3 часа ночи».
Всё или почти всё могло оказаться и оказывалось объектом щедринской сатиры. Почти всё – но не детство, не дети. Порой мелькали у него, правда, в каких-то сюжетных коллизиях маленькие расчётливые буржуйчики, но это лишь прорывалась досада на малолетнюю чичиковщину, на преждевременное взросление, на неумение порадоваться счастью своего детства, если оно протекает в безмятежном достатке.
Через несколько дней Салтыков писал витенёвскому управляющему Алексею Каблукову: «1-го числа этого месяца в 3 часа пополуночи (в ночь с 31 января) родился у нас сын Константин, который и просил Вас любить его. <…> И жена и ребёнок здоровы, хотя жена страдала 24 часа. Попросите священника Николая Ивановича отслужить молебен за моего малого (именинник 21 мая) и заплатите из моих денег 5 р.».
И завершил своё письмо просьбой:
«Просим принять благосклонно нашего сына, который кажется нам прелестнейшим ребёнком в Целом мире».
Второй прелестнейший ребёнок – дочь Лиза – родилась у Салтыковых 9 января 1873 года. «У меня родилась дщерь Елизавет», – сообщает он автору «Отечественных записок» Александру Энгельгардту, как, впрочем, и всем своим корреспондентам в эти дни. В марте того же года Салтыков пишет матери: «Костя уж довольно хорошо ходит без посторонней помощи и начинает кое-что лепетать. Но зубов у него мало: всего шесть, и это мешает отнять от груди. Впрочем, к Святой думаем кормилицу рассчитать. Лиза начала улыбаться. Она порядочная крикунья. Костя, как две капли воды, похож на мой портрет, который писал покойный живописец Павел. Как будет потеплее, я сниму с него фотографию и пришлю Вам». А Елизавета Аполлоновна прибавляет: «Спешу благодарить Вас за присланный на зубок Лизе подарок, она очень маленькая и чёрненькая. Костя похож на Вас больше, чем на Мишу. Он очень ласковый ребёнок. Теперь нам придётся менять квартиру, так как в этой очень тесно, и бедный Мишель отдал свой кабинет детям, а сам занимается в гостиной, где ему все мешают».
Квартиру Салтыковы сменили только в мае 1874 года. Семья переехала в дом князя Курцевича в уютном районе Пески, недалеко от Николаевского (ныне Московского) вокзала. Но здесь они прожили недолго: после первой длительной поездки за границу петербургское место жительства пришлось поменять. Найденная Салтыковым в июне 1876 года девятикомнатная квартира – «почти у самого Невского», на Литейном проспекте, дом 62 (ныне 60) – стала его последним жизненным пристанищем. Здание сохранилось, но несмотря на многолетние, ещё в ленинградские времена усилия С. А. Макашина, щедриноведов, деятелей культуры, музей-квартиру Салтыкова здесь так и не открыли. Нет его и доныне. Висит только установленная ещё в 1914 году Петербургской городской думой и позднее подновлённая скромная мемориальная доска. Зато – кульбит совершенно в духе щедринской поэтики – симметрично, на левой половине дома красуется помпезная плита с барельефом Ульянова-Ленина – оказывается, в этом доме он проводил конспиративные встречи по поводу издания нелегальщины. Гарь террористических организаций, злокозненно зависшая над наследием Салтыкова, так и не развеялась…
Порой, по разным причинам, в щедриноведческих работах приводятся слова из одной рецензии на щедринскую публикацию в «Отечественных записках»: «“Отечественные Записки” – это не что иное, как Щедрин. Щедрина есть что-нибудь – “Отечественные Записки” читаются; нет Щедрина – не разрезываются».
Самое интересное, что отзыв о публикации критический, а напечатан он в журнале-газете «Гражданин» в пору, когда его редактировал Достоевский. К тому времени, как этот отзыв появился, Салтыков напечатал в «Отечественных записках» немало произведений. Но дело не только в количестве: постоянные публикации Салтыкова постепенно приобретали художественно определённую, но совершенно салтыковскую (щедринскую) форму. Её начатки теперь легко просматриваются в «Признаках времени», в «Письмах из провинции» (время и место), развиваются в «Господах ташкентцах» и цикле «Благонамеренные речи», запущенном в октябре 1872 года. Как знать, может быть, форма «Дневника писателя» пришла в голову Достоевскому, когда он читал салтыково-щедринское в «Отечественных записках» (кстати, он не все их подписывал Щедриным)?
Многообразный, мерцающий, ведущий с читателем сложную интеллектуальную игру «Щедрин» и порой амбициозный и, во всяком случае, лиро-эпически, а не сатирически настроенный «Писатель» Достоевского трудносопоставимы. Но и тот и другой всё-таки в своих начинаниях заявляют о непреложности права на независимое высказывание. И право это получило подтверждение самым естественным образом: того и другого читатели с нетерпением ждали.
Вместе с тем, даже признавая замечание критика о верховенстве Щедрина в «Отечественных записках», невозможно свести все культурно-историческое значение этого журнала лишь к тому факту, что здесь печатались Салтыков, Некрасов и Островский. Журнал в новом обличье появился, когда на российском журнальном поле главенствовал такой гигант, как «Русский вестник», и стал мощно развиваться «Вестник Европы». По богатству литературных предложений «Отечественные записки» конкуренции с ними не выдерживали, но редакция на это ставку и не делала. Её читателя, воспитанного на Добролюбове, Чернышевском, Писареве с их прагматическим отношением к изящной словесности, в журнале интересовала главным образом вторая часть, «Современное обозрение», да и в первой – художественной – они искали Большие Идеи, а не Большой Стиль.
Разумеется, публицистические (политические) разделы существовали и у конкурентов, но там давали не те интерпретации современных событий, которые нужны были читателям «Отечественных записок». Их большинство по-прежнему составляли пёстрые по своим взглядам и предпочтениям нетерпеливцы, преимущественно из разночинной среды, кающиеся дворяне, барышни, вдохновлённые конспиративным чтением романа «Что делать?»…
Справедливости ради надо сказать, что очеркистика, публицистика, обозрения «Отечественных записок» Некрасова и Салтыкова носили аналитический характер и обозначали действительные проблемы развития России. Политическую крамолу в этих номерах находили только два рода читателей: ретроградные цензоры, без которых порой не обходилось, и, уже в ХХ веке, советские литературоведы, страстно желавшие представить журнал как «трибуну демократической и революционной пропаганды». В действительности же это была живая дискуссионная площадка, где проходил достаточно свободный обмен мнениями, порой противоположными; недаром, повторим, «Отечественные записки» последнего периода их существования историки изучают прилежнее литературоведов.
Литературоведам с беллетристикой и поэзией журнала очень непросто. Утвердившееся на страницах «Отечественных записок» противостояние так называемому «чистому искусству», фактическое продвижение необходимости утилитаристских подходов в литературе остаются на совести всех сотрудников редакции, не исключая Салтыкова. Ими поддерживалась бытописательная, накрепко связанная с событиями современности проза, те беллетристы, у которых уже была репутация умеющих, по известному выражению Чернышевского, писать «о народе правду без всяких прикрас» – Фёдор Решетников, Василий Слепцов, Александр Левитов, Иван Кущевский. Способные, но явно не звёзды, к тому же в большинстве со своими однообразными личными проблемами. Позднее появились Илья Салов и Николай Златовратский – имена, оставшиеся в третьем ряду русской литературы того времени. Единственным литературным открытием «Отечественных записок» надо признать Всеволода Гаршина, хотя, повторим, на поиск художественных талантов установки у редакции не было.
Постоянный интерес к прозе «Отечественных записок» обеспечивали лишь два автора – Салтыков и Глеб Успенский. Но и то сказать: сложноустроенная проза и того и другого, рассчитанная на интеллектуальные усилия и, по сути, сотворчество, не предполагала массового читателя.
Также следует обратить внимание на следующую особенность редакционной политики, непосредственно связанную с Салтыковым. Он взял на себя добровольную и очень трудозатратную обязанность редактуры тех поступающих в журнал произведений, которые чем-то привлекали, но по разным причинам ещё не признавались готовыми для обнародования.
Писатель Павел Засодимский оставил свои воспоминания о сотрудничестве с «Отечественными записками». В них неплохо переданы общий тон общения Салтыкова с авторами и стиль его работы. Засодимский, постоянный автор журнала «Дело», прекратил отношения с редакцией, разойдясь во взглядах на артельные труды крестьян, и предложил свою новую повесть «Печать Антихриста» «Отечественным запискам». Отправившись за ответом в редакцию, он встретился с Салтыковым:
«Первое впечатление, произведённое на меня нашим знаменитым сатириком, было не особенно приятное. Его серьёзное лицо, густые нахмуренные брови, большое pince-nez в тёмной черепаховой оправе, сердитый взгляд, как мне показалось, словно с недовольством надутые губы – не понравились мне. Его глухой голос, говор, ворчливый тон, жесты, – всё в нём мне показалось грубо, отпугивало меня. Он напомнил мне одного строгого директора гимназии.
– Мы берём вашу повесть… – проворчал он, не спуская с меня глаз и поблёскивая своим ужасным pince-nez. – Только вот насчёт заглавия… “Печать Антихриста”… Что такое!.. Надо переменить… Что это за “печать”! <…>
Я ему возразил, что из повести ясно видно, что это за “печать”.
– Так-то так, да всё-таки неловко… – продолжал он. – Лучше – попроще… Надо придумать что-нибудь другое… А то, Бог знает что, – “Печать Антихриста”! Испугать можно… Да что ж мы… пойдём – сядем! – перебил он себя на полуслове. <…>
– Ну, например, скажем, “История села Смурина”? – подумав, предложил Салтыков.
– “История села Горюхина” Пушкина… – заметил я.
– Гм! Да… положим… – проворчал мой собеседник. – Ну, “Летопись”… “Хроника”, что ли…
Так мы и порешили».
Но этом правки не закончились. Салтыков попросил подписать повесть «Хроника села Смурина» псевдонимом именно потому, что прежде Засодимский печатался в журнале «Дело». Хотя оба журнала общественное мнение относило к так называемому «прогрессивному направлению», сам Салтыков считал, что они