересами Некрасова, который, предчувствуя неприятности с «Современником», хотел сделать своей новой площадкой предполагаемое новоприобретение Салтыкова – журнал «Век», и в итоге эта запутанная интрига не дала никакого результата.
Финал попытки издавать «Русскую правду» получился гротескным. В коридорах власти по каким-то причинам устыдились замораживания разрешений на издание и в сентябре 1862 года попытались в порядке исключения некоторые издания разрешить. Однако два министра – народного просвещения и внутренних дел – решили перестраховаться и обратились за поддержкой к главноначальствующему III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, шефу жандармов, князю Василию Андреевичу Долгорукову. И в своём ответе князь и шеф жандармов глубокомысленно заметил: «Умножение периодических изданий может быть допускаемо с крайнею осторожностью, так как даже при неимении предосудительных сведений насчёт тех лиц, которые желают быть редакторами, нельзя быть уверену в благонадёжности их собственно по этому званию…»
Более красноречивого определения сути редакторской должности невозможно придумать! И в полном соответствии с долгоруковским циркуляром редакторская «благонадёжность» Салтыкова и Аполлона Головачёва была в III отделении проверена, и в издании «литературного и политического журнала “Русская Правда” статскому советнику Салтыкову» было отказано.
То, что хотел, и то, что смог сделать Салтыков на посту редактора (соредактора) журнала, мы рассмотрим в следующей части нашей биографической повести. А пока ему предстояло заняться просто журнальной работой, стать сотрудником «Современника», который после восьмимесячного запрета стал издаваться вновь.
Насидевшись и нагулявшись в приглянувшемся им с Елизаветой Аполлоновной и действительно живописном, уютном, побуждавшем к спокойному и свободному творчеству Витенёве, Салтыковы осенью 1862 года отправляются в Петербург.
Два последующих года жизни Михаил Евграфович отдал «Современнику». В щедриноведении эти годы оцениваются в целом сдержанно, ибо их творческий результат скромен (причём не только у Салтыкова, но и у «Современника»). Огромная человеческая энергия, непомерный художественный заряд ушли на бессмысленную и беспощадную журнальную полемику, на участие в том, что было названо Достоевским «расколом в нигилистах».
«Современник», когда в нём появился Салтыков, окончательно превратился в скопище малоприятных личностей, которые ввязались в нескончаемые и бесплодные дрязги с «Русским словом» Писарева и Варфоломея Зайцева, а потом и с «Эпохой» Достоевского. Нередко в советском литературоведении выплывали суждения, что на судьбу «Современника» роковым образом повлияли многие события: смерть Добролюбова, арест и репрессии против Чернышевского, наконец временное прекращение журнала в 1862 году…
Нет, причина была не в том, что «Современник» закрывали. Его потому и закрывали, что журнал из респектабельного издания, прославившегося отысканием новых талантов и публикациями литературных мастеров, превратился в приют нервических утопистов и полубезумных радикалов. Триединый и вечный завет собратьям по лире основателя журнала Пушкина –