«споспешествовать, сколько позволяют силы, русскому просвещению по всем его отраслям, передавая отечественной публике всё, что только может встретиться в литературе и в жизни замечательного, полезного и приятного, всё, что может обогатить ум знанием или настроить сердце к восприятию впечатлений изящного, образовать вкус». Силы у него – странная это болезнь, чахотка! – были немереные.
Вплоть до ухода Белинского из «Отечественных записок» в 1846 году здесь шла «холодная» война между ним и Краевским. «Холодная» потому, что в российских обстоятельствах разного рода умственных стеснений (не будем идеализировать эпоху императора Николая Павловича) энергичные писания Белинского привлекали к «Отечественным запискам» читателей из самых разных мест России (в 1840-е годы тираж журнала дошёл до восьми тысяч; для сравнения – тираж также многопрофильного журнала «Библиотека для чтения», сходного по объёму и составу, в конце 1830-х годов чуть превышал шесть тысяч). Здесь, как мы помним, появились и первые повести Салтыкова – «Противоречия» и «Запутанное дело».
Краевский придал «Отечественным запискам» обличье, с которым они и вошли в историю российской культуры, – литературный, политический и учёно-аналитический ежемесячник, один из первых российских, так называемых толстых журналов. Хотя в последующие годы издание вышло из круга самых популярных, всё же оно сохранило содержание, соответствующее своему ответственному названию.
Этому способствовал прошедший разностороннюю выучку у Белинского литературный критик Степан Дудышкин (1820–1866). Придя в «Отечественные записки» в 1852 году, он оберегал его содержание от «перенесения экономического вопроса в историю, в литературу, в право, в фельетон»[24], на чём начали сосредоточиваться в «Современнике» ещё при Белинском и подавно переориентировались при его идейных наследниках, Чернышевском и Добролюбове. Внезапная смерть Дудышкина от сердечного приступа, совпавшая с закрытием «Современника», заставила Краевского вновь перебирать варианты сохранения «Отечественных записок», ибо тираж их падал и в 1867 году составлял не более двух тысяч экземпляров.
Надо отдать Андрею Александровичу должное: при всей своей хозяйственной расчётливости (а как без неё при ведении дел?) он был наделён хорошим художественным вкусом, прекрасно осознавал свободные права творчества и, разумеется, литературы; стремясь, как всякий издатель, к доходу – за ним любой ценой не гнался. Принимая «Отечественные записки» у Свиньина, он полагал, что теперь в его руках «последняя надежда честной стороны нашей литературы»[25], и всегда помнил о необходимости сохранять эту амбициозную миссию журнала.
Кроме того, у большинства людей истинно талантливых есть прекрасное свойство: в хорошем деле они могут договориться друг с другом. В июле 1867 года после неспешных раздумий Краевский пригласил Некрасова возглавить беллетристический отдел «Отечественных записок». А тот, похвалив прозу в журнале, сразу начал гнуть своё: «Всё, что можно было бы ещё привлечь, сопряжено с затратами очень рискованными, потому что, как Вы сами знаете, упрочение и усиление журнального успеха зависит в наше время не от беллетристики».
Тем не менее переписка и переговоры продолжились. В октябре уже возникло имя Салтыкова, которому ещё только предстояли рязанские ристалища с Болдаревым. Первоначально Некрасов также присматривался к Писареву, неприкаянному после закрытия «Русского слова», хотел привести в «Отечественные записки» и бывших «современников» – Антоновича, Пыпина, Жуковского, Елисеева…
Однако не только Краевского, но даже Салтыкова все эти фигуранты едва ли радовали. Ещё в пору сотрудничества с «Современником» Салтыков, не терпевший эпигонов и начётчиков, призывал «молиться об укрощении антоновичевского духа» и вроде бы даже сочинил на сей предмет особую молитву. А экстремала Писарева Михаил Евграфович однажды в пылу полемики назвал «чимпандзе» (шимпанзе). Так что поначалу Салтыков соглашался быть лишь автором «Отечественных записок». Каждый отвоёвывал своё, но чтобы обновлённый журнал смог выходить с января 1868 года, два прагматика, Краевский и Некрасов, вынуждены были быстро прийти к компромиссу.
В это же время начали один за другим отваливаться предполагаемые соратники, совершенно не нужные и Краевскому, и Салтыкову. Антонович после закрытия «Современника» развеивался где-то в Европе, а поскольку с мобильной связью и с интернетом тогда было как-то не очень, постольку его особо и не искали. Любвеобильный публицист Юлий Жуковский начал страстно торговаться о величине своего жалованья в создаваемой редакции – и, естественно, ни с Некрасовым, ни с Краевским не договорился. Будущий академик Александр Пыпин, расставаясь с радикалистскими завихрениями юности, поступил на службу в респектабельный новый журнал «Вестник Европы», хотя ради корпоративного приличия и сделал вид, что не может войти в редакцию, коль отвергнут Жуковский. Трагическая нелепица оборвала жизнь Писарева: он, скрепя сердце согласившись писать для «Отечественных записок», в июле 1868 года неожиданно утонул во время романтической поездки на Балтику со своей троюродной сестрой, писательницей Марией Вилинской (литературное имя – Марко Вовчок)[26].
Правда, унылый богослов-расстрига Григорий Захарович Елисеев, тоже из «современников», возглавил публицистический отдел «Отечественных записок», но всё же глубинную Россию по опыту жизни он знал и хоть в какой-то мере соответствовал названию журнала, в котором изготовился работать. Да и у Салтыкова особой аллергии на Елисеева не было.
На титульных листах журнала в 1867 году стояло: «Отечественные записки, журнал литературный, политический и учёный, издаваемый А. Краевским». В самом низу страницы указывалось, что печатается он в типографии А. Краевского. С января 1868 года имя Краевского как издателя с титула было снято (хотя в названии типографии осталось), однако он продолжал числиться официальным редактором. Так графически были обозначены некоторые административные затруднения при смене редакции. Согласно заключённому 8 декабря 1867 года нотариальному договору об аренде «Отечественных записок», Некрасов объявлялся «гласно ответственным редактором». Краевский же, гласит договор, «оставаясь собственником журнала “Отечественные записки”, принимает на себя все обязанности издателя журнала, то есть всю хозяйственную часть издания». При этом, «предоставляя Некрасову полную свободу во всём, что касается собственно редакции журнала, Краевский как собственник сохраняет за собою право просматривать в корректурных листах все статьи, приготовленные к печати, и если заметит в них что-либо, могущее вызвать преследование администрации, то имеет право печатание такой статьи приостановить, сообщив свои соображения Некрасову».
Увы, один пункт этого договора – о Некрасове как «гласно ответственном редакторе» – так и не удалось выполнить: официальным редактором «Отечественных записок» оставался Краевский. Некрасова, несмотря на неоднократные попытки изменить положение, на это место власти так и не пустили. Но вскоре после его кончины, не чиня каких-либо препятствий, 27 марта 1878 года утвердили официальным редактором Салтыкова, каковым он и оставался вплоть до прекращения журнала. Именно при Салтыкове-редакторе тираж «Отечественных записок» порой стал переваливать за десять тысяч экземпляров. В силу своего характера браня Краевского устно и эпистолярно, в реальности он сохранял с собственником журнала и его издателем ровные, деловые и даже товарищеские отношения.
Краевский пережил Салтыкова всего на несколько месяцев: в августе 1889 года его привезли мёртвым из Павловска в собственный дом на углу Литейного проспекта и Бассейной улицы (здесь помещалась и редакция «Отечественных записок»). Дмитрий Васильевич Григорович, в молодости заслуживший похвалу Белинского, писавший для «Современника», а затем отдрейфовавший в искусствоведение, разнёс по столице слух, что Андрей Александрович умер в объятиях своей содержанки – некоей вдовы-полковницы. Этот несносный наблюдатель-семьянин, покаянно называвший себя «величайшим блядуном» и сам содержавший молодых барышень, решил прибавить нечто свеженькое к тем слухам, которые давно ходили о многодетном отце и многолетнем вдовце Краевском. Покойный, став председателем Комиссии по народному образованию Петербургской думы и основав в городе более двухсот начальных школ, будто бы оказывал особое покровительство нескольким молодым учительницам.
Как мы знаем, Михаил Евграфович никогда не прикидывался ханжой, но и то, что он называл клубницизмом[27], не приобретало у него пошлых, склочных черт. Он тоже знал о неуёмной увлечённости своего издателя миром прекрасного, но даже в драматических ситуациях придавал этому художественный окрас. Так, сообщая П. В. Анненкову об откликах по поводу закрытия «Отечественных записок», писал: «Краевский отозвался, как ему, в качестве старого кобеля, надлежит. “Я, говорит, мог бы ещё попользоваться от ʽОтеч<ественных> зап<исок>’. – Так попользуйтесь! говорю. – Нет, теперь уж что – а мог бы… продать!”».
Щедриноведы долго ломали головы о причинах нередко экстравагантных чиновничьих решений по отношению к «Отечественным запискам». Казалось странным, что после закрытия «Современника» Некрасова вновь допустили к периодическому изданию. Было обращено внимание на то, что известный интеллектуал, министр внутренних дел Пётр Александрович Валуев, прекрасно знавший европейскую практику обращения с оппозиционными изданиями, решил и в России «сосредоточить бродячие литературные силы бывшего “Современника” в одном журнале, полагая, что в противном случае они разбредутся по другим изданиям». Однако это мнение одного из цензоров того времени представляется сильным упрощением происходившего в действительности. Валуев, если помнить о других его нестандартных административных шагах, пёкся не о судьбах «современников» (два журнала – не забудем и про «Русское слово» – уже закрыли, зачем же обеспечивать самим себе необходимость закрытия ещё одного?).